Стала называть.
* * *
— Людмила Владимировна, помогите мне нащупать характер Виктории Петровны!
— Как вам сказать? Я много о ней думала. Характер добрый, но нелегкий.
— А как они совмещались друг с другом?
— Прекрасно. Он был в молодости очень хорош собой. Яркий, широкий, подвижный. Любил поэзию. Знал наизусть Есенина, Мережковского. Мог девушкам головы морочить. Она рядом с ним была невыигрышна. Виктория Денисова, дочка машиниста паровоза. Стеснительная. Обыкновенная. Я, когда обвыклась в доме, иногда шутила: «А не догнал ли, Виктория Петровна, Анну Владимировну, вашу маму, какой-нибудь интеллигентный еврей, пока ваш отец Петр Никанорович управлял паровозом?»
Она смеялась. Оба они — Леонид Ильич и Виктория Петровна — были люди большой родни. Общность семьи была в их характерах, и может, она так сильно сроднила их. Витя без Лени обеда не начнет, если он обещал приехать на обед. Он без нее ничего в доме не решает. И вообще — все домашние дела держатся на его фразе: «А как Витя? А что Витя скажет? Спросите у Вити, она все знает».
Виктория Петровна заботилась не только о своих детях, но и о племянниках и племянницах: как Лерочка? Поступит ли она в ординатуру? Лерочка больна, ей лекарство нужно.
Когда он ехал в отпуск, с ними отправлялся целый семейный клан: племянники, жены братьев. Он любил семейный круг.
— А какова Виктория Петровна обычно была на людях?
— Неразговорчива. Замкнута. С ней трудно начать разговор. Неконтактна. Приемы по любому поводу, в том числе и по случаю Восьмого марта, для нее бывали мучением. Она все ко мне:
«Пойди ты, Люся. Скажи ты, Люся».
Я ей говорю: «Да ведь вас же хотят слушать, а не меня, вы жена Леонида Брежнева, а я всего лишь жена его сына. Разница».
Она очень блюла место мужа в доме. Летом, на юге, после моря, после обеда хочется спать — нет, сиди за столом, жди, пока Леня приедет. Он приезжает непременно с букетом: «Это тебе, Витя».
Витя — Леня, Леня — Витя — только и слышишь. Голубки.
За столом обычно сидела не только семья, но и доктор, и медсестра, и горничная. В доме было два повара: Слава и Валера. По двадцать лет у Брежнева работают. Виктория Петровна всегда следит за их работой. И говорит:
«То, что вы на курсах прошли, хорошо, но это — ресторанная еда. А в пищу, чтобы она была отменной, всегда нужно добавлять чуточку души».
У нее, наверно, природный кулинарный талант. С утра до вечера она, как пчелка, крутилась по хозяйству: соленья, варенья, моченья, сушка лечебных трав. Помидоры и огурцы солились бочками. А за столом — пельмени, пироги с вишнями!
Было у Виктории Петровны несколько коронных блюд, а среди них — варенье из крыжовника. Долго она с ним обычно возилась, но получалось оно у нее сказочно.
Поговорить о еде в семье очень любили. Даже за столом, когда ели. Вспоминали, как родители в печке готовили. Обсуждали борщи, каши.
Она в гости ходить не любила, а он всех к себе всегда звал.
«Андрюша Громыко зовет на обед», — скажет она.
«Хорошо. Но зачем к нему идти? Пусть он к нам на обед идет».
В прессе много вранья. В «Литературке» была статья «Скот для Брежнева» — это чушь. Никто ему скот не выращивал. Ни разу в доме я не видела ни Рашидова, ни Кунаева. Щелоков — один раз был, а сплетничали, что Виктория Петровна и жена Щелокова чуть ли не сестры. Всегда в доме: Громыко, Устинов, Андропов.
Все было как-то нелогично: с одной стороны, дом — полная чаша, все посвящено плоти, с другой — подчеркнутая, я бы сказала, показная скромность: джинсы внукам нельзя носить, что люди скажут.
Мне хорошо одеться — нельзя, нужно поскромнее, чтобы не было разговоров. Сережки покупаю попроще. Брошку «нацеплять нельзя». Хорошо одеваться — некрасиво. Обнаженная Венера на картинке — это голая женщина, стыд какой. И Тэтчер приводится в пример, мол, вот она скромно одета.
На продукты им выделялось четыреста рублей. Виктория Петровна никогда не давала кусочку пропасть. Батарейку не выбросит — а вдруг ее можно еще использовать.
— Какой же у Виктории Петровны все-таки характер? — ищу я себе точку опоры.
— Непростой. Между собой они с Леонидом Ильичом никогда не ссорились. Если что ей не нравилось, она умолкала и вся фигура выражала укор. Я никогда не видела ее плачущей. Подруг у нее не было. В доме тем не менее часто бывали жены Мазурова, Кулакова, Громыко, Устинова. Обедали вместе, играли в картишки.
Конечно, вся обслуга вокруг Брежневых особенно любила Леонида Ильича. И он любил свою обслугу. Сегодня две женщины, проработавшие в брежневской семье по двадцать — двадцать пять лет, Аня и Зина, ходят, помогают Виктории Петровне. Они к ней привязаны, знают ее привычки.
— Какие сплетни я бы хотела опровергнуть? — задумывается Людмила Владимировна. — Пожалуй, о Джуне и знахарях. Никогда не видела в доме никаких врачей, кроме кремлевских. Старшие Брежневы — очень консервативные люди. Большие консерваторы. Виктория Петровна сохраняла старые рубашки Леонида Ильича — они чинились, перешивались. Круглые сутки в доме работали две женщины и сама хозяйка. Не приседая. Когда он умер, она не плакала, а как-то окаменела. На лекарствах. Три дня сидели в Колонном зале.
Она всегда верила врачам и вообще, как цветок: польют — растет. Похвалят — старается.
Она очень заземленная. Ей приходилось переезжать с дачи на дачу, когда он был у власти, и в Днепропетровске, и в Молдавии, и в Москве. Знаете, какой у нее был первый вопрос? — А есть ли там погреб? Какой он?
Когда началось выселение с дачи, она была безропотна: «Понятно, сейчас же съеду, я тут не останусь».
Всегда на кухне: перец с яблоками, перец в масле, домашние колбасы, сальтисоны, кровяная колбаса с гречкой. Вязала и внучке, и дочке Галине.
Внучку, Галину дочку, она воспитывала сама, с первых дней. Девочку и назвали Викторией в ее честь. И племянников, и сестер-братьев своих любила. Отдавала им предпочтение перед родней Леонида Ильича.
— Как она переживала последние перемены в своей жизни?
— Виду не подавала. Но голос дрожал, когда говорила, что переезжает с дачи. И еще, когда в чем-то ее ущемили, она сказала тоже срывающимся голосом: «Ну да, правильно. Я ведь виновница афганской войны».
— Она как-то вмешивалась в политику?
— Она ею вообще не интересовалась. Вот выбрать хорошую баранину или свиную рульку — это пожалуйста. Пироге вишнями замесить — пожалуйста. Его маме, Наталье Денисовне, сливки налить и яблочко на вечер приготовить — с удовольствием.
— Сливки?
— Наталья Денисовна была своеобразная женщина. Ей было около девяноста. Я как-то зашла к ней в комнату — темно. «Не зажигай свет, — говорит, — я на лицо маску из сливок положила, Витя посоветовала».
Наталья Денисовна тоже очень хорошо вязала, она на юге обычно вязала шерстяные тюбетейки от солнца: Лене, детям, охранникам.
Леонид Ильич любил заплывать далеко в море. Виктория Петровна всегда говорила: «Ну, дед опять в Турцию поплыл».
Когда бывали официальные гости, на следующий день Виктория Петровна распределяла оставшиеся казенные продукты «сем поровну: и академику Чазову, и дворнику. Конфеты, печенья. Любила делать подарки. Ехала в Карловы Вары — всегда подарки везла.
— И все-таки он был ярче ее? Увлекающаяся натура… большие возможности для мимолетных и даже серьезных ус лечений. Как она относилась? — пытаюсь я сформулировать пошлый вопрос о романах генсека.
— Он в молодости подавил ее внешностью, компанейскостью, актерством, чтением стихов, умением обаять, — великодушно говорит мне свою точку зрения сноха Брежневых. — Она с самого начала осознала разницу: кто он и кто она. И взяла его тылом — он до какого-то момента был ей признателен за чувство дома, а потом она стала его вторым «я». Во всем, что касается дома. Представьте — большой, длинный, уставленный яствами стол. Во главе стола — Витя, слева от нее — Леня. По ее сторону сидят ее родственники, по его сторону — его родственники. Как по ранжиру.
Утром за завтраком он есть, она сидит рядом. Просто сидит, и ему спокойно.
Ему делают укол инсулина — она должна быть тут. Друг без друга не могут. Вечером ждет до глубокой ночи, дремлет.
— И ничего «крамольного» не подозревает?
— У нее не поймешь. У нее защитный момент — выжидание. И огромное терпение.
* * *
Вот такой образ, такой характер. Не зря, видно, имена даются людям, они прилипают, сливаются с человеком, указуют характер.
Виктория… Победа… Но кого же и где победила эта в высшей степени домашняя хозяйка?
Мне кажется, саму Надежду Константиновну победила она. Великую Крупскую. Женщина семьи в Кремле победила к концу века женщину-созидательницу мужских миров.