Читать интересную книгу Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - Альфред Дёблин

Я присягаю свободе. И это — грех. Я присягаю греху. Я молюсь за высокое могущество греха.

Тут сидит Эдвард. Он мой сын. Он прибыл с войны, чтобы помогать мне, выслушивать меня. Он мой брат. Как я счастлива, что родила его для себя. Эдвард, мой сын, мой брат, трубадур, да, молодой трогательный трубадур в широкополой шляпе, с посохом, в сандалиях. Он переплыл через свирепое море к принцессе, что ждала его. Кто-кто, а я его вылечу, он уже выздоровел. С корабля я препровожу его прямо в мой замок…

Эдвард не шевелился. Где вина, там и возмездие.

…Глен, ты меня ждал. Ты должен меня увидеть. У меня горячий лоб, пылающие ярко-красные губы; мой язык пересох, как у гончей, которая жаждет напиться. Челюсти у меня свело. Я дам себе полную волю. Дома, как населенные людьми, так и пустующие, меня больше не интересуют. Они бегут за мной, но не догонят. Дома плачут по мне, молят меня, тоскуют. Долго я жила в них. Но больше не могу.

Одно из двух: либо простите меня, либо бросьтесь на меня и убейте. Щиты воинов царя Ирода да сомкнутся над Саломеей!

Он закинул удочку. И я клюнула. Мне больно. Меня потянуло куда-то; тянуло и тянуло. Может, это и есть грех?

Грех… Он цветет и осыпает меня плодами, какой обильный тучный грех и какова царица, которую выдавали за рабыню, взгляните на нее. Она стряхивает плоды на траву. Мне осталось собрать их в корзину; их так много, никогда мне больше не придется голодать.

А желтая луна поднимается и медленно светлеет. Чарующий свет. Волшебная ночь. Лунные блики упали на мое лицо. В висках у меня застучало. Мое сердце разбилось, мое сердце — невредимо. На плечах у меня шкура пантеры. Саломея пляшет. Дома рыдают и пляшут со мной…

Прищурив глаза, Элис взглянула на Эдварда, он сидел перед ней.

…Я еще не обратила его внимание на другую картину, которая висит на лестнице рядом с Прозерпиной. Ее тема с ней связана. Собственно, она прямое продолжение первой картины. Ибо я не верю, что Прозерпина восседала потом на троне, держа в руке плод граната.

На второй картине — вакхические пляски. Обезумевшие люди, огромные пышные женщины, чьи телеса раздались, наподобие перезревших виноградин, женщины с тяжелыми грудями, животами и бедрами.

И дети, и козлоногие фавны, и сатиры. Из-за деревьев выскакивают притаившиеся нимфы — некоторые из них стыдятся, зато другие летят очертя голову.

Пантеры и львы тоже участвуют в общем веселье. Даже змеи, извиваясь, выползают из кустов, чтобы влиться в толпу, они поднимают свои головки, их коварные черные глазки блестят. Змеи обвили своими кольцами жезлы плясунов, и те радостно несут их, словно детей. Змеи крутятся вокруг кончиков жезлов, гордые, победоносные, будто это их праздник. О, змея! О, презренная змея! А чем вам не нравится змея? Змея возглавляет процессию, шипит и гремит своими трещотками, а люди в это время хохочут, поют, дуют в свирели и звенят бубенчиками.

Впереди мчится Дионис, бог, приносящий радость. Все вокруг принадлежит ему — и земля, и луга, и лес. Морские волны, пенясь, устремились навстречу Дионису и бегут за ним следом.

В сумрачных священных рощах все они исполняют мистерию жизни или мистерию смерти. Кто знает? Кого это касается?

Я хочу показать Эдварду вторую картину с изображением вакхической пляски. От времени она потемнела.

…Я должен помочь маме. Теперь из нас двоих я здоровее. Почему она не оставляет в покое прошлое? Теперь с ней творится то же, что творилось со мной. Все переменилось. Теперь околдовали ее. Вижу. Я должен ей помочь. Она потеряла голову. Боюсь, что я опять заболею.

— Мама, я тебе очень благодарен. Ты мне помогла. А сейчас пора подумать и о тебе.

Элис улыбнулась сыну.

— Я это и делаю, Эдвард. Именно это я и делаю. Впервые за много-много лет. Ты свободен и спокоен. И я тоже. Я не жалуюсь, больше я не жалуюсь. Ты стал моим помощником, Эдвард. Тебя послало сюда само небо.

Сумасшествие. Как мне ее спасти?

— Взгляни на мою руку, вот! Я сняла кольцо, свое обручальное кольцо.

— Мама, мне это неприятно слушать.

Она безумна. Я ее не узнаю…

— Я положила кольцо в письменный стол, в стол Гордона Эллисона, рядом с его кольцом, которое он оставил.

— Вы оба одержимые.

— Я заколола дикого вепря! — Щеки у Элис пылали. — Преступник обратился в бегство. Блуждать по свету. Мы его прогнали. Он не уйдет от судьбы. На свете существует справедливость. Если бы у меня была церковь, в ней звонили бы во все колокола.

— Мама, не говори так об отце, я не могу этого вынести.

— О ком не говорить?

— Об отце.

Элис встала, подошла к сыну. Она засмеялась ему прямо в лицо и подняла руки (у Эдварда мороз по коже пробежал).

— Отец! Гордон Эллисон не твой отец. Ты сам не знаешь, насколько был близок к истине, когда сравнивал себя с Гамлетом. Мне это рассказал брат, но тогда я не велела ему беседовать с тобой о Гамлете, о старом и новом короле датском и королеве. Время еще не приспело. Теперь тебе пора все узнать. Можешь торжествовать вместе со мной. Нам удалось отомстить.

Эдвард, запинаясь, сказал:

— О чем ты, мама? О, господи, о чем ты говоришь? Я не понимаю ни слова.

— Ты… отомстил за меня и за своего отца, за своего настоящего отца. Ты его не знаешь. Нет, Гордон Эллисон не отравил его, но все равно твой отец скитался по земле, как призрак… Как призрак среди живых людей. И я тоже. Ты его не видел в обличье призрака, но он подталкивал тебя, взывал к тебе, так же как и ко мне. Впрочем, быть может, он и впрямь умер, тогда его тень и впрямь понукала тебя, понуждала к действию.

— Я позову на помощь, мама, зачем ты мне лжешь?

— Тебе больно? Этого я не хотела, Эдвард, дорогой сынок. Но ведь сегодня у нас праздник. Для нас это большой день.

Эдварда трясло. Не вставая с места, он сжал кулаки.

— Что случилось с отцом, мама? Ответь. Перестань придумывать. Я жду ясного, вразумительного ответа.

— Гордон Эллисон не твой отец. Сиди. Прошу тебя, сиди. Тебе уже давно пора все узнать. Иначе почему бы он тебя ненавидел? Почему мне приходилось защищать тебя?.. Он хотел тебя задушить, он бы тебя поколотил… Почему? Да потому, что знал — я не отрицала — ты не его сын. Кэтлин его дочь, а ты не его сын. Все-таки хоть в чем-то я одержала верх в нашем браке. Тебя я получила от… Глена. Потому-то я и поехала с тобой на курорт, где встретилась с Гленом. Твой настоящий отец и я хотели порадоваться вместе.

— Он… мне… не… отец?

— Почему это тебя пугает? Ты должен ликовать, как ликую я. Это мой подарок тебе… Разве нет? Ты меня больше не любишь? Неужели ты не видел, как я страдала? Понимаешь теперь, как мудро распорядилась судьба, как благосклонна и милостива была она ко мне и к тебе — хорошо, что он тебя ненавидел и что ты, больной, приехал сюда; тень наседала на тебя, ты не находил себе покоя, хотел все разворошить, все раскрыть… Хотел освободиться сам и освободить меня.

Эдварда трясло. Он схватился за стул.

— Нет, этого я не хотел, мама. Никогда. Не дотрагивайся до меня. Не прикасайся ко мне («распутница и блудный зверь, кровосмеситель, не дай постели датских королей стать ложем блуда и кровосмешенья»).

Эдвард повернулся к матери. Она отпрянула от его искаженного злобой лица. (Неужели на него опять накатит, он так ужасен.)

— Эдвард, послушай меня, останься, не уходи.

Его лицо было страшно, на нем застыло выражение ненависти.

Он заскрежетал зубами, глядя на нее.

Элис вскрикнула. Эдвард хотел уйти, но не мог встать. В конце концов колено у него согнулось.

Он быстро заковылял, хлопнул дверью.

Элис пристально смотрела на дверь. Она прислушивалась к тому, что творилось внизу. Его шаги, стук палки замолкли. Но она не осмеливалась пойти за сыном. Села на постели и вытащила из-под подушки голубой клочок материи.

Элис дрожала всем телом. Она целовала голубой лоскуток, сжимая его ледяными пальцами. Обливала его слезами.

— Глен.

Элис уезжает

Ей так и не удалось показать Эдварду картину с изображением вакхических плясок. Когда Элис наконец-то спустилась в этот день к сыну, его дверь оказалась запертой. Услышав его жалобные стоны, она постучала, но он не отозвался.

Рано утром Элис разбудило какое-то шебуршение в доме. Но потом она опять заснула.

Уже среди бела дня она позвонила, лежа в постели; к ней пришла старая гувернантка, она сообщила с испугом: комната господина Эдварда пуста. Эдвард уехал. К старушке явился садовник и все рассказал: рано утром господин Эдвард растолкал садовника и сообщил, что срочно отбывает. Они поехали на вокзал, господин Эдвард имел при себе два чемодана. С первым же поездом он отправился в Лондон.

Маленькая женщина робко стояла перед Элис. Элис сказала:

— Ах, так. — И прибавила: — Спасибо.