— А тебя, может, верхние подкармливают, а? — влез Дорсет.
Марципан на него шикнул и повернулся к Дику:
— Расскажи, что ты видел?
— Ничего, — Дик покачал головой, — я стоял спиной, пока Нор не крикнул «Стой».
— Слабоватый аргумент в твою защиту, верхний, — Марципан невзначай похрустел пальцами, сжимая кулаки. — Выходит, все, что у нас есть — твое слово против слова Дора… И, пожалуй, своему сыну я склонен доверять больше. Но все же, за неимением доказательств… Значит, сейчас мы решим так. Ты немедленно покидаешь территорию ферм и больше никогда сюда не приближаешься. И мы все молчим о данной истории.
— То есть Дорсет остается? Только я покидаю? — мне с трудом удавалось себя контролировать, но все-таки удавалось.
— Дор здесь работает, — напомнил Марципан. — И у меня раньше не было причин на него жаловаться. Да и не вижу выгоды от подобной диверсии. Для Дорсета, — как бы невзначай подчеркнул он.
Ну вот и прозвучало слово «диверсия». Теперь стало ясно, для чего меня сюда позвали. Прав был Вен — не стоило ходить на фермы.
— Предлагаю свой вариант, — проговорил я, в упор глядя на Марципана. — Утром мы все вместе идем к Гренделю и разбираемся у него.
— Стоит ли беспокоить главу клана? — с видимым добродушием развел руками Марципан. — Я же уже сказал: сведения о твоей халатности не выйдут за пределы этого помещения. Не правда ли, Дик?
Уже «халатности», надо же!
— Вообще-то я тоже считаю, что Гренделя надо поставить в известность, — неожиданно поддержал меня молчаливый техник. — Потому что если действительно диверсия, то это серьезно.
На скулах Марципана заходили желваки. Он мельком посмотрел на Дорсета, который слегка съежился под его взглядом. Кажется, их первоначальный план удалось нарушить.
— Что ж, в любом случае, все сейчас расходятся по… — он бросил взгляд на хронометр над входом, — домам, а позже я решу, как поступить.
И тут же затрезвонили вторые послеполуночные склянки — смена закончилась.
51
Подъем по провисающим, опасно гуляющим под ногами тросам и кабелям отличался от подъема по шахте так же, как… не мог я найти подходящего сравнения. Здесь даже закрепиться было не за что — на гладкой поверхности пластика не держался ни один карабин. В мешанине проводов застревали ноги, пальцы скользили, и я несколько раз просто срывался.
К счастью, эта же путаница тросов не давала свалиться далеко вниз, играя роль страховой сетки. И это был единственный плюс.
В вентиляционный ход, идущий вокруг кожуха реактора, я вылез намного позже, чем рассчитывал. С трудом втиснулся в узкую отдушину, тут же подумав о том, что придется выламывать как минимум одну пластину бронелита. Иначе мешки с клетчаткой не пролезут.
Растянувшись на керамическом покрытии, я трясущимися руками отцепил с пояса термос с водой и напился. Легкие горели от недостатка воздуха, сердце частило, и я подумал, что переоценил свои силы, отправившись в разведку сегодня. Надо было все-таки как следует отдохнуть перед рейдом.
Счетчик в кармане комбинезона тикал, отсчитывая дозу, пробивающуюся сквозь всю изоляцию. Я вытащил его, включил подсветку. Нет, фон не превышал естественного, слава Пространству. И тем неведомым строителям Корабля, которые обо всем позаботились.
Здесь не слышно было ни ударов рынды, ни боя склянок. И царила полная темнота. Единственным источником света оказалась шкала счетчика, слабо светившаяся зеленым. Постороннего присутствия поблизости я не ощущал. Да и странно было бы его ждать — на многие футы вокруг не имелось ни одного помещения, приспособленного для людей. Здесь бегали и ползали только роботы.
Я включил фонарь, достал карту, скопированную со схемы в синематеке. До того коридора, где я смог бы спуститься, оставалось не меньше полутора тысяч футов. Посветив вокруг, я обнаружил, что ход очень узкий. И ползти с клетчаткой здесь будет неимоверно трудно — разве что толкать мешки перед собой или подтаскивать их за лямки сзади. Не самый удобный способ передвижения, особенно учитывая опасность того, что нас может преследовать охрана. Да и как спускаться с полным мешком, я тоже пока не представлял.
Впрочем, мы могли все же рискнуть и прыгнуть в антигравитационные атриумы. Оставалось только придумать, как защитить клетчатку от гравитационного удара. Если бы имелась возможность отключить гравитаторы, то мы спустились бы в атриумах, заранее заготовив тросы соответствующей длины, от площадки до площадки. Но эти системы являлись абсолютно автономными. Насколько я изучил схемы Корабля, их не могли отключить даже наверху.
В темноте и тепле немедленно захотелось спать. Впрочем, я в любом случае собирался это сделать: сколько бы я ни потратил времени на подъем, сейчас на Корабле было либо позднее утро, либо день. Соваться в коридоры Фатланда в это время мы никогда не рисковали.
Перевернувшись на спину, я подложил под голову свернутый мешок, вытянулся и закрыл глаза. Тут же вспомнился Нор, и я подумал, где он сейчас, удалось ли ему отработать на фермах без проблем. Насколько я знал Марци и его сыночка — вряд ли. Наверняка попытались подстроить какую-нибудь подлянку. Так что оставалось надеяться на благоразумие и сообразительность Нора.
Странно было вот так лежать над реактором, думать о любовнике и улыбаться в темноте. Но наблюдать за мной здесь все равно некому. Так что я мог сколько угодно шептать имя, поглаживать себя в паху и воображать, чем мы займемся после моего возвращения. В голове роилась целая сотня планов, и все они включали в себя секс и постель.
Несмотря на усталость, заснуть не получалось. Я давно так не выматывался, да еще в голове мешались всякие мысли — о Норе, о том, как переправлять вниз клетчатку, о плите на входе, которую надо выломать, снова о Норе. И еще ужасно хотелось есть. До грызущей боли в желудке. Но из того, чем можно было хоть немного заглушить чувство голода, у меня имелся только шоколадный тоник. А меня от сладкого и так тошнило — по пути наверх я выпил половину термоса, чтобы хоть как-то восполнить силы.
В конце концов я кое-как заснул. И даже во сне видел бесконечные, уходящие в Пространство тросы с разноцветной оплеткой.
Не знаю, сколько я проспал. Открыл глаза в полной темноте, снова включил фонарик, подсветил себе дорогу и пополз дальше. Руки и ноги болели, но терпимо, и даже мерзкое ощущение в пустом желудке как-то поутихло. Хотелось отлить, но здесь было негде, и я уговорил себя потерпеть до преобразователя недалеко от Черного коридора. Не лопну, в конце концов, не в первый раз.
Над отдушинами я оказался неожиданно для себя. Ткнулся лбом в какую-то трубу, прополз сбоку от нее, свернул и увидел тусклые пятна света, пробивающиеся снизу. И почти сразу ощутил — правда, очень слабо — чье-то раздражение.
Над коридором коммуникации расходились. Вентиляционная шахта, по которой я полз, уходила под прямым углом вверх, к насосам. Я слышал ровный шум двигателей, подающих воду в систему дезактивации, а оттуда назад, в охлаждающий контур. Последняя отдушина на этом отрезке пути была в паре футов от поворота.
Извернувшись в тесноте воздуховода, я расшнуровал ботинки, с завистью вспомнив обувь на липучках, в которой щеголял Нор, сунул ботинки в мешок. Стараясь не греметь металлом, свинтил решетку и осторожно спустился вниз. Коридор перекрывала диафрагма в дальнем конце, свет из-под пола пробивался тускло-синий, ночной. Как и везде, где редко появлялись люди. А здесь они появлялись, похоже, только в случае каких-то проблем.
До диафрагмы я добежал достаточно быстро. Вот только открутить решетку мне не удалось — высота коридора превышала мой рост футов на пять. Я обескураженно потоптался у стены, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Мы совершенно не подумали о том, что решетки на потолке — это не боковые выходы, которые можно вскрыть электронной отмычкой. Если бы по несчастливой случайности сейчас открылась диафрагма, меня взяли бы голыми руками.
Плазмопатрон с кошкой отпадал сразу — риск пробить не только решетку, но и какую-нибудь трубу и вызвать срабатывание аварийной системы был слишком велик. Попытаться добросить до решетки якорь? Мне это ничем не поможет — я не смогу висеть на веревке и отвинчивать одновременно.