Читать интересную книгу «Козни врагов наших сокруши…»: Дневники - Никон Рождественский

Интересна та страшная клятва, какую приносят масоны в сохранении тайны своего учения: уже из этой клятвы можно заключать, как ужасна эта тайна. “Если я не сдержу, – говорит масон, – этой тайны, то – да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении новаго брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по ветру, чтобы на земле не оставалось ни следа, ни памяти изменника”…

Пусть вдумаются в эту ужасную клятву те, которые считают масонов какими-то невинными мечтателями. Автор замечает при этом: “И это – не пустыя угрозы; дословно оне теперь, конечно, не исполняются, но масону, изменившему ордену, несдобровать и в наши дни”…

Но что же это за ассоциация – масонство? Какая его цель? Кому оно нужно?

Автор отвечает: “Существуют два предположения: или масонство есть дело рук Англии, желающей довести до анархии все народы, чтобы завладеть мировым могуществом, или оно создано иудеями для достижения той же цели. Выдающуюся роль Англии в насаждении масонства легко доказать исторически, так как основателями всех лож во всем мире всегда являлись англичане. Проследить же иудейское влияние исторически пока невозможно. Его фактами нигде доказать нельзя, его можно доказать только логически. Рассеянные уже более двух тысячелетий по лицу земли, часто гонимые, упорные и мстительные, ненавидящие арийские народы, иудеи, привыкшие действовать тайно, хотя бы из чувства самосохранения, всегда мечтали царствовать над миром. А этого они могут достигнуть лишь тогда, когда рушатся все устои христианской цивилизации, а для этого нужно объявить безпощадную войну христианству, монархическому строю, семейному началу и праву собственности, т. е. сделать то, что делают масоны”.

Если мы вспомним, что богоотстунный народ иудейский ослеплен непримиримою злобою к самому имени Господа нашего Иисуса Христа, что он сам на себя призвал страшную клятву за Христоубийство, что за это ужасное преступление на время некое (Рим. 11, 25–26) отступила от него та благодать Божия, которая промыслительно охраняет все народы земные, приуготовляя их к принятию учения о спасении, что именно от этого народа произойдет последний враг христианства – антихрист, то невольно приходишь к заключению, что именно сей народ и является орудием сатаны в осуществлении им тайны беззакония по всякому образу, и в том числе в виде страшнаго масонства… В безумной вражде против Бога и люди могут дойти до осатанения и потерять здравый разум, который должен бы подсказать и масонам, что в общей гибели культуры неизбежно погибнут и они, как бы ни хитро были сплетены их мудрецами – “мастерами” – козни, направленныя против христианства и всей христианской культуры…

№ 77

Какая семинария нужна нашей Церкви?

С тревогою следили мы, епископы, за судьбою проекта преобразования наших духовных семинарий. Не будет преувеличения, если скажу: от решения этого вопроса зависело – быть или не быть Православию господствующим исповеданием на Руси. С каждым годом наши семинарии все меньше и меньше дают нам, архиереям, добрых кандидатов пастырства, и приходится подбирать на священническия места старых дьяконов, ушедших из семинарии с половины курса, а иногда ограничивших свое образование духовным училищем…

В глубокой тайне почему-то хранился проект, выработанный нынешней зимою при прежнем обер-прокуроре Святейшего Синода. А то, что проникало в печать о нем, усиливало нашу тревогу…

Наконец, блеснул яркий луч надежды на лучшее будущее: новый обер-прокурор Святейшего Синода, старый и преданный друг исконной православной церковности, решил быстро подвинуть это дело вперед и поставить его прямо, безбоязненно на почву неотложных нужд Церкви. Имена святителей, призванных к обсуждению проекта преобразования, ручаются за успех дела, если только враги Церкви не изобретут способа и на сей раз вставить палку в колесо.

Великое зло семинарии последняго времени было в непримиримой двойственности ея задачи: она готовила в одно и то же время и пастырей Церкви, и студентов университета, и кандидатов в ветеринары. Из сознания духовнаго юноши как-то сам собою уходил идеал пастырскаго служения Церкви и заслонялся мечтами об университетах и разных институтах и лицеях. А если семинаристу и приходилось волею-неволею идти на служение Церкви, то в нем почти не оказывалось того огонька, который ярким пламенем горел когда-то, в 40-х и 50-х годах, в душе семинариста-идеалиста. Теперь не ждите, чтобы семинарист пришел к архиерею и сказал: “Благословите послужить Церкви в том положении, какое указать вам будет благоугодно”. Или “Благословите занять место там, где вам угодно”. Нечасто бывали такие случаи и в те времена, но тогда уважали таких идеалистов; а ныне такого юношу товарищи назвали бы просто юродивым. Житейский материализм заел душу современнаго семинариста: у него на уме прежде всего – не царствие Божие, а то, что Господь назвал приложением к нему.

Отделение общаго образования от специальнаго, резко подчеркнутое в предстоящей реформе, полагает конец этому раздвоению задачи пастырской школы какою должна быть семинария. Общеобразовательная школа, поставленная в духе православной церковности, предоставленная притом только детям духовенства, будет выпускать юношей, пригодных для дальнейшаго образования в высших учебных заведениях разных ведомств, в том числе, и для пастырских школ, – юношей, основным тоном воспитания которых все же будет православная церковность, что будет ценным вкладом в общегосударственную жизнь, слишком расшатанную в последнее полустолетие веяниями безбожия и материализма. Но из этих же питомцев общеобразовательной духовной школы, надеемся, будет образовываться и главный состав будущих специально пастырских школ, с тою разницею против теперешних семинарий, что юноши эти будут определенно знать; куда и зачем идут. Поступление в пастырскую школу будет для них решительным, пожалуй, безповоротпым шагом на их жизненном пути: ведь пастырская школа ничего, по крайней мере в смысле прав, им не прибавит. Хотелось бы надеяться, что они-то и составят основное ядро питомцев пастырства, около котораго и с которым будут объединяться, так сказать – ассимилироваться питомцы из других школ и сословий. Это столь важное обстоятельство, что на него должно быть обращено особенное внимание тех, кто будет обсуждать реформу духовно-учебных заведений. Реформа имеет святую цель – охранять церковность в воспитании духовнаго юношества. Носителем церковности, самой, так сказать, закваски ея, является, несмотря на всю расшатанность наших семинарий в духовном отношении, все же само духовенство и его семья. Как ни скуден дух церковности в воспитании нашего духовнаго юношества, а все же в них больше сохраняется этого духа, чем в питомцах светских школ. И это – благодаря не самой семинарии, а – духовной семье, ея еще незабытым традициям, влиянию близости к детской душе храма Божия, в коем служат отцы, служили деды и прадеды семинаристов. Этого запаса духовнаго почти нет или очень мало в недуховных семьях. А если где он и есть, если где и веет светлая струя любви к церковности, то благодаря лишь исключительным условиям жизни семьи и особенно благоприятным влияниям. Да и то редко бывает, чтобы этот дух церковности в светской семье совпадал по самому тону своему с духом церковности исторической, традиционной, всеобдержной, каковой, слава Богу, еще не утратился в семьях духовенства. Надо всячески озаботиться, чтобы именно этот исторический дух церковности и лег в основу воспитания будущих пастырей Церкви. Надо оберечь его от слишком сильнаго влияния духа – так сказать – дилетантской, в светских семьях воспитываемой, церковности. Надо иметь в виду, что в эту последнюю нередко проникают, незаметно для самой семьи, идеи слишком либеральнаго отношения к некоторым кажущимся “мелочам”, например, церковнаго устава и церковных канонов. Вместо смиреннаго сознания слабости нашего века в деле применения к жизни сих “мелочей” и благоговейнаго преклонения пред нашими предками, свято их соблюдавшими, является некое стремление во имя гуманности отрицать эти “мелочи”, послаблять нашей немощи, извинять это послабление. Вот это-то юридическое отношение к “мелочам”, это стремление присвоить своему смышлению право взамен простого смиреннаго сознания своей духовной незрелости нередко и является в суждениях о церковности главным стимулом у людей, искренно любящих Церковь, но обвеянных духом мира сего и незаметно для самих себя восприявших эти веяния в свое церковное миросозерцание. У питомцев такой семьи много искренности, много стремления беззаветно послужить Церкви-матери, и в этом отношении можно ожидать немало пользы от влияния таких соучеников и питомцев духовной семьи. Но в них мало как бы уже прирожденнаго духовной семье, в силу долговременно исторически сложившихся условий церковной жизни, уменья быстро разбираться в оценке всего, что относится до церковности. Теряют это свойство и современные семинаристы, а все же они более устойчивы в традиционном понимании церковности, нежели гоноши мирской семьи.