Руэ наклонила к нему голову, ее волосы были мягкими, как паутина.
— Ты хочешь попытаться спрятать ее в каком–нибудь другом месте? — прошептала она в ответ.
— Нет. Он найдет ее, куда бы мы ее ни спрятали. Я должен пробудить ее.
— Ты неделями пытался сделать это, Бек, и ничего не вышло. Что же такого ты можешь сделать, чего еще не делал?
Он поцеловал ее волосы и обнял обеими руками.
— Выяснить, что держит ее в таком состоянии. Выяснить, как вывести ее оттуда.
Даже в темноте он почувствовал, что она улыбается.
— Это не новый план. Это уже было.
Он кивнул, мягко прикоснувшись к ее колену:
— Я знаю. Но предположим, мы смогли бы найти способ пробудить ее. Мы перепробовали все, о чем только могли подумать. Но мы продолжаем свои попытки в одном и том же направлении, просто пытаясь вывести ее из состояния транса. Странник сказал, что она не вернется к нам, пока не найдет способа простить себя за худшее из своих прегрешений. Я думаю, это и есть ключ. Нам следует выяснить, что это за прегрешение.
Руэ подняла голову, откинув с лица назад свои рыжие волосы:
— Как же ты сможешь сделать это? За ее плечами сотни преступлений, которые ей трудно простить себе. Как ты сможешь выбрать одно?
— Друид сказал, что это — то, которое она считает худшим. — Он умолк, размышляя. — Что бы это было? Что она может считать своим худшим поступком? Чье–нибудь убийство? Она умертвила много людей. Что имеет для нее большее значение, чем все остальное?
Руэ сморщила свой гладкий лоб:
— Может быть, это было то, что она сотворила, когда только стала чародейкой, когда была еще молода, нечто такое, что лежит в основе всего, что она наделала с тех пор.
Бек долго смотрел на нее, вспоминая сон, приснившийся ему недавно. Он не отставал от него с тех пор, сжавшись до смутного образа, утратив все детали. Этот образ парил сейчас перед ним, так что казалось, можно было потянуться и прикоснуться к нему.
— Что это? — спросила Руэ.
— Не знаю. Думаю, в твоих словах есть верное зерно и это могло бы помочь. Это нечто, касающееся ее детства. — Бек продолжал смотреть на нее. — Мне нужно пойти вниз и посидеть с ней. Может быть, если я буду смотреть на нее, побуду рядом с ней, в одной комнате, это поможет.
— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?
Пока он колебался, она протянула руки и взяла его лицо в свои ладони:
— Иди сам, Бек. Возможно, тебе нужно побыть одному. Я приду позже, если понадоблюсь тебе.
Она страстно поцеловала его и исчезла в глубине коридора. Мгновение он оставался на месте, превозмогая свое смущение, затем последовал за ней к кораблю.
Не было никакого повода считать, что эта ночь будет отличаться от любой другой, но что–то — он не мог объяснить этого — убеждало Бека, что сегодня все может быть иначе. Что бы он ни пытался сделать — а он все перепробовал, — Грайан даже глазом не моргнула с того момента, как он обнаружил ее на коленях с окровавленным мечом Шаннары в руках. Лишь в тот единственный раз, когда он потерял самообладание и зарыдал, когда он даже не пытался от нее ничего добиться, она вышла из своего ступора, чтобы поговорить с ним. Она сделала это по причинам, которые он так и не смог выяснить, но сегодня ночью он решил, что должен это сделать. Весь секрет состоял в том, чтобы связать повод для того единственного пробуждения с тем прегрешением, что она совершила некогда в прошлом и которое она рассматривала как непростительное.
Он сообщил Альт Меру, что собирался делать, и предположил, что, возможно, кто–то другой захочет встать на стражу на одной из башен повыше. Капитан сказал, что он сам займется этим, пожелал Беку удачи и перелез через борт корабля. Бек стоял в одиночестве на пустынной палубе, размышляя, не следует ли попросить помощи Руэ. Но он понимал, что хочет этого только, чтобы в случае неудачи услышать заверения, что он сделал все, что мог. Неправильно было использовать Руэ таким образом, и Бек сразу же отбросил эту мысль. Если он потерпит неудачу этой ночью, пусть это будет только его неудачей.
Бек спустился к капитанской каюте и проскользнул в дверь. Квентин Ли спал в своей постели, и его дыхание было глубоким и ровным, он лежал, отвернув лицо от единственной свечи, горевшей рядом. Иллюминаторы были закрыты ставнями и занавешены, так что ни свет, ни звук не проникали наружу. Воздух в каюте был спертым. Бек хотел было задуть свечу и открыть ставни, но решил, что это неразумно.
Он подошел к сестре. Грайан лежала на своем соломенном тюфяке, подтянув колени, с открытыми глазами. На ней было ее серое платье, а сверху наброшено легкое одеяло. Руэ причесывала ее сегодня, и темные пряди волос сверкали в свете свечи, подобно шелковым нитям. Пальцы ее были сцеплены вместе, а губы изогнулись, возможно в ответ на затаенное сожаление или беспокойное видение.
Бек усадил ее так, чтобы она опиралась на переборку, а сам сел напротив нее. Он смотрел на нее, больше ничего не делая, перебирая все, что знал, пытаясь решить, что делать дальше. Ему нужно было разбить защитную скорлупу, в которой она закрылась, но, чтобы сделать это, следовало понять, от чего она защищалась.
Он попытался представить себе это и потерпел неудачу. Внешне она выглядела почти ребенком, но под этой внешностью скрывалась натура жестокая и безжалостная. Это вовсе не исчезло, даже после столкновения с магией меча Шаннары. И что это за деяние, которое отстояло отдельно от других? Что за кошмарное прегрешение, с которым она не могла примириться, совершив так много дурного?
Бек сидел, уставившись на нее так же, как она — на него, при этом никто из них на самом деле не видел другого, ибо мыслями оба они пребывали в иных местах.
Бек подумал о детстве Грайан, когда она была похищена и попала в руки Моргавра. Могло ли что–нибудь случиться тогда, как предположила Руэ, нечто настолько ужасное, что она не могла простить себя за это? Было ли там что–то, о чем он не знал, но должен догадаться?
Внезапно ему пришло в голову, что он неверно подходит к этому. Может быть, она сожалеет не о том, что совершила, но о том, чего ей не удалось сделать. Возможно, не преступление, но упущение мучает ее. Ведь вполне возможно, что Грайан не может простить себе того, что, как она полагала, она должна была сделать и не сделала.
Он вспомнил слова, произнесенные Грайан той ночью, когда она спасла жизнь Квентину: что Беку не следует плакать, что она рядом, что она, его старшая сестра, вновь будет за ним приглядывать.
Но она сказала еще что–то. Она сказала, что никогда больше не бросит его, что она так виновата, что оставила его. Она плакала и повторила несколько раз: «Мне так жаль, так жаль».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});