В пять тридцать Флинг молча выскользнула из комнаты, шлепая босыми ногами по мраморному полу. Может быть, какая-то часть гостей все еще кутит? Нет, даже слуги давно ретировались и сладко спят в своих постелях.
Флинг вдруг почувствовала себя оглушенной этой тишиной. В висках стучало, сердце бешено колотилось. Она все еще пыталась сдержать слезы: ведь Кингмен терпеть не может слез. Романтические переборы "Испанских ночей" де Фальи в который раз наполнили комнату, но Флинг эта музыка теперь казалась отвратительной. Она впала в отчаянье. Может быть, она что-то не так сделала? Может быть, она допустила какую-то промашку там, в саду? Комната закружилась, казалось, золотые бараны и львы злобно усмехаются. Ей ни в коем случае не следовало позволять Фредерику сажать Кингмена так далеко от нее. Господи, неужели Кингмен не понимает, как она любит его? Ведь ей даже трудно дышать, когда его нет рядом!
В семь тридцать, когда свет летнего солнца затопил комнату, заглушая свет прогоревших черных свечей, она услышала вопль боли и отчаяния, такой глубокий и страстный, что невольно содрогнулась от сочувствия… и лишь мгновение спустя поняла, что этот агонизирующий крик раненой души исторгся из ее собственной груди.
Флинг бросилась обратно на кровать, плача и всхлипывая, не в силах больше сдерживать себя. Кингмен не пришел. Она осталась одна в своем обольстительном наряде со слабым отзвуком протяжной басовой ноты петигренового масла, выделенного из горькой коры апельсинового дерева. И с исчезающим запахом фиалки.
14
Лазурный берег, Франция, июнь
— Джойс, мы спасены! Мишима с нами. Дело в шляпе. Мы держимся на плаву. — Кингмен сплясал перед своей секретаршей на каменной веранде "Отель дю Кап" маленькую джигу вместо приветствия. — Видела бы ты лицо Мишимы, когда я сказал, что смогу добыть для него пару картин де Реснэ!
Джойс улыбнулась. Она всегда была его самой благодарной слушательницей.
— А у него сразу ушки на макушке, хрен торчком. — Кинг для верности изобразил сказанное. — Здорово, черт возьми! У меня сразу от сердца отлегло, стоило увидеть, что написано на лице этого старого Будды!
Кинг, подхватив Джойс, закрутил в вальсе своего личного секретаря, присоединившуюся к нему в отеле-люкс на Кап д'Антиб[28], для того чтобы надлежащим образом оформить документы. Не в характере Кингмена было доверять такое дело факсам, федеральной экспресс-почте или какому-то другому секретарю.
На Джойс все еще был ее манхэттенский деловой костюм — и это — среди ранних отдыхающих в каприйских штанах и соломенных шляпах, вяло завтракающих на террасе или слоняющихся в бикини и белых футболках по краю окруженного морем бассейна на фоне черной скалы! В очередной раз она восхитилась актерским мастерством Кинга. Он воспроизвел манерность азиатского ростовщика, с энтузиазмом вытащенной из воды макрели вникающего в мельчайшие детали вопроса. Кингмен вновь проявил себя великолепным мимом и сметливым учеником. "Пожалуй, образование было бы для него пустой тратой времени", — подумала она. Он постигал науки, копируя знаменитых людей прошлого и настоящего, тех, на кого желал быть похожим. На следующий день после покупки "Кармен Косметикс" он уже говорил с хрипотцой на манер могущественного Гордона Солида и крутил сигару точь-в-точь, как Рон Пирелмен, хозяин "Ревлон", а потом, урезая бюджет, щеголял расчетливой бесчувственностью в духе Джи Пи Моргана. Вот и сейчас он вошел в роль Мишимы Итоямы и растворился в нем, как Лоуренс Оливье в роли Гамлета.
— Славное это дело — обхаживать японцев, — объявил Кингмен секретарше, прибывшей в отель ровно двадцать семь минут назад. Усевшись за стол на террасе с видом на сверкающее Средиземное море, они составили странную пару. На ней темно-синий деловой костюм с серым кантом, нитка жемчуга на шее, аккуратная стрижка а ля гарсон, седые волосы выкрашены перьями "клейролевской темно-коричневой"; а он — с шоколадным загаром, достойным Отелло, бодрый, отдохнувший, полный сил и энергии: рубашка от Ральфа Лорена в бело-синюю полоску, помятые штаны-чинос и поношенные вьетнамки. Гипнотизирующие глаза Кинга упрятаны за темные солнечные очки, в которых отражается жгучее солнце и его отблески в море.
Босс и его секретарша спорили.
— Японские банкиры — единственные, кто готов пойти на предусмотренный риск, по крайней мере сейчас, Джойс.
— Против японцев я бы ничего не имела, Кинг, но современные алькапоне с Гинзы — извини. Есть разные способы накопления капитала…
— Взгляни на эти очевидные свидетельства моей правоты, Джойс, и ты увидишь, кто теперь в силе. Все вокруг ездят на японских машинах, ведь так? Протри глаза и оглянись вокруг! Микрочипсы? — Сделано в Японии. Творческое и с размахом финансирование самых фантастических проектов? Все на деньги с Востока!
— Кинг! — Понизив голос, она склонилась над его меню. — У Итоямы очень подмоченная репутация. Его подозревают в связях с якудза, а ты слишком известен и у всех на виду.
Кинг был в курсе всех слухов об Итояме и его приятелях-головорезах. От Гордона Солида он знал об ужасной трагедии Аврама Исаака. У Аврама была вилла в двух милях отсюда, где-то на отвесных скалах Монте-Карло. Надо бы ему позвонить. Потом. Сперва бизнес. Надо бы еще позвонить Флинг. Эта мысль тоже не давала ему покоя.
— Я, по-видимому, и в самом деле всего лишь человек расчета, — попытался он убедить себя и Джойс. — А расчеты, представленные Мишимой, стоят риска.
Он пожал плечами. Что делать, если он финансовая динамо-машина, умирающая без движения? В конце концов, Кинг впервые рискнул пройтись по высоко натянутому канату, когда ему было восемь, — это был один из аттракционов в заведении его отца, да, он до сих пор колебался, но больше не может позволить себе быть разборчивым. Отчаявшись сохранить всю империю, он решил удержать хотя бы авиакомпанию. Кто же мог подумать, что спад деловой активности в стране так сильно ударит и по нему?
— Я и сам могу показать зубки. Мне есть что противопоставить их скелетам, замурованным в стены, так что если они думают обвести меня вокруг пальца, то они крепко ошибаются.
Он пробежался рукой по взъерошенным от морского ветра волосам, приводя свои кудри в порядок.
— Кинг, теперь относительно Флинг…
— А вот и Сириэлл! Попрошу быть любезным…
Вскочив, он выдвинул стул для Сириэлл де Реснэ. Ее темные волосы развевались как львиная грива, а лицо казалось светлее слоновой кости. Тельняшка с четкими буквами, составившими "Говно бульдожье" поперек мальчишеской груди, заправлена в плотно облегающие вельветовые титаны от Пуччи. Ее вел под руку Мишима Итояма в белом костюме и соломенной панаме; вместе они составляли пару в духе фильмов Феллини: Сириэлл, театрально шествующая вверх по ступеням лестницы, стремясь каждым шагом привлечь к себе внимание всех присутствующих. Мишима, подозрительно поглядывающий по сторонам. За ним тенью следовали два его чудовищно огромных телохранителя — бывшие борцы сумо.