платье. Скомбинированное из тонкой розовой шерсти и розового атласа; лиф был слегка удлиненный — оно мне очень нравилось; было мне видимо, лет 6−7 и огорчало меня, правда не надолго, только то, что нас всех в то время стригли под машинку и голову покрывал двухсантиметровый «ежик», колючий на ощупь.
После революции все было в уменьшенных масштабах, но все-таки соблюдалось еще несколько лет, пока елки и праздники такого рода не стали считать «буржуазными предрассудками», а вскоре и просто контрреволюцией. Неделя рождественских праздников называлась еще «святками» и сопровождалась гаданием.
Пасха — это самый веселый праздник. Он приходится на хорошее время года — на весну, на первые теплые дни. Праздновали Пасху, как и Рождество, целую неделю. Посвящается этот праздник Воскресению Христа и Вознесению его на небо на третий день после смерти через распятие на кресте по приговору Понтия Пилата и иже с ним (за убеждения противные священникам и власть имущим тогдашней Иудеи (ошибка: по Евангелию вознесение Христа произошло не на третий, а на 40-й день после Пасхи — В.Ч.)). Но это уже особый раздел христианской религии, о котором интересующиеся могут прочитать в специальной литературе — священном писании Евангелия.
Празднику этому предшествуют семь недель Великого поста, установленного христианской церковью в память великих страданий Христа, пережитых перед вынесенным ему приговором — казнью на кресте между двумя разбойниками. Пост начинается сразу после Масленицы — веселого праздника объедания блинами и многочисленными приправами к ним.
Все в нашей семье шло по установленному обычаю и религиозному уставу. Обо всем этом нам, детям, рассказывали (больше других — папа), все создавало определенное настроение и поэтому запомнилось. Поневоле мы задумывались о своих поступках о том как надо жить, чтобы меньше было грехов.
С первой же недели Великого поста меню резко менялось. При том обилии продуктов, которое было в нашей семье до революции, переход на «постное» не вредил, а умение приготовить все вкусно и достаточно питательно никому неприятностей не доставлял. Дети маленькие поста не соблюдали, конечно; больные — тоже. Все 7 недель не разрешалось есть мясо, молоко, все молочные продукты и яйца. Разрешались рыбные блюда, исключая первую, четвертую и «страстную», т. е. седьмую неделю.
Рыба была прекрасная: и свежая, и соленая; затем — овощные блюда, каши, горох, грибы, соленья — очень вкусно и сытно. Из детей в нашей семье соблюдала пост два раза в жизни только я — старшая. Не по принуждению, конечно, а по собственному желанию. Я была очень верующей. Остальные дети были еще слишком малы. Я имею в виду период дореволюционный; может быть год после революции — потом ели все… было бы из чего приготовить для всех посытней.
Надо сказать, что пока была жива наша бабушка Кока, у нас и после революции было сытно, хотя и проще гораздо. Она сохранила одну корову; и запасы овощей, как всегда, делала с осени на всю зиму.
А тогда… постная пища состояла из овощей, как всевозможных гороха, котлет овощных и крупяных с киселем и компотами; солений: капусты, огурцов, грибов (хорошо приготовленных), моченых яблок, варений к чаю, пирогов с рисом, луком, грибами на постном масле, картофеля во всех видах — часто в мундирах и проч.
Все так вкусно! Особенно мне запомнились лепешки из ржаного теста. Хлеб черный выпекался раз в неделю и не черствел завернутый в материю, пропитанную постным маслом, а сверху покрытый полотенцами. Запах от ржаного хлеба в день выпечки запомнился на всю жизнь. Формы смазывали подсолнечным или льняным маслом.
Когда пекли изделия из белой муки, запах сдобы и ванили тоже разносился далеко и был очень вкусным, но запах черного хлеба — это что-то совершенно особенное.
В церквах с первой недели поста была дополнительная служба: с 5 до 7 или с 7 до 8 вечера, посвященная жизни Христа и сопровождавшаяся особыми молитвами. Некоторые запомнились, потому что смысл их производил сильное впечатление, например:
«Господи, Владыко живота моего,
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия
Не даждь ми.
Дух же целомудрия, смренномудрия, терпения и любви
Даруй ми, рабу Твоему!»
К этой дополнительной службе должны были ходить те, кто на этой неделе говел.
Даже звон колоколов во время Великого поста был особенным. Моя двоюродная сестра Леля Шемякина — поэтесса, в одном из своих стихотворений писала:
«Великий пост — унылый редкий звон
Бредет по улицам, зовя всех к покаянию…»
Самое главное, что за эти 7 недель все взрослое население страны, исповедующее христианскую веру, должно было раскаяться в грехах не только мысленно, а, так сказать, официально, т. е. неделю (любую из семи) поститься (не есть скоромного), затем в конце недели — в субботу, пойти в церковь к священнику, исповедоваться ему в грехах своих, получить прощение и на другой день утром у обедни «причаститься Святых Таин».
Ритуал таков: в конце обедни выходит священник с чашей (серебряной, позолоченной, украшенной драгоценными каменьями и медальонами с изображениями святых), наполненной разбавленным красным вином, и по ложечке вливает в рот по очереди подходящим к нему прихожанам. Хор поет «Тело Христово примите. Источника бессмертного вкусите!» — непонятно, но действует как-то волнующе-торжественно. Затем подходишь к дьячку и еще отпиваешь чего-то из маленькой серебряной чашечки, в которую он подливает это «что-то» из кувшина.
У нас в Муроме люди шли к причастию всегда в таком порядке: сначала маленькие дети на руках у взрослых, потом — подростки, затем — девушки, юноши, люди среднего и пожилого возраста, старушки и последними шли нищие. Никто не следил за очередью, никто не шел вперед установленного — так уж было заведено. И даже никакая именитая старуха не шла впереди детей. Во всем этом была степенность. Может это было не везде так, но ведь все вкушали «дары» из одной ложечки! Не знаю, существует ли такой порядок теперь — в век более просвещенный.
В конце обедни священник выходил с крестом и все, тоже не спеша, подходили к нему и «прикладывались» к кресту. Также к мощам и другим иконам. Об антисанитарии этого ритуала не думали или, может, считали, что «волос не упадет без воли Божией».
Как бы там ни было, но после причастия люди чувствовали себя радостными, обновленными, как будто и вправду безгрешными на какое-то время. Я сама в отрочестве своем пережила это чувство. Исповедоваться, говорить огрехах своих, лжи — вольной или невольной, непослушании было всегда и страшно и неловко и… когда все это было позади — все радовались. Ритуал этот