— Ун пьячере. — Буффало просиял.
Несколько минут Родни сосредоточенно изучал неофициальное досье сержанта на Кингмена Беддла и вдруг, откинув голову, взревел:
— Я так и знал! Проклятье, что все это неофициально, а сам я слишком щепетилен. С какой бы радостью я рассказал об этом моей матери.
Ева и ее сын — единственные в Боксвуде, кто заподозрил, что Кингмен — виргинец со следами краснозема под ногтями, а вовсе никакой не эмигрант из Канады.
— Этот парень — коренной виргинец, — заверил Родни.
— С чего ты взял?
— Взгляни на это свидетельство об усыновлении. — Он вытащил из папки фотокопию документа. — Кинг Картер становится Кингменом Беддлом.
Буффало, пока что ничего не понимая, кивнул в предвкушении, что сейчас до него дойдет.
— Я ничего не понимаю.
— Конечно, и не должен понимать. Послушай, если ты рос на луне, тебя наверняка не могли окружать портреты с изображением Джорджа Вашингтона, правда? Так и здесь. — Родни громко рассмеялся. — Стоунуолл Джексон, Джефферсон Дэвис, Роберт Ли, Кинг Картер — все это твои герои, если твое детство проходит в Ричмонде. Портреты Кинга Картера у нас в Виргинии так же обычны, как афиши с изображением Сильвестра Сталлоне в том районе, откуда родом ты.
Буффало был само внимание.
— Джексон, Дэвис и Ли — все они прославились как великие полководцы и политики. Роберт "Кинг" Картер прославился тем, что разбогател. Так вот кого Беддл выбрал себе в учителя!
— А что такого выдающегося сделал этот Картер?
— Да говорю же — разбогател. Картера начали звать "Кингом", "Королем", когда он у себя в Виргинии стал богаче короля Якова, правившего тогда Англией, так что ему пришлось разделить богатство между детьми. Плантация "Ширли", следующая за Боксвудом, была заложена Картерами в 1613 году. Любой школьник, живущий поблизости, хотя бы раз в жизни побывал на экскурсии на плантации "Ширли" и уж по крайней мере видел портрет и слышал сагу о богаче Кинге Картере. Вот это фокус! Кто бы мог подумать! Кинг Беддл, — он покачал головой, — хотел бы я знать, кто он на самом деле.
Того же хотелось и Буффало. Но не только знать.
Замок Штурмхоф, бал
В перерыве между крестинами и большим балом, назначенным на тот же вечер в замке, баронесса Фредерика фон Штурм успела перекрасить волосы и превратиться в ослепительную блондинку. Ровно в девять гостей собрали для очередной церемонии. Когда пробило половину десятого (если верить четырехстам бесценным антикварным часам, развешанным и расставленным по замку), появились барон и баронесса. Они торжественно спускались в главный зал, где за сорока столами — каждый на десять персон — уже сидели гости. Четыреста голов повернулись им навстречу. Фон Штурмы медленно ступали по чисто выметенным мраморным ступеням, освещенным факелами и свечами в канделябрах, явно теша свое тщеславие.
Затем баронесса встала на ковровой дорожке на две ступеньки ниже своего самодовольного и величественного супруга, молчаливо созерцающего гостей или жену — по усмотрению. Фредди — штучка европейской выпечки, стоял чуть ниже, грациозно изогнув лебединую спину: левая рука в атласной перчатке покоится на резных позолоченных перилах балюстрады, маленькая грудь, закутанная в нежный атлас голубого, цвета барвинка, платья, слегка касается шарфа и медалей на мундире мужа. Бальный наряд от Валентино был великолепен: изящно сидящий атласный короткий пиджак, доходящий до шуршащей, раздутой юбки-баллона из роскошного атласа, сзади — собранный в складки шлейф. Фредди помедлил, предоставив фотографам возможность снять себя в анфас и в профиль, кидая благоговейные влюбленные взоры на миллиардера-барона, благополучно пристроившегося двумя ступеньками выше, дабы казаться выше, чем на самом деле. Ясно, это была картина, которой суждено украсить собой первые страницы журналов "Пари матч", "Воуг" и "Хол", стремящихся раньше других запечатлеть трансформацию экстравагантной баронессы из брюнетки в блондинку в перерыве между ленчем и ужином. Европейская пресса обзовет ее сумасбродкой, но — элегантной, загадочной и, конечно, в первую очередь — седюисан — обворожительной. Лакеи в белых париках с подсвечниками в руках, стоявшие через каждые пять ступенек, могли расслышать донесшийся словно из чрева барона шепот: "Блондинки такие же шалуньи, майн либлинг[18]?" и дерзкий ответ Фредди: "Спроси меня об этом утром, май дарлинг[19]!"
Внятный шепот донесся от гостей, отразившись от трех гигантских шарообразных хрустальных люстр, висящих под золочеными арками гигантского зала.
— Мон дье[20]! Ожерелье! Он подарил ей ожерелье королевы. — Сириэлл яростно раздавила о тарелку сигарету "Голуаз"[21]. Поданная закуска — белужья икра, обрамляющая окрашенное в золотистый цвет яйцо-пашот, — напоминала лебедя, плывущего, как по холодному высокогорному баварскому озеру, по тарелке из лазурита.
Кингмен, повернувшись, с тихим ужасом наблюдал это вопиющее надругательство. Сигарета в тарелке, о Боже! Однако крайне раздраженный итогами встречи с бароном и мучась от невозможности раньше времени покинуть ужин, он был рад встретить вольного стрелка в этом скопище супертяжеловесов от финансов и политики, восседающих на васильково-атласных зачехленных креслах с тесьмой и кистями размером с кисть маляра.
Да, встреча не удалась. Барон упорно не желал поддаваться на манипуляции с цифрами кингменовских экспертов и улещенья самого Беддла. Итак, барон не желает садиться с ним на одну доску. "Кингаэр" входит в пике.
— Я — единственная, кто имел бы право надеть на себя это ожерелье после королевы! — Сириэлл прикурила еще одну сигарету, швырнув спичку в лазурное вагнерианское озеро. — Это ожерелье принадлежало принцессе Александре Шлезвиг-Гольштейн-Зонденбург-Глюксбургской перед тем, как она стала королевой Англии. Году в 1890 дед Вольфи приобрел его. Он обожал драгоценности. Они были его страстью. Лучшие из них он носил сам. — Сириэлл с улыбкой чертовки повернулась к Беддлу.
Все, о чем смог подумать в ответ Кингмен, было: "Интересно, присутствует ли кто-нибудь из Шлезвиг-Голъштейн-Зонденбург-Глюксбургских на вечере, а если да, то не соблазнится ли он на предложение финансировать обанкротившуюся авиакомпанию?"
Кинг изучал барона, баронессу и ожерелье, пока чета хозяев шествовала по лестнице в зал. Ожерелье было украшено орнаментом в виде корон, для вящей убедительности. В нем, как сообщила Сириэлл, насчитывалось сто одиннадцать крупных безупречных морских жемчужин и две тысячи алмазов. Королевское достояние, в оправе, исполненное в византийском стиле. Несколько жемчужных ниток, вперемежку с нанизанными на них алмазами, на которых крепятся гирлянды из медальонов, инкрустированных морским жемчугом с солидными алмазами в центре. Все это творение ювелирного искусства обрамляло длинную шею Фредерики, бросая волшебный свет и делая хозяйку как бы продолжением этого произведения искусства. Две крупные грушевидные жемчужины свисали по краям, представляя собой такую ценность, что их застраховали отдельно от остального ожерелья, ниспадающего до несуществующих в природе Фредериковых грудей.