Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

— Вода, чтобы пить! — объявила она.

— Спасибо, — ответила Альма, — вы очень добры.

После этого они еще некоторое время смотрели друг на друга: Альма — устало, сестра Ману — настороженно, а преподобный Уэллс — радостно.

Наконец преподобный склонил голову и проговорил:

— Спасибо тебе, Господи Иисусе и Владыка наш, Отец Его, за благополучное прибытие к нам рабы твоей, сестры Уиттакер. Молим тебя, будь к ней благосклонен. Аминь.

С этими словами они с сестрой Ману наконец удалились, а Альма набросилась на еду, хватая ее обеими руками и глотая так поспешно, что ни на секунду не задумалась о том, что же, собственно, оказалось у нее во рту.

* * *

Посреди ночи женщина проснулась и почувствовала во рту теплый металлический привкус. Рядом пахло кровью и шерстью. С ней в комнате было животное. Млекопитающее. Альма поняла это прежде, чем вспомнила, где находится. Ее сердце быстро заколотилось, пока она неуклюже и лихорадочно нащупывала в уме обрывки информации. Она не на корабле. Не в Филадельфии. Она на Таити — да, наконец она вспомнила. На Таити, в хижине, где жил Амброуз. Как «хижина» по-таитянски? Фаре. Она в своей фаре, и с ней рядом какой-то зверь.

Женщина услышала, как зверь заскулил протяжно и жутко. Села в своей крошечной неудобной кровати и огляделась. В окно бил сноп лунного света, достаточно яркий, чтобы осветить собаку, стоявшую посреди комнаты. Собака была маленькая, весом не больше двадцати фунтов. Она прижала уши и оскалила зубы. Они неподвижно уставились друг на друга. Собака перестала скулить и зарычала. Альме не хотелось вступать в схватку с собакой. Пусть даже эта собака была совсем маленькой.

У кровати валялась коротенькая бамбуковая палка с пресной водой, которую дала ей сестра Ману. Это был единственный предмет в пределах досягаемости, который мог бы послужить оружием. Альма попыталась понять, сумеет ли дотянуться до палки и не разозлить собаку еще сильнее. Ведь если собака нападет на нее, нужно будет отбиваться. Женщина медленно опустила руку к полу, не отрывая глаз от животного. Собака залаяла и подошла ближе. Альма отдернула руку. И попыталась снова. Собака опять залаяла, на этот раз более злобно. Видимо, поднять оружие у Альмы не было шанса. Ну так будь что будет. Она слишком устала, чтобы бояться.

— Чем я тебе досадила? — устало спросила она.

Услышав голос женщины, собака разразилась злобным лаем; ее тельце, казалось, подпрыгивало над полом с каждым звуком. Альма пристально смотрела на нее.

Стояла глубокая ночь. На двери хижины не было замка. У женщины не было даже подушки. Она потеряла все свои вещи и спала прямо в грязном дорожном платье, в складки которого были запрятаны монеты. Ей нечем было отбиваться, кроме как короткой бамбуковой палкой, да и до нее она не могла дотянуться. Ее хижину окружали огромные крабы; внутри кишели ящерицы. А теперь еще это — злобная таитянская собачонка в ее комнате. Альма устала так сильно, что ей надоело волноваться.

— Уходи, — велела она собаке.

Та залаяла еще громче. Альма сдалась. Она повернулась к ней спиной, легла на бок и в который раз попыталась найти удобное положение на тонком тюфяке. Собака все лаяла и лаяла. Ну давай же бросайся на меня, подумала Альма. И уснула под ее яростный лай.

Через несколько часов женщина проснулась снова. Свет изменился — почти рассвело. Теперь в центре ее хижины сидел маленький мальчик и смотрел на нее. Альма моргнула и заподозрила, что тут не обошлось без колдовства: что за маг явился сюда ночью и превратил маленькую собачку в маленького мальчика? У мальчика были длинные волосы и серьезное лицо. На вид ему было лет около восьми. Рубашки на нем не было, но он был по крайней мере в брюках, хотя одна штанина была коротко оторвана, словно он выбирался из капкана и часть одежды ему пришлось сбросить.

Мальчик вскочил, будто ждал, когда Альма проснется. Он подошел к кровати. Женщина испуганно вскрикнула, но потом увидела, что ребенок держит что-то в руках и, более того, кажется, протягивает это ей. Лежавший у него на ладони предмет поблескивал в неярком утреннем свете. Мальчик положил его на край кровати. Это был окуляр микроскопа.

— О! — воскликнула Альма.

Услышав ее голос, мальчик убежал. Хлипкая загородка, называвшая себя дверью, бесшумно захлопнулась за ним.

После этого уснуть Альма уже не смогла, и вставать ей не хотелось. Со вчерашнего вечера она ничуть не отдохнула. Кто еще намерен прийти к ней в комнату? Что это за место такое? Она должна найти какой-то способ загородить дверь — но чем? На ночь можно было бы придвигать к двери маленький столик, но его легко было сдвинуть в сторону. А если учесть, что вместо окон здесь были лишь дыры, прорубленные в стенах, то какая польза от того, что она закрыла бы дверь? Альма рассеянно вертела в руках медный окуляр. Где же оставшиеся части ее драгоценного микроскопа? Кем был этот мальчик? Надо было догнать его и выяснить, где он спрятал остальное ее имущество.

Закрыв глаза, женщина прислушалась к незнакомым звукам. Ей казалось, она слышит, как встает солнце. Она точно слышала бьющиеся о берег волны — те были прямо за дверью. Ее пугала близость прибоя. Безопасно ли жить в этой хижине? Не унесет ли ее ночью в море? Альма бы предпочла, чтобы от воды ее отделяло расстояние побольше каких-то четырех ярдов. Море казалось слишком близким, слишком опасным. Птица, сидевшая прямо над ее головой на крыше, издала странный крик. Он звучал как слова: «Думай! Думай! Думай!»

Да она всю свою жизнь только этим и занималась!

Наконец Альма встала, смирившись с тем, что больше не заснет. Она не знала, где туалет или место, которое могло бы послужить им. Вчера ночью она присела за фаре, но теперь надеялась, что где-нибудь поблизости есть более подобающие приличной женщине удобства. Однако, выйдя за дверь, Альма чуть не споткнулась обо что-то. Она посмотрела под ноги и увидела прямо у себя на пороге — если можно было назвать это порогом — портфель Амброуза, который терпеливо ее там дожидался, застегнутый на все ремни. Встав на колени, женщина распахнула портфель и быстро просмотрела содержимое: все рисунки были на месте.

На берегу, насколько позволял разглядеть тусклый утренний свет, не было ни души — ни женщины, ни мужчины, ни мальчика, ни собаки.

«Думай! — прокричала птица над головой. — Думай!»

Глава двадцать третья

Время никогда и не думает останавливаться, какой бы странной и непривычной ни была ситуация; потихоньку шло оно и для Альмы в заливе Матавай. И медленно, то и дело спотыкаясь, она начала осмысливать окружавший ее новый мир.

Совсем как в детстве, когда в ней впервые проснулась способность к познанию, Альма начала с того, что изучила свой дом. Это не отняло у нее много времени, так как ее крошечная таитянская фаре была не чета «Белым акрам». По правде говоря, там нечего было изучать, кроме одной-единственной комнаты, хлипкой двери, трех окон без стекол, мебели из грубых досок и тростниковой крыши, кишевшей ящерицами. В первое утро Альма тщательно осмотрела жилище, выискивая какие-либо признаки присутствия Амброуза, какой-нибудь его след, но ничего подобного не нашла. Она стала искать эти следы еще до того, как отправилась на поиски своего собственного потерянного багажа (те оказались бесплодными). Но ничего не обнаружила. А что она надеялась найти? Адресованное ей послание на стене? Стопку рисунков? Может, связку писем или дневник, проливавший бы свет хоть на что-нибудь, а не содержащий одни лишь загадочные мистические терзания? От Амброуза здесь ничего не осталось. В разочаровании женщина раздобыла метлу и счистила паутину со стен. Посыпала пол новой сухой травой вместо старой сухой. Взбила тюфяк — и смирилась с тем, что это ее новый дом. По совету преподобного Уэллса Альма также смирилась с досадной реальностью, заключавшейся в том, что ее вещи или вернутся к ней рано или поздно, или нет, и поделать с этим ничего нельзя, абсолютно ничегошеньки. Она мрачно успокоила себя тем, что ей теперь, по крайней мере, не придется распаковывать коробки.

И вот в своем единственном платье Альма продолжила изучать окружающую обстановку.

За домом стояла открытая печь, называвшаяся химаа; на ней Альма научилась кипятить воду и готовить скудный набор блюд. Сестра Ману показала ей, что можно сделать из местных фруктов и овощей. Альма сомневалась, что в результате ее трудов получится хоть что-нибудь съедобное, но не унывала и гордилась хотя бы тем, что может сама себя накормить. (Она стала автотрофом, с горькой улыбкой подумала она; как гордилась бы ей Ретта Сноу!) Тут же, за хижиной, было жалкое подобие садика, но с ним мало что можно было сделать: Амброуз построил свое жилище на раскаленном песке, поэтому даже пытаться что-то вырастить здесь было бесполезно. Никак было не справиться и с ящерицами, всю ночь шнырявшими под потолком. Зато ящерицы помогали бороться с москитами, так что Альма старалась не обращать на них внимания. Она знала, что безобидные ящерки не причинят ей вреда, хоть ей и не хотелось бы, чтобы они ползали по ней по ночам, но некоторые вещи в жизни так и остаются мечтами. Оставалось лишь порадоваться, что это ящерицы, а не змеи. Змеи на Таити, к счастью, не водились.