Читать интересную книгу "Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок"

– Нет! нет! – вскричал Эдвард. – О! вы правы! Я усилю мою вину, злоупотребляя своим положением… Я удаляюсь…

– И серьезно!.. – сказала Клеманса. – Наши женщины будут следить за исполнением вашего слова.

– О, это напрасный труд! Я человек вежливый.

– Да! да! – прошептала Луиза, – вежливый мужчина в роде короля-рыцаря, что значит – откровенный распутник.

* * *

Эдвард и его лодка исчезли за островом; служанки объяснили об этом своим госпожам, которые наконец могли выйти на берег.

Условия с одной стороны были выполнены свято; они также были выполнены и с другой; Клеманса и Луиза, как только оделись, приказали позвать студента. Еще в воздухе не замолкли последние звуки крика, как Эдвард уже был в бухте и одним прыжком очутился на берегу. Что произошло тогда? Луиза и Клеманса только для успокоения своей совести хотели строго поступить с молодым человеком… Но упрекая его за вину, чтобы заставить покраснеть его, они рисковали покраснеть сами сильнее его… При том же он казался таким довольным при виде подруг!.. К тому же лучшим его извинением служило то, что он на самом деле был прелестный юноша!.. И вот, вместо того, чтобы бранить, ему улыбнулись… Вместо того, чтобы заставить молчать, ему позволили выразить свою страсть – и выразить категорически. Под ивами произошло недоумение: Луиза, подобно Клемансе, могла думать, что она Диана Эдварда-Актеона. Но он любил Клемансу; покорная законам дружбы, Луиза преклонилась пред предпочтением студента.

На другое утро, после восхитительной ночи, когда Клеманса была одна со своей подругой, Луиза сказала ей:

– Он мне также очень нравится, – этот малютка, Сколько времени ты рассчитываешь иметь его?

– О! два-три дня! – небрежно ответила Клеманса.

– Идёт – три дня!

Но прошли эти три дня и Клеманса смущенным голосом сказала Луизе.

– Добрая моя, я хочу просить у тебя одной милости…

– Какую?

– Я никогда не любила… я думаю, что я люблю…. – Прекрасная канатчица сдержала дрожь.

– Ба! – воскликнула она. – Это значит?

– Это значит… ты, конечно, насмехаешься над этим студентом… Ну, так из твоей привязанности ко мне, оставь мне его ещё на неделю. Это странно, но сознаюсь, никогда не испытывала я того, что испытываю с ним.

– Хорошо! хорошо, моя милая! Как только заговорило твое сердце, слушай его сколько тебе будет угодно.

– О, мой Людовик, тоже так сильно меня любит!..

– Это бросается в глаза; он тебя обожает; еще причина, чтобы я тебе его оставила. И не только на восемь, пятнадцать, двадцать, сто дней!.. Сто лет, если это тебя забавляет… да!.. да! да!.. Вначале я, также как и ты почувствовала к нему прихоть; но твоя прихоть превратилась в страсть, и в страсть, разделяемую… Да избавит меня Бог смутить твое счастье ради моего удовольствия! Береги же своего студента!

Клеманса приняла за чистую монету лицемерные уверения Луизы; она не заметила в них иронии и горести; но с этой минуты у прекрасной канатчицы была одна только мысль: отнять у своей подруги любовника. Война была хотя и глухая, но тем не менее упорная…

Продолжая по наружности радоваться счастью Клемансы, Луиза начала пробивать брешь. Ее взгляд постоянно искал встречи с взглядом Эдварда, её колено, касалось колена студента. Сначала он не придавал важности этим заявлениям; он любил Клемансу, мог ли он заниматься другой женщиной?.. При том, он вероятно заблуждался, Луиза и не думала о нем. Но вскоре он не мог сомневаться. Однажды, прогуливаясь по саду, он заметил Луизу сидевшую на скамье в задумчивой позе.

При приближении молодого человека, она хотела удалиться.

– Как! – сказал он с удивлением. – Вы боитесь меня?

– Боюсь! – повторила она, вздохнув, и отирая слезу прошептала: – Пожалейте меня мой друг!

– Пожалеть?..

– Да; я страдаю… не спрашивайте, никогда не спрашивайте меня о причине моего страдания. Будьте великодушны! И если вы увидите меня с одной стороны, поверните в другую. Разве недовольно, что я силой вещей приговорена к самому жестокому наказанию, чтобы холодной заботливостью, вы не увеличивали моих страданий? Прощайте!

Прекрасная, Канатчица, произнеся эти слова, быстро удалилась.

«Что это значит? – спрашивал самого себя студент. – Э! это ясно! отвечало ему самолюбие. – Это значит, что я одним выстрелом убил двух уток. Ты мой милый, любим обеими: брюнеткой и блондинкой. О! да, ты счастливый смертный! Пользуйся случаем: Клеманса прекрасна, но и Луиза еще очень обворожительна! И притом, какая слава иметь обеих их сразу!.. Что мы порасскажем нашим товарищам по университету!..»

В этот день за завтраком и обедом нога и колени Эдварда отыскивали ноги и колени Луизы. Его взгляд искал ее взгляда. На другой день, он встретил ее на том же самом месте, как и накануне.

– Вы! после того, что я вам сказала вчера!.. О! как это дурно!..

– Луиза! я требую объяснения, требую непременно!.. Почему вы страдаете?

Она подняла глаза к небу.

– Он не догадывается!.. – И дрожащим прерывистым голосом она продолжала: – Ради Бога, оставьте меня! Разве вы не видите, что я потеряла всю энергию… Знаете ли вы, что сегодня ночью, длинною бессонною ночью, какие я обыкновенно провожу с тех пор, как вы здесь, – знаете ли о чем я мечтала? Умереть.

– Умереть!.. о Боже!..

– Да. В то время как вы с ней… с ней, которую вы любите… О! я не обвиняю ее! она достойна вас… я просила уступки, забвения всех моих ран.

– Луиза, дорогая Луиза! Но я также, люблю вас!..

– Молчите! вы лжете!

– Клянусь всем священным! Я люблю вас… слышишь? я люблю тебя!.. Я не хочу, чтобы ты страдала… Я не хочу, чтобы ты умерла!..

– Довольно!.. довольно!.. Вы меня сводите с ума!..

Она встала; он удержал ее; она противилась но так слабо!..

– Я люблю тебя!.. люблю!.. – повторял он, покрывая пламенными поцелуями, ее руки, волосы, лицо, грудь…

– Ты лжешь! лжешь!.. – шептала она, но позволяла лгать.

Вдруг крик ярости раздался невдалеке; бледная как призрак женщина бросилась к влюбленной чете.

Это была Клеманса… Возбуждаемая каким-то тайным предчувствием, она последовала за своим любовником который думал, что она работает в своем кабинете и видела всю только что рассказанную нами сцену…

Любовник Эдвард находился между двух любовниц, которые с угрозой смотрели одна на другую, как две пантеры, готовые начать смертельную борьбу… Студент бросился через кустарник, с легкостью серны пробежал через лесок, примыкавший к реке вскочил в свою лодку; через час был уже в Лионе, а через два скакал в Париж.

* * *

Частности ссоры Луизы Лабэ и Клемансы де Бурж не дошли до нас. Известно только, что после нее они тотчас расстались…

Эннемонд Перрэн умер в 1565 году, оставив своей дорогой Луизе всё свое богатство.

Но она не имела времени воспользоваться им, так как умерла вскоре после своего мужа 27 марта 1566 года.

Марион Делорм

Мэтр Грампэн был экзекутор, но такой экзекутор, каких нынче и не увидишь, Он жил в Шалоне на Марне, в Шампаньи. Его любили на двадцать лье в окружности, и ему, надо заметить, вовсе не следовало бы, по своему характеру, делаться экзекутором. Собратья его говорили о нем, что он только портит ремесло. Ну, да и то сказать не черт его нес на дырявый мост! Кто велел ему браться не за свое дело? Всё это – предопределение, и ничего больше!

На самом деле, каким образом, человек с мягким и даже так сказать рыхлым сердцем может брать на себя такие обязанности, который требуют непреклонного характера и устойчивого нрава. Он вздыхал когда ему приходилось делать опись имущества и не спал целую ночь, если получал приказ о чьём-то аресте, – а разве это входило в его обязанности? Он должен был поражать хладнокровием, а он иногда даже плакал сильнее, чем сам должник, у которого отнимали последнее. Нет, с таким характером мэтр Грампэн должен бы был сделаться раздавателем милостыни, и уж ни в каком случае не вступать ни в какую административную должность, требующего только точности и исполнительности, и воспрещающую сострадательность, ибо закон должен быть строг и неумолим.

И вот однажды, когда он возвращался домой после того, как ему едва было не пришлось продать последний скарб одного бедняка-фермера, по неумолимо законному требованию барона де Баньоля с означенного фермера денег, на дороге он встретил почтальона, который подал ему письмо, извещавшее Грампэна о смерти где-то в Нормандии его восьмидесяти семилетней тетушки, оставившей ему в наследство семьдесят пять тысяч экю, дом и пятнадцать арпанов земли.

Понятно, что он тут же решился бросить своё ненавистное ремесло и поспешил домой, обрадовать свою супругу, бывшую в интересном положении.

И вот он уже в Шалоне; он проехал ворота Святого Креста, старинные ворота, пробитые в стене, окружавшей город, еще несколько минут, и мэтр Грампэн достигнет улицы Воронов, на которой у него был свой дом.