сторону, откуда доносились странные звуки, крикнула:
— Стой, стрелять буду!
— Ох, господи, не надо, что ты! Это я, Род!
Это в самом деле был он — на лестнице, которую приставил к стене дома. Я вздохнула с облегчением, хотя и ощутила дурноту, потом дрожащим голосом спросила:
— Что ты тут делаешь? Это новая шутка — пугать людей до полусмерти?
Он неторопливо забрался ко мне в комнату, сел на подоконник и заявил:
— Я решил нанести тебе визит.
— А ты вообще слышал, что бывает такая штука, как входная дверь?
— Слышал. Это такая штука, которую захлопывают перед носом, лишь завидев твое лицо. А мой способ единственный, чтобы заставить тебя снова начать разговаривать со мною.
Тут он отвел в сторону ствол револьвера.
— Будь добра, можно тебя попросить не размахивать этой штуковиной у меня перед носом? Я из-за этого что-то нервничаю… Мне надо с тобой поговорить.
Я положила револьвер обратно в ящик столика и, подавив улыбку, строго сказала:
— Да, но ты чуть было не оказался тем, кто вообще никогда ни с кем не смог бы разговаривать…
Он пересек комнату и, подойдя совсем близко и обняв меня, нежно поцеловал меня в лоб.
— Я прощен? — спросил он.
— Да, — пробормотала я.
Ну что ж, совместная работа Негри и Любича в очередной раз оказалась триумфальной. Фильм «Запретный рай» называли совершенным шедевром, и до сих он пор считается лучшим из фильмов, в которых я снималась в Америке. Однако для меня гораздо отраднее то, что благодаря ему репутация Эрни укрепилась настолько, что его работа стала считаться эталоном романтической комедии для взрослой аудитории и впоследствии он смог создать такие великолепные фильмы, как «Веер леди Уиндермир», «Принц-студент в старом Гейдельберге», «Парад любви» и «Ниночка».
В 1925 году компания Famous Players-Lasky построила новую, великолепно оборудованную студию на Маратон-авеню.
Афиша фильма «Запретный рай», режиссер Эрнст Любич, 1924
Компания была также реорганизована, сменила название на Paramount Pictures, и мы въехали в наши новые владения, похожие на дворец, покинув сравнительно примитивные помещения на углу Голливуд-бульвара и улицы Вайн. Кинематограф уже окончательно встал на ноги, превратившись в такой вид искусства, который стал очень серьезным бизнесом. Довольно скоро киноиндустрия заняла шестое место по экономическим показателям среди всех отраслей промышленности в США.
Тем временем срок моего контракта завершился, но мне тут же предложили новый и, чтобы стимулировать мое желание продолжать сниматься на этой киностудии, гарантировали оплату отпуска в Европе и значительно повысили гонорар. В течение первого года нового контракта мне положили 7500 долларов в неделю, затем, на второй год, — 8500 и в течение всего третьего года — 10 тысяч долларов.
Как раз в это время Глория Свенсон покинула Paramount Pictures, сопровождаемая шумихой в прессе: желая делать фильмы самостоятельно, она заявила, что художник должен быть независимым. Правда, после этого ей не удалось достичь успеха, сравнимого с прежним уровнем ее работ. Она смогла добиться грандиозного успеха, лишь когда по прошествии тридцати пяти лет вернулась на свою старую киностудию и сыграла главную роль в фильме «Бульвар Сансет».
Когда Глория перестала работать на киностудии, наши «враждебные отношения», эта идиотская, навязанная нам выдумка рекламного отдела, как-то сами собой «прекратились». Кроме того, я теперь оказалась бесспорно единственной королевой киностудии и не могу сказать, что такое положение меня не радовало. Мне много раз предлагали стать продюсером кинокартин, в которых я снималась, однако я не имела желания ввязываться в это. Поскольку компания Paramount сама инвестировала средства в съемки моих фильмов, а они давали хорошие сборы в прокате, это позволяло мне требовать — и получать! — самые хорошие сценарии и лучших кинорежиссеров. Поэтому я не видела необходимости отказываться от привычного порядка работы, когда существовала уверенность в будущем. Пусть бизнесмены занимаются своим делом — продюсированием кинофильмов, а актеры, люди творческие, раскрывают содержание замысла авторов фильма.
Верность такого подхода к киноделу оказалась доказана, притом вполне определенно, в последние годы, то есть в наши дни. Как только роль киностудий начала снижаться, а актеры превратились в продюсеров, Голливуд перестал существовать как всемирная столица кино. Оборвались и многие блистательные карьеры в кинематографе. Актеры, как правило, за исключением очень немногих, неспособны правильно оценивать, что именно они делают лучше всего. Когда они получают автономию и более не находятся под руководством киностудии, то есть коллективного организма, который защищает их творческую деятельность, они очень часто делают неверный выбор, как и что им играть, а потому страдают и сами. Незадолго до моего отъезда в отпуск, который я по контракту могла провести в Европе, Paramount решила отметить заключение нового контракта со мною, устроив грандиозный прием в старом отеле «Ритц» в Нью-Йорке. Это было грандиозное празднество, званый вечер и гала-представление, все было устроено с максимальной щедростью, на какую тогда в своем лучшем проявлении был способен Голливуд. Все еще происходило в стиле той эпохи, когда зарабатывание денег казалось делом неизбежным и неоспоримым, когда даже чистильщики ботинок теоретически могли стать капиталистами на Уолл-стрит, а любой водитель такси в отношении рынка акций давал самые верные советы, гарантировавшие получение целого состояния.
В середине 1920-х годов все и вся было грандиозно, имело колоссальные масштабы. Люди перестали быть наблюдателями какого-то невероятного действа, они уже оказывались не просто зрителями, нет, они сами были этим действом. И я не была исключением из общего правила, о чем свидетельствует повествование о моем приезде в Париж как раз во время этого отпуска. Написанное язвительно и производившее уморительный эффект, оно появилось между тем в журнале Town & Country[211] лишь в ноябре 1950 года. Называлась эта статья «Мои злоключения с Полой», а написал ее Хауэрд Грир[212], кто делал дизайн нарядов для большинства фильмов с моим участием, начиная с картины «Обман». Я могу воздать ему должное, воспроизведя здесь часть этой статьи:
Моя поездка в Европу пришлась на то же время, когда Пола впервые вернулась туда после долгого пребывания в Америке. Я предполагал, что ее возвращение вызовет определенный отклик публики, известный приступ восторга, однако я оказался совершенно неподготовлен к той несусветной шумихе, какая начиналась всякий раз, когда она появлялась на публике.
В Париже я остановился в отеле Claridge, а неделей позже в нем появилась Пола. Конечно, я ожидал, что она захочет занять один из люксовых апартаментов, но мне и в голову не могло прийти, что она пожелает расположиться так, чтобы