Читать интересную книгу Портрет незнакомца. Сочинения - Борис Вахтин

Помещение Народного Храма вмещало до 500 человек; присутствовало обычно меньше. К этим людям и обращался Джонс. Его темы — равенство всех людей, справедливость, взаимопомощь как идеал, к которому должны стремиться люди, и мрачные реакционеры, милитаристы, человеконенавистники как представители сил, мешающих достичь идеала. Вот пример его выступления — это не цитата, а лишь то, что запомнили его слушатели:

— Люди уповают на Господа. И забывают о действительных потребностях здесь, на земле. Но построить социальный рай, в котором все расы жили бы в уважении, где соблюдалась бы справедливость, охранялось бы равенство и человеческое достоинство всех и каждого, невозможно, если сидеть сложа руки и ждать, когда всевышний пошлет вам золотые шлепанцы для полета на небеса! Такие вот, ожидающие и надеющиеся, на земле бесполезны. Иисус призывал построить рай на земле, вспомните двадцать пятую главу Евангелия от Матфея, где сказано, что прогонит от себя Господь тех, кто никогда не накормил голодного, не одел нагого, не посетил заключенного в тюрьме!

Над возвышением, с которого выступал Джонс, висела хоругвь и американский флаг. Когда Джонс однажды достаточно разгорячился, когда аудитория была им наэлектризована, он обернулся к флагу и погрозил ему кулаком:

— О, погоди, нация фанатиков и фашистов, нация расистов, империалистов, бессердечных богачей и ку-клукс-клановцев! Нация, готовая каждый миг обрушиться на всех, кто ищет счастья, мира и любви, кто, подобно нашему Народному Храму, провозглашает и утверждает на практике равенство рас, братство всех людей, подлинную любовь и мир! Придет твой час расплаты за совершенные злодейства, ответишь ты за все свои преступления, и не на том свете постигнет тебя возмездие, а здесь, на земле! Вот у меня в руках эта книга, Библия, видите? Это она почти две тысячи лет отвлекает людей от реальной работы, суля нам с вами царствие небесное, мешая нам бороться с несправедливостью, угнетением, унижением, бесправием! Вот, я швыряю ее на пол, видите? Вот, я плюю на нее, видите? Вот, если ты существуешь — … я тебя…

И он погрозил небу кулаком.

— Бог вочеловечился! Бог вочеловечился! — раздался восторженный женский крик.

— Видите? — продолжал Джонс. — Если он существует, то почему терпит мою ругань, почему не поразит меня? Да что меня — если он существует, как же допускает, чтобы в мире было столько страданий, столько зла? Нет, нам не нужна Библия, чтобы создать на земле справедливое общество! Нам не нужен книжный бог, который заодно с начальниками и фашистами! И я заявляю — ничто и никогда не остановит нас в строительстве справедливого общества, основанного на любви! Свергнем небесного бога ради земного труда, ради нашей борьбы!

— Бог вочеловечился! — кричали женщины. — Бог говорит с нами!

А иной раз служба шла по-другому.

Девушки в длинных платьях и юноши в темных штанах, красных рубашках и черных галстуках пели сначала песню «Мы за демократию, братство наша вера», затем вступал детский хор, составленный из белых, черных, красных, желтых ребятишек, из мулатов всех оттенков, с восторгом исполнявших песни, слова и музыку которых сочиняли сами члены Народного Храма; вслед за тем выходила Марселина и пела балладу «Черное дитя» — о своем приемном сыне, о своей надежде защитить его от злобы и насилия расистского общества. Наконец, под хоругвью появлялся Джонс. Замечу, что надпись на ней гласила: «Отец, мы благодарим тебя»; под «Отцом» подразумевался Джонс. Он всматривался в аудиторию и приглашал подойти то одного, то другого. Им он рассказывал подробности их жизни: где они работают, где живут, какие лекарства пьют, сколько зарабатывают и даже кто их близкие друзья. Перед сообщением каждого факта Джонс долго всматривался в потрясенного человека, словно пронизывая его внутренним взором, затем говорил, например:

— Вы часто принимаете транквилизаторы… Это потому, что ваша мать очень больна… Так… А еще в детстве у вас был аппендицит… Так…

Называлось это «откровениями», должно было свидетельствовать о мистической силе Джонса — люди, которых он приглашал на эти сеансы из толпы, с ним раньше не встречались и представить себе не могли, откуда он о них так много знает — оставалось верить в чудо.

Чуда, конечно, не было. В обязанности ближайших приспешников Джонса входило собирать сведения о всех членах секты и сочувствующих, о тех кто посещал ее собрания. Нужно было узнать как можно больше, годилось все — с кем кто переписывается, что любит есть, какие принимает лекарства, какие читает книги и т. п. О результатах шпионства приближенные докладывали Джонсу письменно.

После сеанса отгадывания с помощью откровений Джонс приступал к сбору средств на свой храм. Делал он это так: называл сумму, например, 500 долларов, и говорил:

— Кто пожертвует столько? Кто достаточно любит ближних и хочет им помочь? Поднимите руку!

Когда желающих внести пятьсот долларов больше не было, он понижал сумму до четырехсот, трехсот, ста, пятидесяти, десяти, двух, одного…

А случалось, что он, если удавалось особенно сильно возбудить аудиторию исцелениями или откровениями, поступал проще:

— Я хочу, чтобы каждый, — гремел он, — подарил бы Храму немедленно, сейчас же чек на сто долларов! Мы не уйдем отсюда, пока каждый не сделает этого! Именно столько мы должны богу. Вы жадные, вы норовите копить, грести все себе… Меня не интересует, есть у вас эти деньги или вы возьмете их в долг — пишите чеки, пишите! Все до единого!

И не было ни одного, кто не повиновался бы этому приказу.

Часто он рассказывал о судьбе евреев там, где брали власть гитлеровцы.

— Такой же фашистской страной, — говорил он слушателям, добрая половина которых была иногда черные, — становится и Америка. Скоро начнут истреблять всех, в чьих жилах течет африканская кровь. Это будет время массовых убийств, концлагерей и газовых печей! Подумайте сами — кто, кроме Народного Храма, предоставит вам убежище, укроет вас, доставит в безопасное место, где мы сможем укрыться от фашистских убийц? Так давайте объединим наши деньги, наше имущество, чтобы ничто не досталось расистам, чтобы было на что построить нам вдали от этой погибающей и растленной страны свое собственное счастливое, свободное и мирное государство!

И деньги текли в казну Храма, которой полностью и бесконтрольно распоряжался Джонс.

Случались во время службы и накладки. Дело в том, что Народный Храм тщательно охранял тайну своих культовых отправлений — его членам строжайше запрещалось выносить сор из избы. Поэтому характер проповедей Джонса всегда менялся, когда на службе присутствовали посторонние; как приближенные, так и паства были хорошо обучены, как себя вести при «чужих», о появлении которых надлежало немедленно докладывать Джонсу.

Однажды шла служба. Джонс особенно яростно обличал собравшихся:

— Все вы святоши, лицемеры! Все вы верующие идиоты, тратящие деньги на бессмысленную веру в Библию, в Иисуса Христа, в Господа! Меня тошнит от вашего ханжества! А ну-ка, слезайте с ваших котурнов, познакомьтесь с потрохами жизни, с ее утробой, с тем, из чего она на деле состряпана! Ну-ка, давайте, хором, каждый, громко — «говно»!

Кое-кто послушно пробормотал это слово.

— Нет, нет, каждый, громко! Это вам же на пользу! Орать надо, а не шептать! Раз, два, три!

— Говно!

— Еще раз!

— Говно!!!

— Громче!

Однажды примерно пять минут добивался Джонс все более и более громкого и дружного звучания неприличного слова, которое, по его словам, должно было «помочь присутствующим избавиться от религиозного лицемерия», и добился: здание ходуном ходило от дружных и все более мощных воплей присутствующих. Вдруг кто-то подбежал к Джонсу и шепнул ему, что в фойе находится его друг, известный политический деятель, будущий мэр Сан-Франциско.

— Минутку, леди и джентльмены, — поднял он руку, — к нам неожиданно прибыл дорогой гость, которого мы все очень любим и ценим, не правда ли?

Он захлопал, зал дружно зааплодировал; на передний план вывели детей, наряду со взрослыми, участвовавшими в предыдущей антиханжеской тренировке, которые запели «Мы за демократию, братство наша вера».

Надо полагать, что подобные сцены наносили пережиткам лицемерия в секте сокрушительные удары.

Гость во внутренние дела секты не вмешивался и вопросов не задал. Джонс покряхтел по поводу печального недоразумения и принял новые меры к тому, чтобы визитеры, даже друзья, неожиданно не появлялись.

Иногда Джонс заканчивал собрание эффектным спектаклем. Он воздевал руки над толпой и замирал в позе распятого Христа — и тут из его ладоней начинала хлестать кровь. Фокус нехитрый, но на невежественную толпу приверженцев действовал гипнотически — люди действительно верили, что перед ними божество. Разве не читал он в их душах, не проникал чудесно в их жизнь, не исцелял у них на глазах больных, не воскрешал мертвых? «Он, бесстрашный, был нашей единственной надеждой, и мы готовы были умереть во имя его дела», — вспоминает о чувствах тех, кто видел эти сцены, одна из активисток Народного Храма.