Читать интересную книгу Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен? - Дэвид Хьюсон

— Господь посылает нам испытания с умыслом. Конечно, нам этого не понять, пока мы барахтаемся по шею в дерьме.

— С умыслом? — переспросил Бирк-Ларсен и не смог удержаться от ухмылки.

— О да. У Него есть план — для вас, Тайс, для меня, для всех. Мы идем по пути, который был предопределен для нас независимо от того, знаем мы об этом или нет. То, что ждет нас в конце…

Бирк-Ларсен глубоко затянулся. Он больше не хотел слушать этого человека. Ему не нравилось, как тот смотрит на него, требуя ответов.

— Скажите что-нибудь, Тайс.

— Что я должен сказать? — рявкнул он и тут же устыдился своего резкого тона. — До встречи с женой, до рождения детей я совершил много дурного. — Его глаза сверкнули. — Вам такое даже и не снилось. Я причинял людям страдание, потому что считал, что они это заслужили. Я… — Его узкие глаза зажмурились от боли. — Хватит, не могу больше.

На каждой стене комнаты висело по распятию — измученный худой человек смотрел сверху вниз на каждого, кто переступал этот порог, в каком бы состоянии он ни был.

— Это было давно. — Тайс указал пальцем на мученическую фигуру Христа. — Но этот парень ничего не забывает, я думаю. Так что приговор просто отложили, и я получил небольшую отсрочку, чтобы пожить с семьей. Теперь мое время истекло.

Слишком много слов. Он снова затянулся сигаретой, смаргивая слезы, выжигаемые горьким дымом.

— Тайс, не все еще потеряно, я уверен в этом. Есть что-то, что может дать вашей семье надежду и утешение.

— Да-а, — протянул Бирк-Ларсен. — Кое-что есть. — Он поднял глаза на седого смотрителя. — Только вряд ли это утешение можно назвать христианским.

Впервые за вечер тот не нашелся что сказать.

— Доброй ночи, — пробормотал Бирк-Ларсен и вышел наружу, в сырую холодную ночь.

Она очнулась от резкой боли в затылке. Увидела, что лежит на полу подземного гаража. Попыталась встать, но едва смогла пошевелиться: руки и ноги были связаны. Теперь в гараже горел свет. Рядом с ней стоял белый «универсал», чуть дальше недоделанный шкаф и столярные инструменты.

Она ерзала на бетонном полу, вдыхая вместе с пылью запах моторного масла и опилок. И сигаретного дыма.

Сумела перевернуться на другой бок, нашла глазами крошечный красный огонек, мерцающий в черной тени. Дождалась, пока зрение приспособилось к темноте после света.

Хольк сидел на чем-то вроде большой канистры из-под бензина и дымил сигаретой.

Надо говорить, решила Лунд. Оружия нет, ничего нет.

— Развяжите меня, Хольк. Вы знаете, у вас ничего не получится.

Он не отвечал.

— Давайте же.

Ни звука.

— Мы сможем что-нибудь придумать.

Ее слова звучали жалко, нелепо.

— Я знаю, вы не хотели…

Он продолжал курить, поглядывая то на нее, то на предметы в гараже.

— Полиция легко отследит, где я.

Хольк швырнул что-то из своего темного угла. Прямо перед ней приземлился ее мобильный телефон, разбитый и неработающий.

— Полагаю, вам хочется узнать, — сказал он.

— Развяжите меня.

Он рассмеялся:

— Как же мы с вами поступим? Если я расскажу вам…

Она тяжело дышала в неудобной позе.

— Нет, правда. — В его голосе послышалось холодное любопытство. — Мне интересно. Если я все расскажу вам, мне придется вас убить. Если не расскажу… — Он отбросил сигарету в ее сторону. Окурок с шипением приземлился прямо в масляную лужу. — То все равно убью. В таком случае…

— Развяжите меня, Хольк.

Он нагнул голову, будто прислушивался:

— Здесь так тихо. Прекрасный район, согласны?

Он встал, приблизился к ней.

— В полиции знают, куда я поехала, — быстро сказала Лунд. — Они уже едут сюда.

Он вынул из кармана бумажник, замер, что-то разглядывая.

— У вас есть дети?

Ее трясло. От холода. И страха.

Он подошел еще ближе, присел перед ней на корточки, показал ей бумажник:

— Так у вас есть дети? У меня двое.

Девочка и мальчик, весело смеются, рядом с ними женщина — улыбается в объектив.

Хольк осторожно погладил лицо каждого на снимке пальцем.

— Моя жена. — Его голова качнулась из стороны в сторону. — Моя бывшая жена. Она не разрешает мне часто видеться с ними.

— Хольк…

— Вы хотели знать. Вы повсюду совали свой нос и задавали вопросы. И смотрите, к чему это привело. — Он постучал себя в грудь. — Вы обвиняете меня? Меня? Я никогда и никого не хотел убивать. Да и никто не хочет. Я не хотел. Даже ту маленькую грязную шлюшку.

— Йенс…

— Этот Кристенсен доставал меня. Слизняк. Хотел денег. Место повыше. Хотел… — Дикая, безумная ярость исказила серое, унылое лицо Холька. — Мне это и так уже слишком дорого обошлось.

— Знаю, — сказала она, пытаясь снизить накал страстей. — Вот поэтому нам и нужно поговорить. Вы должны развязать меня. Мы все обсудим.

— Да.

Надежда!

— Я бы очень этого хотел.

— Давайте так и поступим. Развяжите меня.

— Но не все так просто, да?

— Хольк…

Он осмотрелся:

— Я знал, что вы поймете.

Он направился к белому «универсалу», поднял дверцу багажника.

Лунд подергалась, ничего не добилась, стала лихорадочно думать.

Затем он вернулся, схватил ее за куртку, потащил по грязному полу.

На бетоне осталась разбитая гарнитура от телефона.

— Подождите, Хольк! — крикнула она. — Меня отследят, у меня два мобильника.

Они уже были возле машины. Он что-то искал — оружие? Чтобы избить ее до потери сознания. Потом в багажник. В реку. Точно как Нанну.

— Это был мой личный телефон, не служебный.

Он обернулся.

— Я же говорила. Они уже едут. В машине остался служебный телефон.

— Где?

Она замолчала.

Он взял в руку гаечный ключ, занес над ней и повторил уже громче:

— Где?

— В сумке.

— Не уходите никуда, — сказал Хольк и засмеялся.

Минута, максимум две. Лунд, извиваясь, ползла через гараж обратно к каркасу шкафа, рядом с которым были сложены инструменты.

Никакого второго телефона не было. Не было и волшебного маячка, чтобы привести полицию в этот пустынный, темный, полуиндустриальный район на окраине города, где Хольк жил в одиночестве в квартире при недостроенном складе, принадлежавшем его родственникам, которые на зиму перебрались в Кейптаун.

Сумка была набита жвачкой, бумажными носовыми платками, мятными конфетами и разным хламом.

Он вывалил все на сиденье патрульной машины и копался в этой куче, с каждой потерянной секундой приходя во все большее раздражение. Рванул на себя дверцу бардачка. Ничего не нашел там, кроме «Никотинеля» и парковочных билетов.

Он не знал, зачем показал ей фотографию жены и детей. Не знал, почему не убил ее сразу, почему не бросил окровавленный труп в багажник «универсала», не увез его в далекий лес, где можно было бы найти речку или канал и столкнуть машину вместе с Лунд в тухлую воду, и никто бы ничего и никогда не узнал.

Потеряно. Невидимо. Забыто.

Хольк еще раз проверил содержимое ее сумки.

Он не собирался убивать Олава Кристенсена. Но гаденыш не оставил ему выбора. Такова жизнь, она не предлагает выбора, перед тобой только длинная дорогая, которая с каждым прошедшим днем становится лишь уже и темнее.

— Сука, — прошипел Хольк, захлопнул дверь машины и пошел обратно к черному спуску, ведущему в гараж и к Лунд.

Молоток. Стамеска. Гвозди, шурупы, болты.

И ножовка.

Она потянулась связанными руками и ухватила рукоятку дрожащими от напряжения пальцами, подтащила к ногам, зажала полотно коленями и стала тереть об зубцы пластиковый хомут, стягивающий лодыжки.

Послышались шаги. Он возвращается, с чем-то возится в темноте у входного проема.

Она попыталась представить, что он делает.

Этот человек все продумывает заранее. Ему нужно подготовиться. Спланировать.

Звуки: шуршание полиэтилена.

Черный пакет, чтобы спрятать тело в багажнике.

Клацанье металла — словно кто-то бьется на клинках.

Ножи? Или еще что-нибудь режущее, в пару к гаечному ключу, чтобы ни в одной мелочи не отступить от задуманного.

Шаги.

Хольк вышел на освещенное место. Правым локтем он прижимал к телу большой черный мешок для мусора, а руками разматывал рулон промышленного скотча. Нанну бросили в реку живой, но у нее хотя бы не был заклеен рот, и она могла кричать.

Хольк подошел к машине со стороны багажника. Остановился, стал оглядываться.

— Сука! — крикнул он.

И снова завертел головой в разные стороны, не веря, что так сглупил.

Потом достал из багажника фонарик, щелкнул выключателем.

Яркий одноглазый луч искал ее, как охотник ищет раненую лань. Белый сноп света рыскал вправо и влево, вправо и влево.

Как долго это уже длится? Пять минут, десять?