Рву напряженно дрожащий «ил» из виража, даю пушечную очередь, пускаю эрэс - немцы исчезают из поля зрения. Опять ввожу самолет в вираж. На маневр ушло секунд семь. Немцам не удалось разорвать наш строй, а двоим из них уже капут. Но это не утешает, утешает другое: мы по-прежнему держимся что надо. В ушах треск, свист, чье-то хриплое дыханье, кто-то ахает в азарте, у кого-то срываются проклятья. Опять мелькает белый сувой распускающегося парашюта. Кто под ним? Проносится «фоккер», следом - Ла-5, вижу прильнувшего к прицелу Федора, слышу его паровозный гудок:
- Держись, горбачи, наша берет! Пока...
Оглядываюсь и вздрагиваю - нет ведомых. Двоих. Янковский свирепствует, нас беспрерывно атакуют. Трасса сечет воздух рядом с моей головой, резко скольжу внутрь круга, жму гашетки - увы! Оружие не действует. Мигом перезаряжаю - выстрелов нет. Боеприпасам конец. Хорошо, что Янковский еще стреляет, молодец! Экономно расходует патроны. И вдруг - как обухом по голове:
- Патроны все...
У меня вырывается проклятье, словно такого не должно быть. Вот теперь, кажется, действительно все...
Мне не раз приходилось читать о воздушных боях, когда у кого-то кончался боезапас или его подбивали или ранили - и тогда он «выходил из боя». И каждый раз я спрашивал себя, что это значит «выходить из боя»? Имея некоторый опыт воздушных схваток, должен заявить откровенно: выйти из боя можно тогда, когда бой закончен. Еще - когда ты остался в одиночестве без боекомплекта или из-за потери крови не в состоянии управлять самолетом. Но разве такое называется «выходом из боя»? Нет, уж коль ты и твоя машина невредимы и ты бросаешь товарищей в беде, ослабляешь их силы, нарушая организацию тактической единицы ты негодяй и предатель. Ты не имеешь права жить на свете, если из-за твоей подлости погибли верившие в тебя люди.
Я помню, я видел, что делали мои товарищи, оказавшиеся в безвыходном положении: они уничтожали врага ценой собственной жизни. Будь сейчас на борту мой настоящий стрелок, а не кинооператор, я пошел бы один на переправу, протаранил, чтоб и следа от нее но осталось! Такова, значит, моя летчицкая судьба. Но Янковский- то при чем? Надо заставить его выброситься с парашютом, авось укроется в лесах до прихода наших, а я тогда... Последний раз оглядываюсь вокруг - и меня обдает жаром: в небе хоть шаром покати - пусто. Лишь моя четверка по-прежнему виражит как заведенная да пан Пузач надо мной показывает что-то, машет руками. А где же немцы? А-а-а... Вон они! А за ними несется на запад стремительная десятка «яков». Вижу собственными глазами и не верю, все еще кажется: опять прорежут воздух красные ракеты и опять завертится безумная карусель.
- Командир! - кричит Янковский возбужденно. - Отличные кадры! Ха-ха! Во дают флигеры драпа! Из восемнадцати - пятнадцать. Двух «лавочкины» завалили, а одного - Зубков.
- Я насчитал четыре парашюта, - возражаю Янковскому. Тот молчит. Сквозь треск в эфире прорывается болезненный стон Зубкова:
- Командир, у меня выпал стрелок...
- Что-о-о?!
- Стрелок из кабины выпал...
Вот, оказывается, чей четвертый парашют... Невероятно, но факт. Что ж, значит, и такое возможно. Зубков продолжает стонать:
- У меня левую руку задело.
- Зажми рану зубами и терпи. Домой дотянешь?
- Хочу..
- Хочешь - значит, сможешь.
Из-за раны Зубкова к аэродрому едва плелись, стараясь приноровиться к его возможностям. Для меня такой полет - досуг. Я, вспоминая моменты баталии, спрашивал себя: да точно ли думал в те минуты о самопожертвовании, об уничтожении переправы ценой собственной жизни? Ведь в бою раздумывать некогда. Видимо, и я этим не занимался, а то, что привело меня к последнему решению, просто жило во мне всегда.
Выслушав мой доклад о том, почему не выполнено задание, командир полка пожал руку Янковскому и поздравил со сбитым «мессером».
- Извините, - возразил тот, - здесь ошибка, я никого не сбивал.
Командир полка покосился на меня вопросительно.
- Второго «Мессершмитта-109» сбил товарищ Янковский. Подтверждают летчики и стрелки группы а также пан Пузач, кхм!.. То есть командир прикрытия пары «лавочкиных» капитан Бочкин, - пояснил я.
Командир полка повернулся к Янковскому. Тот буркнул, опустив голову:
- Прошу не делать меня центром излишнего внимания, я занят другими делами и задачами.
- Странно... Почему вы отказываетесь? Вы уничтожили противника в бою?
- У меня нет уверенности, что это так, я специалист в иной области. Летчики переглянулись, командир пожал плечами, и только начальник штаба спросил, уставившись на меня досадливо:
- Так кому же записывать «мессера»?
Я махнул рукой:
- В безлюдный фонд...
Поведение Янковского удивляло и раздражало меня, чего он строит из себя? Этого я не мог понять.
Командир отпустил группу и обратился ко мне:
- Так каким образом собираетесь выполнить задание?
- Какое?
- Уничтожение переправы, разумеется...
«0-ох! Да что ж это деется! Что, на мне одном свет клином сошелся? Кроме меня, нет в полку летчиков?»
Больше всего возмущало то, как об этом было сказано. Можно подумать, будто час тому назад я не из боя вырвался неслыханного, а прибыл из санатория. Но разве такое скажешь вслух командиру? А он мне:
- Идите помозгуйте, посоветуйтесь с группой. Даю час на размышления, потом приходите ко мне, примем окончательное решение.
Зову экипаж, садимся на траву по ту сторону КП, открываю «военный совет». Присутствует, кроме раненого Зубкова, весь состав эскадрильи плюс Янковский. Первые минуты использую для «подкручивания» летчиков и стрелков в целях профилактики. Песочу всех. Мыслимо ли такое? Потерять воздушного стрелка, да еще над целью! Это результат плохой дисциплины в экипажах, разгильдяйство. Или небрежно были застегнуты привязные ремни у стрелка, или он неумело действовал в бою и ухитрился открыть замок. Эскадрилья понесла потерю, тяжелое чепе. А через час мы должны нанести повторный удар по переправе, прошу изложить свои соображения касательно задания.
У подчиненных, как и у меня самого, тактическое мышление явно хромает, тужатся, мнутся, а ничего оригинального не предлагают. Догадываюсь, каждого коробит мысль о вероятности повторения дикой свалки. Отпущенное командиром время истекает, а мы досадно буксуем все на том же месте.
Подходит инженер по вооружению, спрашивает разрешения сдать на склад взрыватели замедленного действия. Погода солнечная, на малых высотах никто не летает.
«Стой! - осеняет меня. - А что, если ударить по мосту комбинированно?» Говорю инженеру:
- Погоди со взрывателями, - и разворачиваю карту, показываю летчикам. - Сделаем так: ударная группа полетит на «брее», а отвлекающая где-то на двух тысячах... Подход с запада под вечер, чтобы закатное солнце слепило зенитчиков. Как? Связь между группами зрительная при полном радиомолчании. Поняли соль? Думаю, получится. Пойду доложу командиру, а вы ждите здесь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});