вечером, но из докладов Сташека оперативному дежурному было ясно, что они со всем справляются сами и идут на базу. Потом, около двадцати часов, неожиданно связь с «Морусом» прервалась. В последнем их донесении говорилось, что на корабле авария и они будут пытаться войти в Уйсьце. Ночь. Связи с «Морусом» нет, самолетам в такой шторм не вылететь, в море вышли наше спасательное судно и корабль Польской морской спасательной службы, но неизвестно, успеют ли они и смогут ли помочь… Все командование было поставлено на ноги, адмирал приказал ему докладывать о том, что происходит с «Морусом» каждые пятнадцать минут. И только около полуночи приходит сообщение: «Морус» вошел в Уйсьце и пришвартовался к берегу… Потом мы узнали подробности. Командор Скочек сразу же поехал в Уйсьце. И тут надо было решать — сообщить вам о случившемся немедленно или подождать до утра. Но я подумал: если позвонить или даже приехать к вам ночью, придется будить весь дом, к тому же вы могли бы испугаться, а особенно ваша дочь, Малгося… Мы хотели их сразу перевезти в наш госпиталь. Командующий дал такой приказ и послал врачей в Уйсьце, но пока придется еще подождать, все-таки шоковое состояние…
Капитан Сова говорил и говорил, пытаясь вывести Анну из оцепенения. Она сидела, вжавшись в угол машины, и все больше погружалась в свои мысли. Анна немного оживилась только тогда, когда услышала имя дочери, потому что вдруг вспомнила, что уехала, не предупредив Малгоську, и та осталась совсем одна, у нее не было даже ключа от квартиры. Сова успокоил ее, сказав, что они успеют вернуться до прихода девочки из школы, а в крайнем случае смогут позвонить из больницы. За окнами машины пробегал серый осенний пейзаж, друг друга сменяли маленькие города, деревни, потерявшие свою листву леса, поля и пригорки. Так же хаотичны были и мысли Анны…
Проза жизни: планы, планы, но неожиданно все рушится, разлетается вдребезги. «В случае чего, прошу тебя, будь мужественной». От неожиданности у нее даже дыхание перехватило, когда она поняла смысл его слов. Это была первая весна их совместной жизни, собственного угла они не имели, а снимали маленькую комнатку в вилле в Орлово, принадлежавшей моряку дальнего плавания. Вилла была прекрасной, с огороженным участком, аллейки посыпаны гравием, розы, сирень и даже фонтан. Но комната была под самой крышей, окно выходило на север, воду нужно было держать в ведре, а в уборную бегать за гаражи. У хозяев, а вернее, у хозяйки и ее дочерей всегда полно гостей — шум, водка, какие-то торговые дела. Поэтому, используя каждую возможность, особенно по воскресеньям, когда у Сташека бывали выходные дни, они убегали на соседние гдыньские холмы, бродили по прекрасным прибрежным лесам, собирали цветы, целовались… Ей вспомнилась лесная полянка у моря. Прекрасная картина! Солнце. Полуостров Хель как на ладони. Море поблескивает серебристой голубизной. Белые паруса. На рейде корабли. И тишина, солнечная тишина весеннего, наполненного счастьем утра. Глядя на окружающую ее красоту, Анна на мгновение даже забылась в невольном восхищении. Придя в себя, она увидела, что Сташек стоит, прислонившись спиной к стволу огромного старого клена, и тоже смотрит на море. Он даже не заметил, как Анна тихонько подошла к нему, поднялась на цыпочки и губами коснулась его рта. Сташек вздрогнул, приподнял ее, и они слились в долгом, горячем поцелуе… Потом они еще долго стояли, держась за руки, и смотрели на мерцающие, спокойные воды залива.
— Море прекрасно. — Анна не смогла скрыть своего восхищения. И добавила: — Знаешь, Сташек, я рада, что ты моряк… Да, именно моряк.
Он крепко обнял ее и поцеловал в шею. Анна посмотрела ему в глаза. В его серо-зеленых, кошачьих глазах, которые в зависимости от настроения отражали состояние его мыслей, она увидела необыкновенную серьезность. И вот тогда-то, не отрывая взгляда от чудесной картины голубого, спокойного моря, он сказал:
— В случае чего, Аня, прошу тебя, будь мужественной… И помни всегда, что ты жена офицера.
Прошло какое-то время, прежде чем до нее дошел смысл его слов, она удивилась, а потом испугалась:
— Сташек, о чем ты думаешь! Нет, не говори со мной так, понимаешь, выброси из головы такие мысли и слова, иначе я, иначе я…
В его глазах засветились огоньки счастья, волнения и радости. Сташек схватил ее и закружил в своих объятиях, в голове у Анны все смешалось от счастья, а может, от этого кружения. Потом он поцеловал ее и, взяв за руку, повел за собой вниз, в сторону пляжа, в сторону моря.
Можно ли представить идеальную пустоту, небытие? Сегодня утром, в кабинете директора, Анна на какую-то долю секунды оказалась на грани именно такой пустоты. Чувство, будто сердце сдавливает неизвестная, не поддающаяся твоей воле сила, что ты теряешь дар речи, перестаешь видеть и слышать окружающий мир. И только одно для тебя важно: он! Что с ним, что я скажу Малгосе, что мне теперь делать? Да, именно это: что мне теперь делать, как я буду жить без него, без его голоса, его ласк, его присутствия, его радости и гнева, его привычек, его музыки, его шагов, его мира? Анна почувствовала, что краснеет от стыда. Эти мысли там, в кабинете директора, пришли ей в голову всего лишь на мгновение, но ведь они были! Да, конечно, прежде всего она подумала о Сташеке: жалость, трагедия, пустота. Но потом сразу же другое: что теперь будет со мной, с Малгоськой? Что это — эгоизм, малодушие, сама жизнь? «В случае чего будь мужественной». Сентенции не заменят реальных фактов, а любая философия — жизни. Я это я, но Малгоська… Нет, она не смогла бы сказать дочери о несчастье. Педагог — это звучит гордо, как часто шутит Сташек, особенно если Анна не может справиться с разбаловавшейся Малгоськой и жалуется ему на дочь вечером, когда он возвращается с корабля. Горе-педагог. Конечно, она учит детей всему, что требуется по программе, но ей этого недостаточно, она хотела бы о каждом своем ученике знать все, чтобы у каждого была красивая одежда, хороший завтрак, деньги на тетради и книги, каникулы, проведенные за городом, зимой коньки. «Не идеализируйте, коллега, патриархальная модель учителя-опекуна уже давно вышла из моды. Вы ведь видите, что теперь даже отцы не могут справиться со своими детьми, а уж школа и подавно. Такие настали времена, коллега, такие времена». Какие времена? Дети как дети. И Малгоська такая же, как все. Конечно, Анна могла бы взять ее в свою школу, как ни говори, это