Но вечно в шкафу у Волконского не посидишь, а жаль, там было довольно уютно! Собравшись с мыслями, Александра толкнула дверь, и едва ли не вывалилась на пол, запутавшись в собственной юбке. В последний момент она удержалась на ногах, ухватившись за первую попавшуюся вещь на вешалке — это оказался военный мундир Мишеля, белый мундир офицера Преображенского полка с золотыми эполётами.
«Господи, сколько орденов!», с изумлением отметила она, оглядывая разнообразные знаки отличия, коими был богат его мундир. Георгиевский и Андреевский крест особенно бросались в глаза, а так же орден святого Владимира и святой Анны, который давали за особую храбрость, насколько помнила Александра.
Мишель вернулся, проводив свою невесту, и встал в дверях. Скрестив руки на груди, он с любопытством наблюдал за Александрой, и та решила перейти в наступление прежде, чем он вздумает упрекнуть её в том, что она так бесцеремонно трогает его вещи:
— Надо же! А я думала, что благородные аристократки берегут свою честь до первой брачной ночи!
Ах, и сколько ехидства было в её голосе! Мишель оценил, и даже искренне улыбнулся, но Сашенька этого не увидела, так как стояла к нему спиной, убирая мундир обратно в шкаф.
— Это кто же сказал тебе такую глупость? — Лениво поинтересовался он, наблюдая за её действиями. Александра замерла, предвидя очередную колкость, которая последовала незамедлительно: — Ах, да, должно быть, твоя многоуважаемая мать, прямо-таки образец чистоты и невинности!
— Святая правда, — вынуждена была признать своё поражение Александра, и, кивнув на мундир, спросила: — Это ваше?
— Раз в моём шкафу, стало быть, моё.
— Награды… впечатляют, — не смогла промолчать она, хотя говорить что-то хорошее Волконскому ей не хотелось. Это было внове, и прозвучало до того необычайно, что и Мишель, вроде бы уже успевший привыкнуть к такой реакции, вдруг удивился.
«Что это с ней?», подумал он, а сам лишь просто улыбнулся в ответ, но отвечать не стал. Да и не знал он, что на это ответить, хотя, надо признать, похвала от неё была неожиданной, и всколыхнула в его душе какие-то небывалые чувства.
— Почему вы его не носите? — спросила Александра тем временем, бережно убрав мундир назад в шкаф. Затем, притворив дверцы, она развернулась, и, прижавшись к ним спиной, внимательно посмотрела на Мишеля.
Он, если честно, такого вопроса от неё не ожидал.
— Что? А зачем?
— Ну, как же… — неуверенно протянула Александра. — Не для того же вам их дали эти ордена, чтобы они пылились в шкафу! Да и потом… девушки любят героев!
— По-твоему, здесь есть, чем гордиться? — задумчиво спросил Мишель, кивком головы приглашая её в гостиную, чья распахнутая дверь прямо-таки манила своим гостеприимством. Вести разговоры в собственной спальне у него как-то не получалось: мысли возникали совершенно не те, особенно при взгляде на кровать со смятыми простынями. Александра покорно вышла, и, проходя мимо него, подняла глаза, и спросила тихо:
— А разве нет?
— Нет. — Безапелляционно заверил её Мишель, и короткое слово это прозвучало предельно искренне. Такой ответ Саше показался странным, зная о завышенном самомнении Мишеля, она была готова скорее к очередному приступу безграничного самодовольства, но ничего такого не последовало. Волконский её несказанно удивил, когда повёл себя с точностью до наоборот.
— С вами многие бы поспорили, — не унималась она. — Орден святого Владимира не дают просто так!
— О, да. Но, помилуй, чем же здесь гордиться? Убийствами? Тем, что на моём счету больше загубленных жизней, чем у моего отца? К счастью, я не он. У меня всё это вызывает лишь чувство безграничной тоски. И бессмысленности.
Боже мой, только и смогла подумать Александра, во все глаза глядя на него. А вслух сказала:
— Странный вы какой-то.
— Уж какой есть, — отозвался Мишель, вновь улыбнувшись ей, в ответ на её пытливый взгляд.
Разумеется, сказать она хотела совсем не это. И вряд ли он понял, что она имела в виду. Вряд ли он вообще понимал, до чего необычно выглядит это со стороны — видите ли, как к князю к нему везде должен быть почёт, уже потому, что ему повезло родиться аристократом, в то время как другие вещи, вроде своих геройских подвигов, он упрямо не признавал и не считал предметом для гордости, хотя именно в них была заслуга уже непосредственно его личная. И, извините, если он не испытывал ни малейшей гордости за всё это — зачем вообще было идти на войну?
«И чего она на меня так смотрит?», искренне забавляясь, подумал Мишель. И кивнул ей в сторону небольшого кресла, обитого голубым бархатом, что стояло напротив незанавешенного окна, приглашая присесть. Кажется, они ещё не закончили с разговором.
Александра снова вздохнула отчего-то, видимо, всячески выражая своё безграничное нежелание находиться в его обществе, но послушать — послушала, и плавно опустилась в мягкое, удобное кресло. Мишель подошёл к столу напротив, облокотился на него, и, задумчиво склонив голову на плечо, внимательно посмотрел на свою ночную гостью.
«Какая она красивая, однако!», отметил он, неожиданно для самого себя, и тотчас же нахмурился собственным мыслям. Вот уж чего не хватало, в самом деле! Александра его взгляд выдержала, и даже голову гордо подняла, как обычно, упрямо вскинув подбородок, всеми возможными способами пытаясь показать, что она его совсем не боится. Хотя что-то внутри у неё всякий раз неминуемо обрывалось и переворачивалось, когда она смотрела на этого человека. Как-то странно он на неё действовал.
— И что же прикажешь с тобой делать, Александра?
Она состроила измученную гримаску, а затем улыбнулась.
— Вот уж не знаю, ваше величество! Спасибо на том, что хотя бы не выгнали. Ваша царственная щедрость поистине не знает границ!
— О, да, я такой, — Мишель весело улыбнулся. — А если серьёзно, дела наши хуже некуда.
«Наши»? Он, действительно, так сказал? Александра попросту не поверила своим ушам. Кажется, самое время было прижать руки к груди, чтобы не дать её бедному сердцу вырваться наружу — до того отчаянно оно колотилось. И от чего бы это?
— Что вы вообще намерены делать со всем этим? — спросила Саша, неопределённо махнув рукой на папку с бумагами, которая осталась лежать в коридоре, она хорошо видела её отсюда, со своего места.
— Для начала, разобраться, кто и за что убил мою мать, — отозвался Мишель. Голос его делался мрачным всякий раз, когда упоминалась Юлия Николаевна, однако Саша обратила внимание на другое.
— Как это «кто» и «за что»? А, по-вашему, это не очевидно? Могу подкинуть пару догадок. Имя первого и единственного подозреваемого начинается с буквы «И», а фамилия на букву «Г». Нет никого на примете?