Царьграде.
— Как ты выследил меня? — вдруг вспомнила Хельга.
— Последнее желание. Ты не выполнила его, помнишь? А клятва есть сильная магическая печать. Даже если бы ты умерла я бы поднял тебя и не отпустил, пока ты не выполнишь обещанное. Ты же понимаешь, я опекаю тебя и жертвую своими адептами не просто так.
Тут его разговор оборвался, они подошли к широкой двухстворчатой двери на солидном пудовом замке. Ивар достал массивный бронзовый ключ зеленеющий окислами и выдохнув, будто перед чем-то важным, толкнул отворенную дверь трюма.
В колышущемся свете свечи Хельга не сразу увидела Храбра. А увидев и признав любимого разревелась. Навзрыд. Не сдерживаясь. Не крепясь. В комнате трюма стояла клеть из черного как антрацит металла и в ней сидел оборотень. Очевидно он спал и разбуженный светлячком свечи лишь глянул на вошедших безразличным взглядом перевалился на другой бок.
— Ты оживила его в ипостаси Прародителя. Ты отдала свои жизненные силы его звериной сущности и она забрала все себе, не отдав человеку ни крохи этих сил. Сейчас это не Храбр. Вернее не та его сторона. Само воскрешение есть почти невозможное чудо. Кто знает может быть Хозяйке Мертвой воды удастся сотворить его еще раз. Или не раз.
Ивар замолчал и шум волн, бьющихся о бока корабля перемежались всхлипами девушки и сопением оборотня, утратившего человеческий вид.
— Я помогу тебе. Обучу всему что знаю. Помогу всем чем смогу. Клянусь, — на последнем слове пламя свечи вспыхнуло ярче и вновь вернулось на место — Но и ты мне поможешь. Тебе придется помочь, Хельга.
Произнес Ивар под всхлипы девушки. Она не отвечала, да и согласия ее не требовалось.
— Не огорчайся, Хельга. Глядишь, я еще буду твоим посаженным отцом на вашей свадьбе, — наигранно бодро произнес Ивар, а затем добавил уже тише — Если до того меня не сварят в котле с маслом.
Вместо эпилога
Вместо эпилога
* * *
Центральная площадь гудела тысячами голосов. И не мудрено, столь массовых казней не было больше сорока лет со времен Вэйлизского бунта. Три ночи подряд плотники возводили эшафоты для казни зачинщиков. Но жители не скучали без развлечений в ожидании казней трех беглых герцогов, что покусились на священный трон империи.
Простым смутьянам Тайная канцелярия справила по восемь футов пеньковой веревки. Раскидистые дубы Городского сада каждый день украшались новыми гирляндами повешенных. Массовость казней поражала. Наверняка одной конопляной веревки ушло столько, что хватило бы снарядить десяток пятимачтовых парусников!
Люди громившие иные расы, дворфы сжигавшие комуны аслау, и аслау вырезавшие целые кварталы ни в чем не повинных людей. Теперь они действительно были равны перед законом и раскачивались повешенные на одной ветке.
Для бунтарей средней руки справлены подвесные клети на каждом перекрестке от самого Сенного рынка и до Рубиновых ворот. Одевший сегодня парадный мундир Альберт Кроу шел на Медную площадь. Там должны были залить в хрусталь Агастаса Вейса, что отравил и одурманил горожан, Алукарда Рокбелла, что едва не убил императора и Роба Нокса, чья рука прервала жизнь его любимой.
Он не вглядывался в лица обреченных. Те, кто обрекал простых людей на мучительную смерть не заслуживали сострадания. Ему не было жалко их, ведь от части и из-за них погибла Диана. Однако лицо одного обреченного он узнал.
Решив что обознался Альберт подошел к столбу, на котором висела кованая клеть с приговоренным. На столбе обвинительный лист.
'Майкл Магпай. Участник Мятежа трех герцогов. Финансировал погромные группы. Именем Императора Генриха IV приговорен к смерти в Пиратской клети.
4 августа 4277 год от сотворения мира'
Жестокая смерть в Пиратской клетке. Без еды и воды, под палящим зноем и проливным дождем. Но ничто не шевельнулось в душе Альберта при виде старого знакомого. Магпай не был его другом, но Альберт его уважал. Раньше уважал. В другой жизни. Собаке собачья смерть.
На Медной площади было не протолкнуться. Но Черные мундиры увидев темно-синий парадный мундир, шпагу и ордена расступились пропуская его ближе к эшафоту.
Три тисовые плахи с вбитыми петлями для рук и шеи уже стояли на эшафоте. Трое палачей ждали затачивая суровый инструмент. Красные колпаки не скрывающие лица, а лишь указывающие род деятельности, гора мышц и холщовый мешок для скарба приговоренного. Трофеи с обреченного палач продаст и помянет свою жертву — это традиция, а традиции святы. Даже когда казнят последнего ублюдка.
Под свист и улюлюканье вывели опальных лордов. Всего трех причем почему-то нарядили в белые колпаки, будто желая скрыть страдания на их лицах. Но что-бы никто не перепутал лордов к груди каждого прибили прямо к телу табличку с обвинительным листом. Но и без нее Альберт узнал бы Роба Нокса, Чучельника и убийцу его любви. Тощий как жердь, с кривой как мельхиорская сабля спиной.
Увы с оружием к эшафоту не пустили. Наградную саблю пришлось оставить на хранение у караульного но заряженный рэвольвер ждал своего часа в кожанном кармане за поясом. Никто из офицеров просто не признал в железке смертельное маго-механическое оружие.
Палачи без лишних сантиментов подсекли ахилловы сухожилия своих жертв, чтобы не лягались, и те, словно марионетки, рухнули на дощатый пол. Звякнули кандалы на шее и запястьях. Палачи приступили и голоса смутьянов зазвучали, перекрикивая галдящую челядь.
Странное дело, но горожане, пришедшие в выходной день поглазеть на смертоубийство заговорщиков, смеялись, точно пришли на балаган. Люд прибывал целыми семьями, с женами и детьми. Лоточники разносили праздничную снедь и народ брал ее, поедая и смотря на кровь и человеческие муки. Права была Хельга, подумалось Альберту — «Это общество больно!», мир ее праху.
Пласт кожи слетел со спины Роба Нокса и полетел в плетеную корзину. Наверняка на герцогскую кожу есть не менее родовитый покупатель, и через неделю она станет мошной или кисетом для табака. Ну да не важно. Хотя так быть не должно. Это дико.
Хрустнули ребра у позвоночника, поддеваемые уверенной набитой рукой заплечных дел мастера. Стенания перешли в сдавленный визг, а мешок у носа окрасился кровью. Казнимый прокусил язык, и сейчас он, точно молил богов о быстрой смерти. Она придет, ее не миновать. Но не от милосердного топора палача, а от рук Альберта. Диане не упокоится неотмщенной.
Показались серые с сукровицей легкие выложенные на плечи казнимого. Тело Чучельника задрожало в предсмертной агонии. Его мозг, сердце и сознание больше не могли удержаться