Второй раз в этот день Хартманн был препровожден в комнату для посещений, где его ждала адвокат.
— Улики, имеющиеся в распоряжении полиции, — косвенные, Троэльс. Я не думаю, что у судьи будут основания настаивать на том, чтобы вас и дальше держали под стражей. Но если в вашем коттедже найдут что-нибудь еще…
Хартманн в тюремной робе сидел с несчастным видом и молчал.
— Чем больше я буду знать, тем эффективнее смогу помогать вам.
Молчание.
— Вы понимаете?
Никакой реакции.
Она посмотрела на разложенные перед ней бумаги, неодобрительно вздохнула:
— Что ж, прекрасно. Я зайду завтра. Может, вы будете более расположены к разговору.
Он наблюдал за тем, как она сортирует документы и раскладывает их по папкам, прежде чем убрать в портфель.
— Что делается в мэрии?
Она отложила бумаги:
— А вы как думаете? Избирательная комиссия сделала то, чего хотел Бремер. Уже вынесено окончательное решение.
— Окончательное? Вы точно знаете?
На ее лице залегли жесткие складки.
— Я занимаюсь уголовным правом, к политике отношения не имею. Насколько я понимаю, решение принято и осталось только получить одобрение городского совета. Заседание сегодня вечером. — Адвокат смотрела на него с сожалением. — И это конец вашей карьеры, Троэльс. Жаль. Я вносила пожертвования в вашу кампанию. О чем я только думала?
Он едва слушал ее.
— Во сколько состоится заседание совета?
Она сложила руки на столе:
— Я рада, что вы все-таки решили поговорить со мной. Не обсудить ли нам вашу защиту?
— Вы можете принести мне копию устава совета?
Недоуменная пауза.
— Зачем?
— Мне нужно кое-что уточнить про избирательную комиссию. Есть одна деталь…
— Троэльс! Вам грозит срок по обвинению в убийстве! Вы сошли с ума?
Мрачная улыбка длилась не больше секунды.
— Нет. Найдите Брикса. Скажите ему, что я готов отвечать на вопросы. Я скажу ему, что делал в те выходные.
Она потянулась к сумке, достала блокнот.
— Наконец-то. Слушаю вас внимательно.
Опять улыбка — на этот раз более явная, более уверенная.
— Прошу меня простить, но у нас нет времени.
Он придвинул ее блокнот к себе и стал что-то писать.
— Я прошу вас связаться с прокурором. Добейтесь, чтобы он встретился со мной как можно скорее. Нам нужно, чтобы полиция сняла с меня все обвинения до середины дня.
— Вы не сможете выйти отсюда по крайней мере до завтра.
Он закончил писать.
— Передайте это Мортену.
— Я не могу.
— В этой записке я лишь прошу его сказать правду. Разве не этого все хотят?
Она колебалась.
— Мне обязательно нужно выбраться отсюда до вечера. Пожалуйста, помогите мне. — Он протягивал ей записку. — И спасибо за пожертвование.
Филлип Брессау говорил по телефону, когда в его кабинете появились Майер и Лунд. Он прикрыл ладонью микрофон:
— Господина мэра нет на месте.
— Ничего, — сказал Майер. — На самом деле мы к вам.
— А до завтра ваше дело не может подождать?
— Мы отнимем всего пять минут. Когда вы освободитесь, конечно.
Они уселись за кофейный столик. Лунд, тихая и скромная, как секретарша, приготовилась записывать.
— Вы помните тот прием по случаю начала избирательной кампании, который состоялся в пятницу тридцать первого октября? — спросил Майер. — Вы были в числе тех, кто находился в кабинете Хартманна?
Для субботы Брессау был одет слишком тщательно: отглаженный костюм, голубая рубашка, галстук.
— Да, только недолго.
— Вы видели там Хартманна?
— Нет, я буквально на минуту зашел. Работа. А в чем дело?
— Обычные вопросы, — быстро сказала Лунд. — Когда вы встречались с Хартманном третьего августа…
— Что?
— Хартманн говорит, что вы встречались с ним в те выходные.
— Я не встречался с Хартманном.
Майер посмотрел на Лунд.
— Вы уверены? — спросила она.
— Абсолютно уверен. Он так сказал?
— Да.
— Наверное, ошибся. — Брессау сходил за ежедневником. — Я так и думал. Третьего августа я был в Латвии с официальным визитом вместе с мэром. Мы улетели в субботу утром. Хартманн не был в составе делегации.
— Понятно, — произнесла Лунд и что-то написала в блокноте.
— Это все? — Брессау опять поднялся.
— Не совсем, — остановил его Майер. — Могу я попросить ключи от вашей машины?
— Зачем?
— Хотим арендовать ее у вас, конечно.
— Ее здесь нет.
— Где же она?
— Зачем вам моя машина?
— Уж такие мы любопытные, — сказал Майер.
За дверью послышались шаги, и в кабинет быстрым шагом вошел Бремер.
— Что здесь происходит? — недовольно вопросил он.
Брессау пожал плечами:
— Похоже, теперь меня допрашивают.
Ян Майер рассмеялся:
— Боже, какие вы все чувствительные. У нас возникло несколько вопросов в связи с перемещениями Хартманна, только и всего. Право же…
— Поэтому вы расспрашивали охрану о машине Брессау?
Поуль Бремер был в ярости. Копы молчали.
— Здесь ничего не происходит без моего ведома! — заявил мэр. — Я вынужден снова звонить вашему начальству. — Он кивком указал на выход. — Будьте добры, закройте за собой дверь.
На обратном пути в Управление полиции Лунд объявила машину Брессау в розыск: белый «универсал», регистрационный номер игрек-йот-два-три-пять-восемь-пять.
— При задержании машину немедленно доставить на экспертизу.
Майер сидел за рулем. Он уже не гнал, как раньше, не курил, не жевал бананы.
— Если он двадцать один раз звонил Нанне из Латвии, то кто-нибудь обязательно заметил это, — сказала Лунд.
Майер кивнул.
— В том слете бойскаутов участвовало десять человек, — сказал он. — Семеро из них — бизнесмены.
— Кто из делегации не принадлежал к лагерю Бремера?
— Только один. Йенс Хольк из партии умеренных.
Она припомнила человека в черном, сбежавшего с вечеринки Хартманна, на видеозаписи тележурналистки.
— Узнайте его адрес, — сказала Лунд.
Очнувшись, Тайс Бирк-Ларсен обнаружил, что лежит на жесткой узкой койке. В небольшой комнате с выкрашенными белыми стенами стоял крепкий запах пота и винного перегара. Пол был завален рюкзаками и тюками постельного белья. На двухъярусных кроватях вдоль стен спали мужчины, прикрытые простынями. Он слышал чей-то храп, потом кто-то застонал во сне.
Все его тело болело, покрытое синяками и кровоподтеками.
Открылась дверь.
— Ага, я вижу, вы уже проснулись, — тихо сказал кто-то.
Зажегся свет в изголовье, и возле кровати Бирк-Ларсена присел на корточки мужчина с длинными седыми волосами, в старой коричневой кофте. У него было морщинистое усатое лицо падшего ангела.
— Как вы себя чувствуете?
— Где мои вещи?
— Вас избили и, похоже, забрали почти все, что у вас было.
Он приподнялся на кровати, насколько позволяла верхняя койка над ним.
— Где я?
— В приюте Святого Креста. Я дежурный смотритель. Вас нашли на улице, вы не хотели ехать в больницу и не хотели звонить домой. Поэтому вас привезли сюда. Переломов нет, мы проверили.
Бирк-Ларсен заворочался, пытаясь встать с кровати, но у него не получилось.
— Вы все время говорили о своей дочери.
Снова откинувшись на продавленный матрас, Бирк-Ларсен уставился на железный каркас кровати. Ему было больно. Он пытался думать.
— Вы Тайс Бирк-Ларсен, — сказал смотритель. — У нас есть постояльцы из Вестербро, они вас узнали. Вы известная личность, как я понимаю.
Бирк-Ларсен провел рукой по лицу, увидел на ладони кровь.
— Ничего страшного. Вы лучше не вставайте пока. Я принесу вам суп.
Еще одна попытка. Он сумел ухватиться за раму кровати.
— Нет. Мне надо идти.
Он сел на край, свесил босые ноги. Ботинок нет, куртки нет — от него ничего не осталось, он и сам исчез, превратившись в беспомощного, избитого пожилого человека. Когда-то король квартала, а теперь — старый дурак в синяках.
— Я бы на вашем месте переночевал здесь, — сказал смотритель.
Бирк-Ларсен хотел поднять свое отяжелевшее тело, но не смог. С протяжным болезненным стоном он упал на простыню.
— Может, мы сумеем помочь вам, Тайс.
— Не сумеете, — ответил он.
— Может…
— Нет.
Мощная рука Бирк-Ларсена, теперь в ссадинах и порезах, приподнялась, указывая на распятие, висящее в углу.
— Ни вы, ни Он. Никто мне не поможет.
На сером бескровном лице смотрителя приюта промелькнуло осуждение.
— Ну, я пошел за супом, — сказал он.
Препирательства на кладбище продолжались долго, но никакого решения так и не было принято. Уже стемнело, когда они наконец поехали домой. Лотта за рулем, мальчики, испуганные и молчаливые, на заднем сиденье.