Возможно, другие могли так воевать, но Журавлев... У него свои счеты с фашистами. Еще острее, чем прежде, стало беспокоить его нетерпенье охотника, жаждущего открытой схватки. Он опять был полон жизни и чувствовал воскресшие в теле силы, но врачи... Эх!
Однажды он сказал комэску:
- Вот вы что ни день утюжите воздух вокруг Казбека, а я только и видел горушку, что на папиросной коробке...
Комэск, то ли по наивности, то ли снисходя к невезению летчика-комиссара, покачал сочувственно головой!
- Ладно, дам подержаться за ручку. Так и быть, отведи душу.
Конечно, не красоты белогривого Казбека прельщали Журавлева. Его руки, прикасавшиеся к рулям управления, охватывал трепет, а мысли были направлены неизменно в небо.
Забравшись в кабину тренировочного истребителя УТИ-4 и пристегнувшись ремнями, он ощутил радость человека, вернувшегося наконец в родной дом. Комэска, сидевший в задней кабине, после взлета отдал управление Журавлеву, а тот, истосковавшись по воздуху, выложил все, чем обладал.
На земле доброжелательность комэска точно ветром смахнуло. Покосился на комиссара с хмурой подозрительностью, протянул ехидно:
- По-моему, с совестью у вас не того... А еще коммунист!
- Вы давайте себе отчет в своих словах, - покраснел от неожиданности Журавлев.
- Я-то даю, а вот как прикажете понимать ваше поведение? Летаете, как бог, а ошиваетесь в тылу, точно тупой недоученный курсант, придуриваетесь на земле.
- Послушайте, вы меня оскорбляете. Ведь меня зарезала медицина! Как летчика, как истребителя, понимаете? Мне закрыта дверь в небо. Напрочь! Чем стыдить, лучше помогите восстановить утраченные навыки: воздушный бой, стрельбу, бомбометание. Черта с два вы тогда увидите меня в своей конторе!
Комэск не имел права допускать забракованного врачебной комиссией к полетам, но, чувствуя перед ним вину, позволил с условием: о подпольных тренировках не распространяться.
В запасном авиаполку имелись истребители старых марок, в том числе И-16, с которого Журавлев начинал свою летную жизнь, "Мигов" или "яков" и в помине не было, их на фронте в боевых полках не хватало. Но не это мучило комиссара. Даже натренированного до автоматизма летчика с такими документами, как у него, в боевой полк не пошлют, значит, все старания насмарку. Ну, нет! Надо не проситься в действующую армию, как делают все, а просто удрать на фронт или придумать такое, чтоб самого выгнали из ЗАПа. Только - что? Запить? Не годится. Позорно. А если махнуть в самоволку? Гм... Тоже не находка. Махнешь ненадолго - только выговор схлопочешь, надолго - трибуналом пахнет. И все же, как говорится, голь на выдумки шустра.
Вернувшись как-то с пилотажа в зоне, куда летал, разумеется, инкогнито, он на высоте двадцати метров сделал тройную "бочку". Всего-навсего!
Командира ЗАПа чуть удар не хватил.
- Эт-то... эт-то... хулиганство! - вскричал он, заикаясь. - Какой там сумасшедший так летает?
Комэску деваться некуда, пришлось объяснять.
Вообще-то Журавлев не любит вспоминать неприятности, возникшие в связи с его пилотажным трюком. Не любит вспоминать, но и не раскаивается в содеянном. Жалеет только комэска, тот действительно пострадал, получил дисциплинарное взыскание, а Журавлева изгнали из ЗАПа прямехонько под Сталинград. Поистине верно сказано: дальше фронта не пошлют... Там он и стал летающим комиссаром боевого истребительного авиаполка ЛаГГ-3.
За аэродромом на левом берегу Волги выли собаки, повернув морду на запад, откуда ветер доносил дух свежей крови: там смрадно полыхали пожары и тысячи тысяч людей кончали свою жизнь.
Летая над Сталинградом, Журавлев - насколько глаз хватало - видел дымящиеся развалины, пепелища. Но эти пепелища и развалины жили. Жили особо: они стреляли. Поэтому и приказано сегодня комиссару опустить на врагов рой листовок, чтоб наконец одумались, перестали убивать и умирать сами.
Разноцветные прокламации пришлось связывать стопками и укладывать с боков пилотского сиденья. Журавлев поеживался от близости ненадежно закрепленного груза: зажмут, не дай бог, "мессеры", хлебнешь лиха из-за этих пачек...
Но немецкие истребители будто вымерли, не подавали голосов и зенитки, и от их молчания Журавлеву было не по себе. Неужто на самом деле выдохлись окруженцы? Он спокойно пролетал туда-сюда, меняя курсы: агитпосевная близилась к концу, когда вдруг залп крупного калибра испещрил вокруг него небо дымной рябью. Самолет заболтало взрывными волнами.
"Вот это другое дело! - обрадовался комиссар. - Коли так, пожалуйста, поагитирую вас старым способом..." И, присмотревшись, откуда стреляют, спикировал на батарею. Две осколочные полусотки, подвешенное предусмотрительным оружейником, пришлись в самый раз. Испытанный способ пропаганды подействовал безотказно, батарею словно прихлопнули крышкой. И тут... Нет, комиссар не поверил своим глазам. Не будь его руки заняты, он принялся бы протирать очки. Прямо на него лоб в лоб, пер немец. И какой! Трехмоторный брюхатый транспортник, набитый боеприпасами или другим чем-то для окруженцев. Журавлева обдало жаром. "Попа-а-лся, голубчик..." Он бросил "ЛаГГ" в боевой разворот и в момент оказался выше фашиста. От того потянулась жиденькая струйка - трасса пулеметной очереди. "Пугает, хе-хе!.." Журавлев поймал цель и нажал на гашетки. Если внутри боеприпасы, Ю-52 взорвется. Но ожидаемого фейерверка не получилось. Тогда, приблизившись, он ударил по пилотской кабине и понял, что летчик убит. Когда пилот погибает, руки его конвульсивно прижимаются к груди. А в руках - штурвал. "Юнкерс" резко взмыл, потерял скорость и свалился на землю, мелькавшую в ста метрах. Журавлев - свечой в небо, подальше от греха... У него опыт, его уже щекотали зенитные осколки. И правильно сделал, задав тягу; секунду спустя воздух вокруг опять запузырился от разрывов; обозленные артиллеристы расходились не на шутку.
"Политработа проведена удовлетворительно, - поставил себе оценку комиссар, - теперь и домой можно"
Я, рассказывающий сейчас о Журавлеве, вернулся из госпиталя в свой штурмовой полк весной 1943 года, когда бои уже гремели на Кубани. Мне часто приходилось водить группы на штурмовку фашистских укреплений пресловутой Голубой линии. Однажды утром начальник штаба сказал:
- Сегодня будет тебя прикрывать "Дух Сталинграда".
- А это еще что такое?
- "Дух Сталинграда"? Впрочем, ты не знаешь. Так зовут за глаза нового замполита истребителей сопровождения. Его фамилия Журавлев. С ним можешь работать спокойно, учти только; ведомые у него всегда молодые, необстрелянные.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});