Читать интересную книгу Ты самая любимая (сборник) - Эдуард Тополь

— Два творожка, два кефира и молоко.

Продавщица подала два пакетика «Агуши» с творогом, две бутылочки кефира и полулитровый пакет с молоком. Мамаша отошла, уступив Наде место у прилавка.

— Игнатьев Ваня, — сказала Надя.

— Рецепт из поликлиники!

— Понимаете, у нас нет рецепта. Так получилось…

— Без рецепта не отпускаю. Следующий!

— Ну пожалуйста! — попросила Надя. — Вы посмотрите, он же есть в списке! Игнатьев.

— Мало кто в списке! Так кто угодно придет! Отойди, не мешай очереди!

Кряжистый дед оттолкнул Надю от прилавка:

— Ходят тут бомжи!..

— Дедушка, — чуть не плача, сказала Надя, — у нас родители в аварию…

Но он перебил:

— Да слыхали мы эти сказки! Как в метро ни зайдешь… Иди, а то милицию вызову!

Ваня на руках у Нади проснулся и — в плач.

Надя со слезами на глазах вышла из молочной кухни, женщины в очереди индифферентно отводили глаза, какая-то старуха, сухо поджав губы, сказала:

— Скоро уже пионерки будут рожать! Ужасть!..

На экране небольшого телевизора «Самсунг» шли — без звука — вечерние новости. Все те же шахтеры, пикетирующие Белый дом… Уборка поваленных деревьев в Москве… Ельцин, кривя толстыми губами, учит Кириенко уму-разуму… Открытие «Кинотавра»… В США скандал с Моникой Левински и Клинтоном…

Открыв все тумбочки и шкаф, Надя вытряхивала из одежды Игнатьевых последние монетки, ссыпала на стол. На столе были пять баночек с детским питанием «Хайзер», полстопки памперсов, початый пакет с кашей «Хипп», початая бутылка подсолнечного масла, стеклянные банки с остатками сахара, пшенки, манки и засохшего в банке варенья. Отдельно стопочкой — смятые рубли и горка мелочи.

Ванечка, стоя в манеже и держась за его борт, внимательно смотрел телевизор.

Надя, деловито отбирая более-менее приличные вещи, сложила в расстеленную на полу простыню Зоины шубу, две пары сапог и какие-то кофточки. Завязала все узлом и села за стол, пересчитала деньги.

— Девятнадцать рублей и мелочь. Что будем делать, Ваня?

Ваня внимательно посмотрел на нее.

— Смотри, — сказала она, — еды у нас на два дня, памперсов тоже. Денег — девятнадцать с мелочью, это вообще ничего. Даже если вещи твоей мамы возьмут в ломбард, я за похороны платить не буду, мне тебя кормить не на что. А за папу с мамой не переживай — милиция их сама похоронит. И мне нужно экзамены сдавать, я для чего в Москву приехала? Ну? Что скажешь? Зинка от нас сбежала…

Ване не понравился ее тон, он стал кукситься.

— Ладно, ладно! Не плачь! — Она взяла его на руки. — Выживем, Ваня, мир не без добрых людей. Тебе спать пора. — И запела, укачивая: — Спят усталые игрушки, куклы спят… Одеяла и подушки ждут ребят…

А когда он уснул, уложила его в кровать и встала у окна на колени:

— Боженька! Дорогой! Пожалуйста! Помоги нам! Я не знаю как! Но как-нибудь помоги! Я тебя очень прошу! Очень!..

Пронзительный звонок в дверь прервал ее молитву.

Надя, глянув на спящего Ванечку, испуганно побежала к двери.

— Кто там? Зина, ты?

— Милиция! — сказали из-за двери. — Открывайте!

Надя сняла цепочку, и в тот же миг дверь распахнулась от мощного пинка. В квартиру, грубо оттолкнув Надю так, что она еле устояла на ногах, ввалились трое коротко стриженных — Виталик, Силан и Татарин.

Ванечка, проснувшись, заплакал.

Татарин закрыл дверь, а Виталик с ходу наотмашь ударил Надю по лицу и, не дав ей упасть, схватил за волосы.

— Ты, тварь! Ты знаешь нас? Ты нас видела? Да или нет?

— Ну, видела, — сказала Надя испуганно. — А что?

Виталик озверел:

— Ах, видела?! Ах ты, сука!..

Снова ударил, но упасть не дал, а за волосы потащил к люльке с орущим ребенком.

— Я его счас об стенку шибану! Мозги вылетят! Ты видела нас, курва сраная? Говори: видела?

Надя наконец сообразила:

— Нет, не видела…

Виталик встряхнул ее как куль:

— Не слышу! Громче!

— Не видела, — произнесла Надя окровавленным ртом.

— Громче! Последний раз говорю! А то щас раком поставлю!

Надя закричала в истерике:

— Не видела! Не видела! Не ви…

Виталик отшвырнул ее на пол:

— Все! Заткнись! — И бросил орущего Ваню на кровать. — И запомни, падла! Не только нас не видела, но и нашу машину не видела, и номер не видела. Ты поняла, бля?!

— Поняла! Поняла!..

— Что ты поняла? Повтори!

Татарин кивнул на орущего Ваню:

— Может, заткнуть ему рот?

— Пусть орет — соседям нас меньше слышно, — сказал Виталик. — Я не слышу — что ты поняла?

Надя, все еще на полу, утирая кровь, в панике и ужасе сказала скороговоркой:

— Я вас никогда не видела! Вашу машину не видела! Номер не видела. Не видела. Не видела…

— То-то! И смотри мне! — Виталик повернулся к Татарину и Силану: — Все, пошли!

Силан показал на Надю с ее заголенными ногами:

— А может…

— Сказано «без крайностей»? — напомнил Виталик и, уже уходя, снова повернулся к Наде: — И скажи спасибо, что мы с тобой по-человечески. Ну! Не слышу «спасибо»!..

— С-с-спа… С-спасибо…

Силан и Виталик вышли, а Татарин сказал с порога:

— Дверь подопри. Бандиты щас на каждом шагу.

Но через пару дней Москва пришла в себя, умылась солнцем и опять зазвенела трамваями и церковными колоколами. Дети кормили двух лебедей на Патриарших, Ельцин удил рыбу на Валдае, москвичи приносили молоко и кофе шахтерам на Горбатом мосту, а во ВГИКе, в 302-й аудитории профессор Джигарханян, сидя за столом приемной комиссии, недовольно сказал Наде Петелькиной:

— Какой-то у вас вид помятый. Вы не больны?

— Нет, я здорова.

— Ну-ну… А эти круги под глазами?

Лариса Ивановна Удовиченко вступилась за Надю:

— Это от нервов. Бессонница перед экзаменами. — И Наде: — Верно? — И Джигарханяну: — Когда я поступала, у меня было то же самое… — Снова Наде: —Этюд приготовила?

— Конечно.

— Подожди, — сказал Джигарханян Ларисе Ивановне. — Начнем с импровизации.

Он сделал знак аккомпаниаторше. Та, сидя за роялем, заиграла «Песню Сольвейг».

— Слышите? — сказал Наде Джигарханян. — Вот импровизируйте — сделайте под эту музыку все, что хотите. Хочется петь — пойте, хочется танцевать — танцуйте…

Надя некоторое время слушала музыку, и вдруг из глаз ее брызнули слезы, она разрыдалась.

Джигарханян и Удовиченко испугались:

— Что с вами? Девушка, что случилось? Выпейте воды…

Аккомпаниаторша перестала играть, ассистентка спешно налила в стакан воду из графина и подала Наде.

Надя дрожащей рукой взяла воду и, всхлипывая и стуча зубами по краю стакана, принялась пить, но вода выплескивалась.

— Ну, успокойтесь! — повысил голос Джигарханян. — Успокойтесь, я говорю! В чем дело?

— Ни-ни-ни-чего… — всхлипывала Надя. — Вы-вы-вы… Вы ска-сказали: «Д-делай что х-хочешь п-под эту м-музыку…» Я з-захотела плакать…

Джигарханян смягчился:

— А ты когда-нибудь слышала эту музыку?

— Н-нет…

Джигарханян переглянулся с Удовиченко, та под столом показала ему руку с поднятым кверху большим пальцем.

И тут с улицы сквозь открытое окно донесся крик Зины:

— Надя! На-дя-а!

Надя бросилась к окну.

На противоположном тротуаре, под забором бывшего Института марксизма-ленинизма, Зина, растопырив руки, кричала, глядя на окна ВГИКа:

— На-дя-а-а!!!

Надя высунулась из окна:

— Чего, Зин?

И увидела: рядом с Зиной на тротуаре лежит распеленатый Ваня.

— Ты куда его положила, дура?! — испуганно крикнула Надя.

— Надь! Он поносит!

Надя сорвалась с места и, подхватив у двери свою заплечную сумку-рюкзачок, выбежала из аудитории.

Джигарханян и Удовиченко подошли к окну, выглянули наружу и увидели, как Надя, выбежав из ВГИКа, подхватила с тротуара ребенка, достала из своей сумочки-рюкзачка запасной памперс-подгузник и стала менять его на ребенке. Но Ваня продолжал орать и тужиться…

Джигарханян и Удовиченко огорченно переглянулись.

— Н-да… — сказал профессор. — Жалко… Талантливая девочка…

— Нужно ее взять, — ответила Лариса Ивановна.

— С ребенком? Ты с ума сошла!

А на улице Надя с Ваней, орущим у нее на руках, опасно выскочила на дорогу и стала голосовать.

Машины, гудя, объезжали ее.

Наконец останавливаются какие-то «Жигули», Надя открыла дверцу, хотела сесть.

— Стой! Куда тебе? — сказал водитель.

— В больницу! В Склиф!

Водитель принюхался:

— Ну и вонища! Нет, ну тебя!..

Дал газ и отъехал так резко, что Надя чуть не упала от рывка, а Ваня заорал еще пуще.

— Сволочь! Козел! — крикнула Надя вслед «Жигулям» и со слезами на глазах повернулась к проезжающим и гудящим машинам. — Ну остановитесь кто-нибудь, москвичи сраные!.. Потерпи, Ванечка! Потерпи! Животик болит?