Вспоминаю сплетни середины семидесятых о том, как генсек ходил охотиться на диких зверей: егеря привязывали за ноги огромных оленей и архаров и с полчаса водили сиятельного охотника по лесу — приятная прогулка, — пока он не натыкался на спокойно жующего траву зверя, вскидывал ружье и был счастлив.
Говорили, что первым обнаружил обман Юрий Гагарин, охотившийся вместе с Леонидом Ильичом, и возмутился. Но якобы обман продолжался: генсек старел, и стрелять громадного зверя становилось все труднее. Мало ли что говорят…
Возвращается Аня. Садится.
— Сейчас выйдет, выведу. Одевается. Плохо себя чувствует.
— Вы тут давно?.. — неловко начинаю я разговор.
— Ой, сколько лет! Ушла на пенсию, побыла дома и вернулась — нужно подзаработать на внуков.
— С ней нетрудно?
— Нормально. Я привыкла. Понимаю ее. Она хорошая. А Леонид Ильич был! Таких людей не бывает. Я смотрю или слушаю, что про него говорят, так бы и… не знаю, что сделала! Врут! Сколько же на него врут!
И ушла — выводить Викторию Петровну.
Жена Брежнева шла медленно, держась за Аню. И вот она стала передо мной в темно-зеленом халатике, с гладким лицом, седыми волосами, забранными на затылке в пучок, со срезанным подбородком и голубыми, покрытыми пеленой слепоты чуть слезящимися глазами. Она была вся светлая, умиротворенная, открытая навстречу невидимой гостье.
Села.
Приставать к восьмидесятитрехлетней женщине с пошлыми вопросами о разгульной жизни ее мужа, приспособленчестве родственников, о пьянстве детей, растратах зятя? Да я все эти сплетни и без нее знаю. Могу рассказать. Например, историю с украденными бриллиантами Ирины Бугримовой, звезды советского цирка.
* * *
Как таковая, семья Брежнева была невелика: Виктория Петровна, Леонид Ильич, двое детей — Галина и Юрий, трое внуков: дочь Галины, Виктория, и сыновья Юрия — Леонид и Андрей; несколько мужей Галины: Евгений Милаев, Игорь Кио, Юрий Чурбанов; у Юрия Брежнева на всю жизнь одна жена — Людмила. Очень приятная женщина. Умная.
Однако и у Леонида Ильича, и у Виктории Петровны много сестер и братьев, а у тех, в свою очередь, жены, мужья, дети, внуки, зятья, невестки. В результате сложился огромный семейный клан, всегда остро нуждающийся в помощи и поддержке. Как все уважающие себя кланы, он разделился изнутри, и отношения внутри клана были сложные. Деление происходило естественное: на родственников Леонида Ильича и родственников Виктории Петровны. Покорная мужу во многих отношениях, супруга крепко держала оборону своего семейного отделения внутри общебрежневского клана, четко следя, чтобы родственники с его стороны не обошли в привилегиях родственников с ее стороны.
* * *
Первую сплетню о Брежневых я услыхала в 1949 году. В городе Днепропетровске шепотом рассказывали печальную историю: девочка лет четырех, каким-то образом оказавшаяся без присмотра, свободно прошла сквозь полузакрытые ворота особняка и, никем не замеченная, пошла по дорожке — куда приведет.
Спущенные с цепи собаки разорвали ребенка на части.
В особняке жила семья Леонида Ильича Брежнева. Первого секретаря Днепропетровского обкома партии.
Этот слух донесся до меня, когда я приехала с мамой на лето в Днепропетровск в гости к дяде Володе, строившему в этом городе промышленное предприятие.
Было такое с ребенком или не было — кто скажет? Даже если было, сам Брежнев ни при чем. Даже, наверно, охрана не виновата: кто же знал, куда забредет непредсказуемый ребенок?
Сплетен о семействе Брежневых всегда ходило множество. Из уст в уста. С приходом перестройки они вспыхнули на уровне прессы в связи с арестом генерала МВД Юрия Чурбанова, мужа Галины Брежневой. В этих уже узаконенных сплетнях, из которых можно составить большой пухлый том, при многочисленных фактических путаницах и вопиющих неточностях звучал один мотив: разгул и пьянство, кумовство и злоупотребления властью.
Вспоминаю, как я сидела в гостях в большой компании новоявленных москвичей, бывших жителей города Днепропетровска. Пышная, громкоговорливая блондинка щедро раскрыла громадный узел своих знаний, пониманий и выводов:
— Ой, ой, ой, спросите нас! Мы знаем о Брежневых такое, чего они сами о себе не знают!
Виктория? Про нее особенно нечего знать, она сидела тихо, хотя все ему с самого начала преподнесла на блюдечке. Он ведь был деревенский, а она — из интеллигентной еврейской семьи, дочь преподавателя экономического института. По отцу она Ольшевская. Они взяли его в семью, образовали, обтесали, устроили на учебу, все ему сделали, чтобы он продвигался. Он и пошел, пошел, как на дрожжах. Красивый был. Высокий, стройный, веселый. Бабы падали. Он изменял ей с первого дня женитьбы. Она, конечно, все знала-понимала, но выбрала самую правильную позицию: не мешать. Рожала ему детей, потихоньку привязывала к себе, как козла длинной веревкой — побегает, побегает, а домой вернется.
— У него был и серьезный роман. С Т.Р. Помнишь? — добавляет ее муж, долгие годы бывший ответственным работником в Днепропетровске. — Ох и хороша была Т.Р.!
— Да, все вы на нее облизывались, — усмехается его жена. — Правда красавица. Весь город знал про их отношения. Ну и любил же ее Леонид Ильич! Осыпал дарами. В конце сороковых они вместе ездили в Германию и навезли оттуда хрусталя — видимо-невидимо. Потом, когда он уехал в Молдавию работать, она вышла замуж за его друга Н. Говорили, что Леонид Ильич сильно переживал.
— А Виктория Петровна? — возвращаю я говорливую собеседницу к нужному мне персонажу. — Она как?
— Что как? Никак. Сидела и ждала, пока отгуляет. У нее, наверно, было воловье терпение. У евреек — мой муж еврей, я в их семье долго жила, знаю, — много терпения и хитрости, чтобы держать мужа. Поэтому еврейские семьи такие крепкие…
Не одна у Брежнева Т.Р. была. Потом, в Молдавии, он быстро с другой утешился, а в Москве актрису завел. Из Художественного театра. Помимо этого были у него пролетные девочки. Знаете, ездили обкомовские начальники в баньку, с выпивкой и закуской, на всю ночь — тут без девочек не обходилось…
* * *
Московские сплетни о Генеральном секретаре Брежневе быстро перерождались в анекдоты с политическим оттенком — смешные, как и сам он, на глазах дряхлеющий, вынуждаемый аппаратом своей дряхлеющей партийной машины торчать на виду, чтобы машина окончательно не развалилась.
Говорили, что среди его увлечений, помимо охоты, было коллекционирование автомобилей заграничных марок. Где он их брал? Покупал на народные деньги? Дарили главы государств?
Не знаю — это прокурорские вопросы. Мне доподлинно известно, в связи с автомобилями, лишь то, чему я сама была невольная свидетельница: мелкий штрих.
Где-то в середине семидесятых, субботним вечером, в начале лета ехали мы с мужем на машине по Ленинградскому проспекту: от Химок к центру. Неподалеку от метро «Сокол» он говорит мне:
— Какой-то чудак на иномарке хочет обойти меня не по правилам.
Иномарок тогда в Москве было много меньше, чем сейчас.
— Не дадим! — браво сказала я. — Подумаешь, иностранец! В дикой стране не все позволено!
Муж не дал иномарке обойти его. Но шофер той машины, был настойчив в своих попытках.
— Странная машина. Без номера, — сказал муж, дав наконец «иностранцу» возможность нарушить правила движения. Мы оба впились взглядами в пролетающий мимо нас «мерседес».
За рулем, вцепившись в него и напряженно глядя перед собой на пустое шоссе, сидел наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. Рядом с ним никого не было, но сзади, всем корпусом наклонясь в сторону Леонида Ильича и грозя нам кулаком сидел человек, чье лицо за долгие годы примелькалось по телевизору: Владимир Медведев — личный адъютант Брежнева, а потом и Горбачева. Глядя на него в телевизор уже во времена перестройки, я всегда думала: вот ведь какая странная штука эта государственная машина — Брежнев осужден новым временем, а его адъютант спокойно охраняет того, кто развенчал Брежнева. Что в душе этого адъютанта? Он ведь — живой человек. Кого из двух своих охраняемых он любит, ценит, одобряет? Или просто, как винтик государственной машины, выполняет свою миссию бездумно?
«Мерседес» промчался, а за ним черная «Волга», полная возмущенных нашим поведением военных людей. Все они грозили нам кулаками.
— Ну, дорогой, — сказала я, слегка тревожась, — жди, завтра получишь наказание.
Мой хладнокровный на вид муж пожал плечами.
Тогда я радовалась, что никаких последствий это приключение не получило, а теперь жалею — были бы детали для этого повествования. Если бы нас обоих тогда не раздавила машина управления государством за вредительское поведение на шоссе. Хотя — не те уже были времена…