Читать интересную книгу "Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок"

Они готовились сесть завтракать, когда на дворе раздался лошадиный топот.

– Посмотри. Фаретта, кто там? –  сказала Луиза своей служанке.

Фаретта взглянула в окно и вскрикнула от изумления.

– Да это ваш двоюродный брат, Гратьен Шарли.

– Э! – воскликнул Перэн, с трудом скрывая гримасу.

Гратьен Шарли явился, несколько хромая, вследствие раны полученной им в ляжку, при последнем приступе к Перпиньяну.

– Здравствуйте, братец, – очень холодно ответила Луиза:

– Что с вами сталось с тех пор, как я видел вас там всего пять минут?..

– Вернулась домой, в Лион, как вы видите, и вышла замуж.

– Вышли замуж?..

– Да; за моего доброго друга Эннемонда Перэна, которого я честь имею вам представить. Кстати кузен, не при осаде ли Перпиньяна вы разучились, входя в дом, здороваться с хозяином?

Гратьен Шарли, закусив усы, поклонился старому канатчику.

– Извините, кузина, – сказал он, – но я так удивлен… я не ожидал…

– На этом свете должно ожидать всего.

– А… дядюшка?

– Отец мой умер уже четыре месяца.

– А! он!.. сколько происшествий… Дядюшка умер; вы замужем… А! а!.. а я то думал провести у вас неделю или две, потому что я получил отпуск по причине выздоровления… я был ранен испанцами… я даже принес с собой в Виллафранш пулю в ляжке… что ужасно беспокоило меня всю дорогу.

– Полагаю.

– Потом…

– Потом, вы позавтракаете с нами, если вам угодно; потом, к моему сожалению, я и муж будем лишены удовольствия задержать вас; нас ждут по важным делам в Кондрье.

– А! вас ждут в Кондрье?..

– Да; но мы еще не очень торопимся. Теперь десять часов; а мы уедем в двенадцать, так вам еще есть время позавтракать.

Физиономия Эннемонда Перэна невольно нахмурившаяся при известии о приезде Гратьена Шарли, снова прояснилась. Между тем Гратьен сел за стол и ел как людоед. Проглотив две трети филея и три четверти пирога,  наш солдат, не заботясь о благодарности, которой он был обязан, захотел заплатить за гостеприимство невежеством.

– А! так вот как! вы вышли замуж за старичину Перэн, – зубоскалил он. – Это забавно!..

– Нечему забавно? – По-прежнему спокойно спросила Луиза.

– Да потому… ха, ха, потому что такая молоденькая, как вы, не годилась бы, чтобы…

– Выйти замуж за доброго, честного и милого человека, как Перэн? Ну, ваше убеждение не сходится с моим, кузен, потому что я была в восхищении, вступая в этот союз.

– О! о! в восхищении!.. Вы только говорите, а я пари держу, что думаете…

– Вы хотите сказать глупость, которую я для вас же советую вам не произносить. Это все-таки будет для вас извинением. И припомните, я предупредила вас, что меня с мужем ждут в Кондрье; мы следует приготовиться к отъезду. Прощайте кузен. Доброго пути! Фаретта, ты скажешь конюху, чтобы он оседлал лошадь г-на Шарли, пока он выпьет последнюю бутылку. Прощайте кузен.

Луиза взяла под руку своего мужа и вышла из столовой.

– Какой ты у меня херувим, женушка! – не мог не вскрикнуть старый канатчик, оставшись с нею один.

Она нетерпеливо покачала головой.

– Меня хвалить не за что, мой друг, – сказала она. – Есть известного рода любовь, как есть известные цветы, раз завянув, они не стоят вздоха…

В 1546 гиду Луиза Лабэ подружилась с Клемансой де-Бурж. Эта дружба разрушилась вследствие  измены одной из подруг, после пятнадцати лет самой тесной связи.

Вдова в двадцать лет, прекрасная, богатая, умная, образованная, Клеманса не имела недостатка в обожателях. Но она была благоразумна, и если она не хотела надеть на себя снова цепи Гиминея, она также заботливо остерегалась от обольщений.

Среди влюбленных – с дурными намерениями, – молодой барон де-Реньо де-Грасей, раздраженный пренебрежением прекрасной вдовы, как-то раз решился силой приобрести то, что ему не давали добровольно.

Она совсем не боялась его; под предлогом прогулки к Безумным каменьям, груде камней, по близости города Грасей, считавшихся развалинами друидского памятника, барон завлек Клемансу, сопровождаемую только одним лакеем в свой замок. Там он объявил ей, что она слишком долго играла им, что она была в его власти, и что он наконец решился не раньше отпустить ее, как она будет ему принадлежать. Клеманса, услыхав этот угрожающий ультиматум побледнела и упала перед Реньо на колени.

– Монсеньор, – сказала она важным голосом, – вы можете совершить недостойный поступок, но подумайте, что любовь не достигается таким образом, и что вы употребляете самое дурное средство, чтобы заставить любить меня.

– Ба! это пустые предположения, – насмешничая, заметил барон. —Вы устроены так же, как и прочие женщины, моя милая, и или я буду очень неловок, или я уверен, что будет достаточно нескольких минут и нескольких поцелуев, чтобы растопился лед, которым вы себя окружили…

– Испробуйте, – монсеньор, возразила Клеманса.

В голосе и в положении молодой женщины было столько страдания и горечи, что Реньо де-Грасей почувствовал свою решимость уничтожавшейся.

– Итак, – возразил он, после некоторого молчания, – я предлагаю вам, моя красавица, примирение.

– Что такое!

– Я не возьму от вас ни одного поцелуя, но вы дадите мне два… только два… и вы будете свободны…

Клеманса сделала отрицательный знак;

– Птице в клетке не приказывают петь, – сказала она.

Барон нахмурился.

– Итак, вы отказываете? – сказал он. – Вы отказываете мне в легком удовлетворении моей страсти?.. Только два поцелуя, и клянусь, Клеманса, я тебе отворю двери замка.

– Вы клянетесь?..

– Клянусь.

– Я выкупаю свое освобождение.

При первом прикосновении этих пунцовых губ Реньо де-Грасей задрожал от сладострастия. Поцелуй в любви также искра; одной достаточно, чтобы произвести пожар; что же, когда два следуют один за другим? Охватив молодую женщину руками, Реньо без счета возвратил ей поцелуи. Сначала она попробовала защищаться; она обратилась к его чести, потом она зарыдала и начала умолять… Все было напрасно!.. и слезы и мольбы… Он ничего не слушал, напротив, казалось, сопротивление только разжигало его.

Тогда произошел странный феномен. Оставив неравную борьбу, Клеманса вдруг стала неподвижной и бесчувственной; ее руки, которые старались оттолкнуть дерзкого, опустились, голова откинутая назад, чтобы избегнуть ненавистных ласк, не шевелилась. В тоже время румянец, покрывавший ее лицо, уступил место смертельной бледности. Ни слова, ни крика, ни вздоха не вылетало из ее груди. Глаза были закрыты. Барон не чувствовал, чтобы сердце ее билось; молодую вдову можно было счесть мертвой… Она отдалась… Подлец взял ее… Только совершив свое преступление, он понял весь его ужас.

Он обладал не женщиной, а статуей, – статуей Отвращения, статуей Презрения. Она, полураздетая, без движения, лежала на тем же самом диване, на которой он положил ее.

– Клеманса, – прошептал он, бледнее в свою очередь. – Прости меня.

Нет ответа.

– Клеманса, во имя неба! Я сознаю, что я подлец!.. Но я так люблю тебя!.. О, я искуплю свою вину, я даю вам слово?..

Нет ответа.

– Итак, – сказал он безнадежным тоном, – если вам угодно, вы можете уходить я больше не противлюсь.

Тогда она поднялась и не спеша оделась. Потом пошла к двери. Но он бросился между нею и дверью. Она остановилась.

– Но ты не слышишь меня! – вскричал он. – Я раскаиваюсь… и в доказательство я отдам тебе мою кровь… На!..

Опять ни слова, ни жеста от жертвы палачу.

– Прощай же! – Она вышла.

На дворе замка ее ждал лакей, держа за поводья ее лошадь. Она вскочила на седло. Подъемный мост опустили… Она медленно переехала через него. Только когда она выехала в поле, то, дав шпоры лошади она с такой быстротой понеслась вперед, что лакей едва мог за ней следовать.

Вернувшись вь Бурж, она в тот же день отправилась к нотариусу, которому она дала полномочие продать все ее имущество, какого бы рода оно ни было, и затем отправилась в Лион; где и поселилась.

В это время в Лионе начали говорить о Прекрасной Канатчице не только по поводу ее любовных похождений, но также и по поводу ее литературных талантов. Этот талант впервые был развит в ней посредственным поэтиком Франсуа Сагоном.

Он был довольно некрасив, но у него была веселость, разговорчивость, и сверх всего энтузиазм к заслугам Луизы Лабэ. Ее любовник в течение месяца, он остался ее другом, – другом, которого она поила и кормила, нечто в роде Фактотума, обязанного наблюдать за ее домом: устраивать ее праздники, принимать любовников, переписывать, а при случае поправлять ее стихи. Обязанность была довольно затруднительна; Луиза Лабэ по крайней мере раз в месяц меняла любовника, а стихи писала на трех различных языках: французском, итальянском и испанском.

Каждое утро Франсуа Сагон сопровождал на верховую прогулку «капитана Лоиса», – второе прозвище Луизы, – оправдываемое мужской посадкой. В одну из таких прогулок Луиза Лабэ встретилась с Клемансой.