— Давай, до завтра!
Как только солдат скрылся, женщина тотчас подошла к Наде. Это была вольняшка с водокачки, крымская татарка Бейсабе Хузина.
— Стой минутку!
— Ты чего? — удивилась Надя.
— Богом прошу, пройди со мной на водокачку, — озираясь вокруг, взволнованно попросила Бейсабе.
— Не могу сейчас никак, хлеб разгрузить надо, лошадь отвести-
— Ой-ой-ой, — застонала, раскачиваясь из стороны в сторону, заплакала Бейсабе. — Ой, пропала моя голова.
— Да говори ты толком, что случилось? Я ведь в вашем деле ни гу-гу!
— Смотреть надо! Туда идти! Приди, пожалуйста, ждать буду.
— Кто здесь? — спросил с вахты сержант.
— Открывай ворота, хлеб привезла!
— А!.. Давай! — и пошел вперевалочку, не спеша, пропустить лошадь.
— Я приду сейчас! — на ходу шепнула Надя Бейсабе и поторопилась скорее закончить работу.
Водокачка находилась тут же, рядом, за зоной, только перейти через рельсы железнодорожного полотна, на самом берегу речки Воркуты, и поила проходящие мимо паровозы. Три вольняшки работали там на обслуге в три смены. Работа «не бей лежачего». Паровозы ходили редко — один-два раза за смену, а зарплата приличная. Небольшое строение состояло из тамбура и двух смежных комнат. В первой помещались два мощных мотора, крепленных на цементированной площадке, с насосами, в другой топилась зимой печь с вмонтированным водогрейным котлом.
Там же находился телефон, по которому на водокачку заранее сообщалось о прибытии паровоза. Надя несколько раз бывала на водокачке, когда Мансур просил ее передать записочку для Галин, второй работнице. Это было совсем безопасно, потому что не надо тащить через обыск. Еще издали, подходя к водокачке, Надя увидела маленькую фигурку Бейсабе, та стояла, прижавшись к углу водокачки, испуганная и озябшая.
— Что случилось, Баська?
— Идем, идем скорее! — потащила ее за рукав Бейсабе. Она толкнула ногой незапертую дверь и хотела пропустить вперед себя Надю, но та, почуяв недоброе, остановилась.
— Я не пойду, пока не скажешь, зачем позвала.
Бейсабе отчаянно вцепилась в Надину телогрейку и с неожиданной силой толкнула ее в тамбур. Не выпуская из рук Надин рукав, она распахнула дверь водокачки настежь, и обе очутились в комнате. Тут было тепло и очень чисто, мерно гудел вентилятор, подгоняя печь.
— Ну, какого ты лешего, — громко начала ворчать Надя и осеклась. Кто-то в соседней комнате негромко застонал.
— Кто там? — шепотом спросила она.
— Не знаю, сама не знаю, — дрожащими губами, мертвенно-бледная, сказала Бейсабе.
— Один?
— Один!
— Тогда чего бояться? Пошли, — и смело переступила порог другой комнаты. На полу, между печью и столом, привалившись спиной к стене, сидел мужчина. Его бритая наголо голова свесилась набок, одна рука неудобно подвернута назад, за туловище, другая судорожно скребла пол, словно хотела ухватить доску. Ноги были вытянуты, и на ватной, стеганой брючине у самого паха — большое бурое пятно. На полу, где он сидел, растеклась лужица крови. Тошнотворный запах исходил от него, заполняя всю маленькую комнатку. Рукава и полы бушлата были истерзаны в клочья.
— Кто это? — спросила перепуганная Надя и выскочила к моторам, в другую комнату.
— Не-не-знаю, — едва слышно пролепетала Бейсабе.
— Как он сюда попал?
— Паровоз пришел, я воды накачала, к речке пошла воду с храпка спустить, чтоб не замерзла. Прихожу, а он здесь…
— Беги на вахту или отсюда позвони, — вспомнив про телефон, сказала Надя. — В больницу его надо.
— Ни за что не пойду, хоть убей, не пойду, — затрясла головой Бейсабе.
— Почему?
— Кто его сюда привел? Не сам пришел. Товарищ его или кто? Придет за ним, меня убьет! А таскать меня будут? Зачем дверь открыто оставила? Права не имела, моторы тут, телефон.
— Что ж ему, умирать теперь? Скажешь все, как было, ты не виновата!
Человек снова застонал, и девушки, превозмогая дурноту от вони, подошли к нему. Он поднял голову и приоткрыл глаза, тяжелые и тусклые.
— Пить, пить, — попросил он.
Бейсабе бросилась за кружкой. «Это один из тех, — узнала его Надя. — Точно, он! И ушанка его. Значит, один все же скрылся, ушел, а, чтоб хлеб охранять, солдата мне навязали». Бейсабе нагнулась к нему, поднося кружку с водой к его губам. Внезапно тело его задергалось, судорожно затрепетало, стало медленно сползать набок и затихло. Яростно затрезвонил телефон. Бейсабе схватила трубку.
— Водокачка! Прошел или нет? Хорошо! Паровоз заправляться на подходе. Что делать будем? — спросила она Надю.
— Не знаю, заявить надо!
— Нет, нет, ему теперь все равно, а меня отвечать потянут. Давай его к реке стащим, в прорубь толкнем!
— Что ты, Баська! Разве можно! Надо, чтоб его нашли и похоронили, как полагается!
Дело оказалось непростое, пришлось волоком, на мешке, протащить наружу и там, привалив к электрическому столбу, оставить.
— Теперь беги, я пол мыть буду, — дрожа от отвращения и страха, сказала Бейсабе. — Спасибо тебе, Надя, век не забуду!
Надя побежала в зону. На ее счастье никто не спросил ее, где была. Только Валя недовольно покосилась.
— Долго гуляете, Надежда Николаевна, хлеба еще вон сколько!
— Ой, девочки! Чего я вам скажу, очумеете!
— Наверное, что-то важное, раз я в девочки угодила, — пошутила Коза.
Прикорнув перед подъемом на часок, она увидела во сне, как подошла Мымра и погрозила ей пальцем! «Разве можно так человека бросать, надо было заявить!» — «Он умер», — оправдывалась Надя. «Нет, не умер, он живой был! Нехорошо, он еще с тебя спросит!» — А я при чем? — крикнула Надя и проснулась. Скверный осадок не проходил целый день, и настроение, как говорила Наташа Лавровская, «нос на квинту». Через несколько дней она увидела Бейсабе и подошла к ней.
— Ну как?
— Все, все, — зашептала Бейсабе и оглянулась вокруг.
— Чего все-то?
— Ну все! Машинист подъехал на заправку и нашел его, а я
и знать не знала, дверь на засов заперла.
— А кто он, не узнала?
— Ладно, ступай, милая. Не знаю, кто он! Не нужно, чтобы нас вместе видели.
ОНИ МОГЛИ И ПЛАКАТЬ И СМЕЯТЬСЯ, НО СЛЕЗ БЫЛО БОЛЬШЕ!
Где-то на воле праздновали веселый май, а для зечек Речлага мая не было. Начальник гарнизона, недовольный своими солдатами, не поскупился на конвой, и 1 Мая был объявлен «трудовой вахтой», где зечки искупали свою вину перед отечеством, под усиленным конвоем. Правда, вечером предполагался концерт. Частушки, которые очень лихо писала Наташа Лавровская, призывая увеличить производство кирпича и высмеивая нерадивых работяг. Во втором отделении был поставлен Наташей балет «Бахчисарайский фонтан», где заглавную партию исполняла татарка из белоэмигранток Соня Ходжиева. Хан Гирей был очень смешон и грудаст, но это могли знать те, кто был знаком с настоящим ханом, а, поскольку таковых не оказалось, был принят зрителями и такой. Зато Мария-Соня была прелестна. Надя на концерт не пошла, только на генералку. Она считала, что высмеивать себе подобных в угоду начальству гадко, и даже имела неприятный разговор с Наташей.