ничто не могло прогнать тёплое ощущение счастья, поселившееся у Малин в груди.
Когда Андреас уснул, она осталась тихонько лежать под одеялом, глядя в темноту. Она злорадно вспоминала тонкогубый рот Будил, который открывался и закрывался, не произнося ни звука. Её бледные пальцы, перебиравшие воздух. А потом Малин вспомнила о Болотном Убийце. Обо всем и обо всех, кого он уничтожил. О Бритт-Мари, которая никогда не была знакома со своей настоящей матерью, совсем как Малин. О Линде и о других женщинах. Но дольше всех Малин вспоминала Ханне. Широкую улыбку, покрытые веснушками руки и острый ум.
— Завтра мы его возьмём, — шепнула она в темноту, ни к кому конкретно не обращаясь.
* * *
В то мгновение, когда Малин, прижавшись к Андреасу, провалилась в глубокий сон без сновидений, умерла Ивонн Биллинг — женщина, которая выжила после нападения Болотного Убийцы в Эстертуне сорок пять лет назад.
Она скончалась после повторной попытки самоубийства. Её сын Даниэль, которому уже исполнилось сорок семь, держал мать за руку, когда её сердце перестало биться, и констатировал, что Болотный Убийца забрал ещё одну жизнь. Даниэль ничего не помнил о той ночи, когда на его мать было совершено нападение, но временами ему снился человек без лица, одетый во всё чёрное. Несколько минут спустя Даниэль против воли выпустил руку матери и аккуратно положил её на казённое одеяло в жёлтую клетку.
Толстые белые рубцы, оставшиеся от вбитых в ладонь гвоздей, всё ещё отчётливо проступали на бледной коже.
* * *
А в доме у озера Тунашён в своей подвальной комнатке без окон сидел Эрик Удин. Во впадинке у него на шее, на по-прежнему загорелой коже покоились принадлежавшие Бритт-Мари гладкие тёплые колечки.
Все стены комнатки были теперь оклеены бумагами — документами, газетными вырезками, ужасающими фотографиями жертв Болотного Убийцы, которые Эрик разыскал в интернете, несмотря на то, что их там не должно было быть.
Эрик разглядывал старинную фотокарточку Элси. Стоя у пристани на променаде Страндвеген она выглядела такой счастливой и улыбалась солнцу. На ней была шляпка, в руках она держала дорожную сумку, а под мышкой — свёрнутую в трубочку газету.
Эрик изучил это фото с помощью лупы. Он даже ухитрился частично разобрать заголовок в газете, которую Элси держала под мышкой:
…сёстры Папин…
Эрик чувствовал, что кусочки мозаики встают на свои места. С каждым днём всё отчётливее проступал контур Тени. Но несмотря на это тьма не желала его отпускать.
Эрик пошёл в чулан, где в коробках были сложены старые бумаги Май, от которых он не нашёл в себе сил избавиться. Эрик часами методично просматривал документы, письма, рукописную статистику результатов скачек, которую, вероятно, вёл Бьёрн, и старые квитанции.
В самом низу одной из коробок Эрик обнаружил письмо, а в другой коробке — старый паспорт. Он дважды перечитал письмо и пролистал паспорт. Смахнул пыль и поднёс его к свету.
Штемпель был таким нечётким, что его невозможно было разобрать.
Эрик притащил лупу и сел за стол. Он долго смотрел на красные буковки, поворачивая паспорт так, чтобы свет падал на него под разными углами.
Потом Эрик дрожащими руками положил паспорт на стол и уставился на фото истерзанного тела Ханнелоры Бьёрнссон.
54
Малин разбудил шум дождя, барабанившего по стеклу. Утро было серым, словно застиранная половая тряпка, и струйка холодного воздуха просочилась к ним под одеяло. Неясный луч света пробивался из-под неплотно опущенных рулонных штор, освещая в беспорядке рассеянные по полу разноцветные игрушки.
На часах была половина седьмого, но Малин уже окончательно проснулась.
Жгучее нетерпение разливалось по телу — от груди к рукам и ногам, словно члены Малин наполнились содовой шипучкой.
Сегодня они возьмут его.
Малин встала, стряхнула со спины несколько прилипших крошек от раздавленного хлебца, накинула халат и отправилась в кухню, готовить завтрак. Хлеб зачерствел после многочасового пребывания на воздухе, а масло растаяло, но Малин даже этого не заметила. И даже когда в душе вдруг пошла холодная вода, Малин продолжала невозмутимо напевать, потому что мыслями уже была на рабочем месте, в Управлении.
Прежде чем уйти, Малин коснулась губами лобика спящего сына. Его редкие волосики вспотели и прилипли к вискам, а ротик приоткрылся. Дрожь счастья пробежала по телу Малин, когда она дотронулась до нежной детской кожи.
Так она и ушла, тихонько прикрыв и заперев за собой дверь.
— Нам неизвестно, где он находится, — угрюмо проговорил Манфред, расстёгивая пуговицы тёмно-серого пиджака. Сегодня он надел бабочку в крапинку, что делал лишь в исключительных случаях. Из нагрудного кармана выглядывал подходящий шёлковый платок.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Малин.
— Во всяком случае, наружка его потеряла. Но разумеется, он вполне может оказаться дома у мамы.
— Не доверяю я этим лентяям, — пробурчал Лодде. — Небось умотали на свою законную «прописку», или на профсоюзную встречу, или что-то типа того. В моё время всё было иначе. Тогда люди сидели на попе ровно, пока не закончится смена.
— Что будем делать? — поинтересовалась Малин.
— Продолжать в соответствии с планом, — отозвался Манфред. — Прокурор принял решение о задержании и обыске. Едем туда после обеда, чтобы проконтролировать, на месте ли он. Если он дома, вяжем его и даём отмашку криминалистам.
— А если его там не будет? Потолкуем с тёткой?
Манфред ответил кивком.
— У нас нет другого выбора.
Раздался стук в дверь.
— Да? — отозвался Манфред. Дверь слегка приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянул один из молодых следователей.
— Прошу прощения, — сказал он. — Звонил Эрик Удин. Он просил вас к нему заехать. Он хочет вам что-то показать. Сказал, что это важно.
— Хорошо, — ответил Манфред, и дверь закрылась.
Однако мгновением позже снова распахнулась.