обрабатывают сухую неплодородную землю. Их упорство и вера в лучшую жизнь меня очень тронули. Но это всего лишь горстка нашего многомиллионного народа. Вот о чём нужно думать, дорогой друг.
— Но я со своими друзьями Жаботинским, Трумпельдором и Вейцманом думаю иначе. Идёт большая война, Британия, Франция и Россия, несомненно, нанесут поражение Османской империи, которая и так уже трещит по швам. И если еврейские добровольцы в составе британской армии будут сражаться в Палестине, они заслужат право на неё своей кровью и мужеством.
— Мне нравится ваш боевой активизм. Это в сионизме что-то новое. Я склонен согласиться с ним и поддержать. Ты ещё столкнёшься здесь, в Америке, со многими, которые предпочитают отстраниться от страданий европейских евреев, а в лучшем случае выжидать, пока там, за океаном, не определится победитель и потом уже решать, что делать дальше.
— Ты хочешь сказать, что американские евреи идею Еврейского легиона отвергнут?
— Безусловно. Они предпочитают бороться в этой благословенной стране за свои права и не высовываться. В их позиции есть доля и моей вины.
— Ты имеешь в виду теорию автономизма?
— Да. Считается, что её автор историк Семён Дубнов. Но я эту идею сформулировал за пять лет до него. В начале девяностых годов прошлого века я написал статью «Еврей к евреям». В ней я осуждал космополитизм еврейской интеллигенции и призывал вернуться к её народу. И вот там я утверждал, что нам нужно добиваться не гражданского, а национального равноправия. Ведь мы самостоятельный народ. Мы нация, несмотря на рассеяние среди многих стран и народов. Суть автономизма в утверждении нашего национального существования в диаспоре. Эту идею потом развивал в своих работах Дубнов.
— Я, Хаим, много думал об этом и пришёл к выводу: антисемитизм неистребим. Он заставляет многих евреев скрывать своё иудейство, подталкивает многих к ассимиляции, смешанным бракам, измене вере отцов. Поэтому то, что ты проповедуешь, может быть временным решением еврейского вопроса. И только создание государства позволит решить все вопросы.
— После кишиневского погрома, Пинхас, я осознал необходимость разделения народов и существования евреев на своей территории.
— Ну, это уже какой-то шаг в верном направлении, — поддержал его Рутенберг.
— С тех пор я стараюсь связать обе теории вместе, — продолжил Житловский. — Территориализм не ставит своей целью политическое самоопределение, как этого хотят сионисты. Он утверждает необходимость создания автономного еврейского поселения на значительной территории в малонаселённом районе земного шара, на которой евреи будут составлять большинство и развиваться в соответствии с их воззрениями, традициями, культурой и религией.
— То есть, опять Уганда, Аргентина, Ангола, Месопотамия, Киренаика, — возразил Рутенберг. — Но они никак не связаны с нашей историей. Разве что Месопотамия. Не лучше ли принять участие в военных действиях, способствовать освобождению Эрец-Исраэль и создать там нашу территорию, еврейское государство?
— При всей утопичности этой идеи, я не против. Хотя это и сионизм, который, как социалист-революционер, полностью принять не могу.
— Знаешь, Хаим, в чём наша проблема? Нет ни одного еврея, мировоззрение которого совпало бы с мировоззрением другого. Поэтому нам трудно объединиться.
— Но это же неплохо. Значит, Пинхас, мы не стадо баранов.
— Давай-ка, Хаим, подумаем, как мобилизовать здешних евреев на борьбу за общее дело.
— Американский еврейский комитет в том виде, в котором он существует, нам не годится, — рассуждал Житловский. — Но он объединяет многих влиятельных людей, в основном выходцев из Германии. Что стоит один Джейкоб Шифф, миллионер и банкир. И мы не можем их отвергать.
— По-моему, нужна организация, — заметил Пинхас. — Можем назвать её Бюро национальной пропаганды.
— Национально-социалистической пропаганды, — поправил Хаим. — Большинство евреев придерживается социалистических убеждений. Это их и привлечёт.
— Пусть будет по-твоему, — вздохнул Рутенберг. — Для меня важно дело, а не красивое название. Её целью должно быть создание Американского еврейского конгресса. Думаю, необходимо привлечь русских евреев, которых судьба занесла в Америку. Они, по крайней мере, ещё не заражены американским изоляционизмом.
— Да, их здесь немало. Борохов, Чериковер, Левин, Цукерман, Гурвич, Сыркин.
— С Бороховым я сотрудничал ещё в Италии.
— Недавно приехали Бен-Гурион и Бен-Цви. Сионисты на этих днях готовят им приём. Ты хочешь участвовать?
— Конечно.
— Я тебе сообщу, когда и где они собираются.
— Спасибо, буду очень признателен. А как здесь оказались Бен-Гурион и Бен-Цви?
— Их турки обвинили в конспиративной деятельности по созданию еврейского государства в Палестине и выслали в Египет. Оттуда они и приехали.
— Надо бы нам всем собраться и поговорить, — предложил Пинхас.
— Хорошо, соберёмся у меня дома, — сказал Хаим. — Я со всеми свяжусь и назначу встречу.
Они ещё какое-то время обсуждали вопрос о конгрессе. Потом Житловский заговорил об огромной роли языка идиш в культуре еврейского народа.
— Я думаю основать газету. Не все наши ещё хорошо знают английский, а идиш знают все.
— Я давно уже не разговаривал на идиш, — вздохнул Пинхас. — Дома и в хедере мы говорили на нём, но уже в ремесленном училище, конечно, по-русски. А дальше, в Петербургском Технологическом институте, с коллегами эсерами, на работе на Путиловском заводе, а потом в эмиграции в Европе — на русском.
Житловский вдруг спросил Пинхаса на идиш и тот ответил. Завязался разговор, их лица зарделись от удовольствия и улыбок. Рутенберг вспоминал еврейские шутки и поговорки, которые слышал от отца и матери, и они смеялись, наслаждаясь грустным и искромётным народным юмором.
— Ну вот, а ты волновался. Маме-лошн никуда не делся. Он в нашей крови, в каждой клетке нашего тела, в наших душах. Поэтому я уверен, что он основа нашей культуры. Предлагаю