травля, это злоупотребление властью в самой изощренной форме. Малин лучше уволится, чем станет проводить бесконечные часы в конференц-зале за обсуждением равноправия, профессионализма и прочих бессмысленных слов, переливая из пустого в порожнее в компании какого-нибудь распухшего от финансовых вливаний вердегрунд-консультанта.
— Решение принимать не тебе, — сказала Будил. — К тому же, в группе нам может пригодиться… младший стажёр.
— Но я… не хочу, — упорствовала Малин, прекрасно сознавая, что выглядит как упрямый ребёнок.
Будил бросила взгляд в блокнот и что-то написала на одном из документов.
— Это совершенно не зависит от твоего желания. Проект стартует через пару недель. Ты получишь персональный вызов. Разумеется, эта работа не будет отнимать всё твое время, но тебе следует приготовиться к тому, что в ближайшие месяцы ты будешь работать здесь, в этом здании.
— Но…
Малин утратила дар речи. Из всего, что могла изобрести Будил, такой вариант был самым непредвиденным.
— Советую тебе попытаться увидеть положительную сторону, — спокойно продолжала Будил. — К примеру, тебе проще будет совмещать работу и семейную жизнь. Это же неплохо?
Она повернулась к Манфреду, не дожидаясь ответа от Малин.
— Есть что-то ещё относительно расследования, что мне необходимо знать?
Манфред покачал головой.
— В данный момент мы изучаем личные дела и послужной список некоторых сотрудников полиции, которые работали над этим делом в семидесятых и восьмидесятых, — сказала Малин.
— Что? — переспросила Будил. — Почему я об этом слышу впервые?
Вмешался Манфред:
— Это не совсем корректная формулировка. Мы проверяем всех, кто имел какие-либо отношения с жертвами, а поскольку две из них являлись сотрудницами полиции, мы также не можем оставить без внимания их коллег и друзей.
— Ханне полагала, что полицейский мог оказаться причастным к делу, — настаивала Малин.
— Ханне Лагерлинд-Шён? — удивилась Будил, приподняв аккуратно выщипанную бровь. — Наш сбежавший профайлер?
— Ничто не указывает на то, что в деле замешан полицейский, — быстро сказал Манфред.
— Надеюсь на это, — сухо ответила Будил. — Потому что окажись это правдой, я должна была бы узнать об этом первой.
Она махнула рукой, сигнализируя, что разговор окончен, и вновь обратилась к стопке бумаг.
— Какого чёрта ты вытворяешь? — прошипел Манфред сквозь зубы, затолкав Малин в свой кабинет и захлопнув дверь. — Ты сама себе роешь яму, неужели не ясно?
— Я не желаю участвовать в этом идиотском вердегрунд-проекте.
— Да всем наплевать на описание коллективных ценностей, включая Будил. Тебе нужно будет только ходить туда и отбывать там время, понимаешь?
— Да, но…
— Никаких «но». И с какой стати ты вдруг решила шерстить Фагерберга с Хольмом?
— Ты же сам разрешил мне копнуть поглубже их прошлое.
— Сядь уже, ради Бога, — фыркнул Манфред, указывая рукой на одинокий стул посреди кабинета.
Малин опустилась на стул и глубоко вздохнула.
— Если мы с тобой что-то обсуждаем между делом, это ещё не значит, что ты должна доводить это до сведения Будил, — отрезал Манфред, и принялся бродить взад-вперёд. Лицо его побагровело, и Малин стала опасаться, как бы дело не закончилось инфарктом.
— Но…
— Нет, — взревел Манфред, закрывая руками уши. — Ничего больше не желаю слышать.
Малин сидела и молча вслушивалась в его напряжённое дыхание. Наконец Манфреда отпустило. Он подошёл к своему креслу и с глубоким вздохом опустился в него.
В кабинете установилась тишина.
— Прости, — пробормотал Манфред.
— Она ненавидит меня. Что я ей такого сделала? — спросила Малин.
Манфред покачал головой.
— Вот именно, — продолжала Малин, — что ничего я ей не сделала, но тем не менее она делает всё возможное, чтобы макнуть меня в дерьмо.
— Возможно, она чувствует исходящую от тебя угрозу.
Малин закрыла глаза и рассмеялась, но когда смех утих, она почувствовала, как под веками вскипают жгучие слёзы.
С какой бы стати Будил чувствовать угрозу со стороны Малин?
Младшего стажёра, как она сама выразилась?
Внезапно Малин на ум пришли слова Ханне. О том, что всё дело во власти и её распределении. А потом ей вспомнились собственные слова Будил.
…У меня самой двое детей. И я больше десяти лет растила их в одиночку. Я ни единого раза не пропустила важной встречи и никогда не оставалась дома, чтобы подтирать сопливые носы.
Так всё дело в этом? Будил желает быть единственной облеченной властью женщиной в отделе? Она так тяжело боролась за то положение, которое занимает сейчас, что готова на всё, лишь бы его сохранить?
— Куда же делась женская солидарность? — прошептала Малин.
Манфред ничего не ответил. Вместо ответа он спросил:
— Что за дерьмо ты там накопала на Фагерберга с Хольмом?
Малин сморгнула слёзы и сделала глубокий вдох.
— Роберт Хольм проходил службу в Стокгольме в середине семидесятых и восьмидесятых.
Манфред откинулся на спинку кресла, и оно жалобно заскрипело. Потом он поднял глаза к потолку.
— Вряд ли в его послужном списке найдётся что-то стоящее, — сказал он.
— В 1992-м он, по видимому, на некоторое время был частично лишён жалования после того, как две коллеги женского пола заявили о его домогательствах. Но тогда их слова были против его слова, и в итоге он сохранил должность.
— Что ещё ни о чем не говорит.
— А Фагерберг, — продолжала Малин, — вообще интересный тип. Он ведь работал в Эстертуне в семидесятых — восьмидесятых.
Манфред шумно вздохнул и расстегнул пиджак, который заметно натянулся у него на животе.
— Малин, милая…
— Послушай. Когда в сороковых произошло первое убийство, он работал в центральном Стокгольме.
Манфреду потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать.
— В Кларе?
— Нет, в седьмом округе.