много, а вот времени не осталось совсем. Не дожидаясь, пока баржа разгрузится, лишь узнав у Максимилиана, что все в порядке, он сказал прапорщику, что гвардейцы и выезд ему сейчас понадобятся, чтобы ехать в Мален, но, когда они вернутся, чтобы лошадей ставили в конюшни старого дома и телеги там же рядом. Распорядившись таким образом, Волков поспешил домой.
А причиной того стало то, что Бригитт сказала между прочим, что Сыч привез в Эшбахт человека и держит его в железе как раз в конюшне старого дома. И уверяет, что это и есть убийца кавалера фон Клаузевица. Волков рот открыл от удивления. Как он мог про это забыть? И сразу приказал кучеру гнать домой.
Сыч уже прознал, что господин вернулся. Он и его товарищ Ёж сидели на завалинке у старого дома; как только карета Бригитт остановилась, так он кинулся к ней дверцу открывать, помогать господину выйти.
– Обед только-только, а от тебя уже винищем несет, – говорил Волков, выходя из кареты.
– И я рад вас видеть, экселенц. – Фриц Ламме улыбался. Дыры вместо зубов – память о тюрьме в кантоне, сам шепелявил заметно, но все равно оставался весел. – А винище это вчерашнее… Посидели малость с ребятами в кабаке нашем.
– Ну, показывай, хвались, – сказал кавалер и пошел к конюшне, а сам заметил, что платье у Сыча совсем уже и не грязное.
– Ёж, Ёж! – закричал Сыч, идя впереди. – Лампу господину неси. Темно там. Ох, экселенц, взять этого подлеца было непросто, – хвастался он. – Сейчас покажу вам его. Ребята из солдат, что вы мне дали… Они, конечно, крепкие, но только руками. Головой вовсе не крепки. Дуболомы. Но, скрывать не буду, помогли, помогли…
Ворота конюшни на замке; отворили – темень, резкий запах нужника, тишина, и только железо едва слышно звякнуло.
Ёж тут же прибежал с зажженной лампой. Сыч взял лампу и пошел в темноту, к дальней стене конюшни. Господин за ним. Там человек и был – сидел у стены, заросший, черный, в сгнившей уже одежде. Ноги в железе, руки в железе. Цепь вбита в стену.
– Кузнецу надо будет заплатить, – сказал Сыч, – я ему обещал, что как приедете, так расплатитесь. Он сказал, что подождет.
Кавалер присел рядом, хотел заглянуть пленнику в лицо. Ламме поднес лампу поближе, но человек, сидевший у стены, головы не поднял.
– Экселенц, вы так близко к нему не наклоняйтесь, он во вшах весь, – предупредил Ламме и башмаком толкнул человека в лоб. – А ну, сволочь, рыло-то покажи господину.
Пленник послушно поднял лицо. Глаза, непривычные к свету, щурит, а сам грязен, худ, по одежде и вправду вши ползают, зарос щетиной до глаз.
Здоровье у кавалера было, конечно, уже не то, что в молодости, но глаза, глаза оставались верны так же, как и в двадцать лет. И память его хорошо хранила увиденное. Волков узнал этого человека и через грязь, и через щетину.
– А вот и ты, – с удовлетворением произнес кавалер. – Думал, не найду тебя?
Разбойник молча снова опустил голову.
– Это ты добил кавалера фон Клаузевица после того, как в него попал арбалетный болт, – продолжал Волков. – Конечно, он и так умер бы, с болтом в голове люди не живут, но твой удар его и прикончил.
Пленник молчал.
– Чего молчишь? – Сыч снова пнул пленника. – Говори, ты убил рыцаря?
– Нет, о том мне говорить не нужно, то я и сам знаю, – произносит кавалер. – Мне другое нужно знать… Ведь ты знаешь, что мне от тебя нужно…
– Вши… – тихо проговорил разбойник.
– Что? – не расслышал Волков.
– Вши зажрали вконец, – продолжал мужик все так же негромко. – Ни днем ни ночью покоя от них нет. Спать не сплю…
– Помоешься, одежду новую получишь, пиво и мясо жареное, – пообещал кавалер. – Говори, кто нанял.
– Имени его я не знаю, – ответил пленник, он, звеня цепями, даже поудобнее уселся. – Но человек из благородных, при деньгах. Не торговался.
– Как выглядел? Герб какой видел? Слуги в каких цветах были? Говор какой?
– Нет, – наемник покачал головой, – ничего такого не видел. Пришел в трактир «Повешенный кот» богатый господин, искал ловких людей, трактирщик указал на меня.
– Как он выглядел?
– Как богач. Перчатки, бархат.
– Лет сколько, волосы, борода?
– Стар он был, лет пятидесяти или больше. Седой.
– Седой? – Кавалер сразу помрачнел. Он уже догадывался, о ком говорит разбойник.
– Да, вся голова серая. Невысокий такой.
– Усы и борода седые были?
– Да, он весь в щетине недельной был, вся морда серая.
– Фон Эдель, – тихо произнес Волков, скорее самому себе, чем кому бы то ни было.
Но Сыч его услыхал.
– Он, псина. Я тоже на него сразу подумал. Чертов прихвостень графа. Я про него спрашивал, и купчишка один говорил вчера в кабаке, что эта сволочь сейчас живет в Малене у одной бабенки, вдовы купеческой. Зовут ее вдова Габен. Лавка у нее в квартале ткачей. Торгует льном, тесьмой и всякими другим тряпками.
– Отлично, – так же тихо и весьма зловеще продолжал Волков. – Как раз то, что и нужно. Молодец, Фриц Ламме, ты и все, кто был с тобой на этом деле, получите награду.
«О, если разбойник опознает фон Эделя при свидетелях, это будет очень-очень хорошее дело. Отличный козырь против бесчестного графа, который не хочет отдавать обещанное поместье Брунхильде фон Мален и готов даже нанимать убийц через своих подручных».
Да, это была удача. Оставалось только найти фон Эделя и опознать его.
– Поедешь в Мален, – сказал кавалер разбойнику. – Опознаешь нанимателя.
– Обещаете не убивать? – с надеждой спросил тот, поднимая на рыцаря глаза.
– Обещаю не снимать с тебя с живого кожу, – отвечал ему рыцарь, поднимаясь с корточек и разминая колено. – Сыч, помойте его, возьми мыла, одежду ему найди новую, покорми мясом, дай пива, цепей не снимай, возьми телегу и вези его в Мален, к этой самой вдове.
Фриц Ламме кинулся за ним.
– Экселенц, вы награду обещали. А сколько дадите?
– Двадцать талеров, – ответил Волков. – Но это на всех. И подели по-честному.
– По-честному? – удивился Сыч. – По-честному – это как?
– По-честному, мерзавец, это значит по-честному, – сурово отрезал Волков. – Всем людям, кто ездил с тобой, дашь поровну.
– А что же мне останется, экселенц? – возмутился Сыч, делая при том жалостливое лицо и забегая вперед господина.
Конечно, мерзавец, был жаден, как и всегда. Привык Фриц Ламме к хорошей жизни, к той жизни, при которой серебро звенит в кошельке всегда, привык из кабака выползать под утро, привык быть начальником и заводилой в попойках. Обнаглел. Но, как ни крути, полезен