«Девочка моя…» — прошелестела Василиса, теряя связь с реальностью.
— Не смей! Нет! — крикнула строптивая наследница.
«Прими…»
— Я не хочу! — заорала она и вскочила на ноги, протестуя, пытаясь закрыть канал передачи, крича от боли и бессилия.
— Не позволю! — прорычали у Василисы над ухом, и за мгновение до того, как мир наполнился тьмой, ведьма Лук с ужасом поняла, что нить, всю жизнь связывавшая её с наследницей оборвалась, а выпущенная сила потерялась где-то по пути.
Демон встряхнул безвольное тело, словно думал, что таким способом он сможет вернуть в него жизнь, и зарычал.
Ласточка торопливо взлетела с места, до дрожи напуганная этим яростным, болезненным, почти животным рёвом, суетливо рванула в одну сторону, повернула на девяносто градусов и влетела в тишину, разбитую едва разборчивыми всхлипами и чьим-то утешающим голосом.
Ослепнув от ярко-белого света, ласточка опрометчиво метнулась в сторону тёмного пятна и немедленно врезалась во что-то твёрдое и горячее.
— Ну, ничего себе! — охнул Диметриуш, едва успев поймать потерявшуюся в больничном пространстве птичку. — Смотри-ка, ласточка! Это же хорошая примета, правда? Говорят, к добрым вестям. Маш, ну глянь!
— Не хочу, — всхлипнула девушка, не поднялась, не посмотрела в его сторону. — Я ничего не хочу… Это я во всём виновата.
— Ну что за детский сад! — Бьёри опустил ласточку на подоконник, но та и не подумала улетать, а сделав круг по маленькому дворику, вернулась к палате.
На высокой больничной койке лежала маленькая женщина, такая бледная, что её лицо, пожалуй, слилось бы с белой подушкой, если бы не облако рыжих волос. Тут же, в большом удобном кресле сидел темноволосый демон с пиратской повязкой на глазу, удерживая на своих коленях ту девушку, которая ещё полминуты назад плакала, уткнувшись лицом в постель. Сейчас её хрупкие плечики тоже горестно вздрагивали, и демон неустанно проводил по ним рукой, шевелил копну светлых волос, шепча при этом:
— Ну, Машунь, пожалуйста. Нельзя столько плакать. Ты заболеешь.
— Мне плевать.
— А мне нет! И Василисе ты своей болезнью тоже не поможешь. Хватит убиваться! Она ещё не умерла…
— Ещё-ё-ё! — взвыла девушка, и Димон тихо выругался сквозь зубы.
— Снова здорово! Машка, это кома. Страшно, не спорю. Но твоя Буся жива, вот что главное. Мы же уже сто раз это обсуждали! Врачи дают хорошие прогнозы… А хочешь, перевезём её в Империю? Или я договорюсь с кем-нибудь из магов, чтобы глянули. Хочешь?
— Хочу! — она перестала всхлипывать и подняла на Диметриуша мокрые беспомощные глаза. — Мага.
Он подался вперёд и лёгким поцелуем прикоснулся к солёным губам.
— Ну, вот и славно. Вот и договорились. Главное, хватит рыдать.
Мария печально посмотрела на мужчину и тихо произнесла.
— Я только не понимаю, зачем. Зачем она это сделала, Дима? Неужели она думала, что я смогу это принять? Смогу жить с этой силой, зная, что Буся умерла… для меня?..
Димон скрипнул зубами. Проклятье!
— Она не умерла. Это раз. И этот раз я тебе повторяю уже в сотый раз.
— Господи! — Маша снова спрятала лицо у мужчины на груди. — Не передать словами, что я почувствовала, когда поняла, что она вливает в меня свою силу. Что не умерла, что жива, что отдаёт добровольно… Не могу! — всхлипнула, и снова задрожали плечи, а тонкие руки обвились вокруг талии демона. Сильно, — Ты понимаешь, что её спасло только то, что я была в Империи? Будь мы обе на Тринадцатом, я бы не смогла остановить поток, и тогда она отдала бы всё. Дим, понимаешь?
Дим мрачно глянул на светлую макушку и поджал губы. Василису, вне всякого сомнения, жаль. Но если выбирать между ней и Машкой… Поэтому он совершенно эгоистично считал, что лучше бы Василиса успела отдать своей внучке всё. Проклятье! Да он чуть не помер, когда понял, что девчонка сделала, чтобы не позволить своей бабушке умереть. Дурочка, так рисковать! Счастье, что отсечённая сила выбрала в качестве накопителя Родительское око. А если бы рядом не было такого сильного артефакта? Ведь разнесло бы взрывной волной не только аудиторию, но и половину Института. Ну, почему Машка сначала делает, а потом думает?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Диметриуш осторожно провёл по выступающим лопаткам и тихо выдохнул.
— Понимаю.
На самом деле он понимал гораздо больше, чем Маша могла себе представить. И то, что Василиса не просто так пошла на столь решительный шаг, и не потому, что что-то угрожало её жизни — какая разница, если всё равно придётся умереть. А ещё он знал, что что бы там ни говорили местные врачи, вывести Василису из комы не получится до тех пор, пока они не вернут нить, связывающую её с внучкой. А для этого надо придумать, как вытащить силу ведьмы из Родительского ока.
Диметриуш опустил веки и легко поцеловал Машу в макушку. Думать о том, что бы произошло, не надень он на неё артефакт, не хотелось. Честно говоря, он просто боялся об этом думать, впервые с того момента, как Маша вернулась в его жизнь, осознав, как много ведьмочка для него значит.
«Как много?» — спросил у себя Димон, а когда девушка вновь посмотрела на него, ответил категорично и безмолвно: «Всё!» И эта мысль, почему-то не принесла ни радости, ни облегчения, а только страх, такой сильный, что в груди болезненно ёкнуло сердце.
— Машунь, может, домой поедем уже, а? — спросил Диметриуш, переводя взгляд с девушки на лежавшую на кровати женщину. — Всё равно мы тут ничем помочь не можем. Или в Империю. Хочешь?
— Лучше домой, — вздохнула Маша, и Димон спрятал торжествующую улыбку у неё в волосах. Двух недель не прошло, а она так спокойно называет его квартиру домом. Кто бы сказал, что он будет радоваться такой ерунде, не поверил бы. — Только ты насчёт мага договорись.
— Договорюсь, — Диметриуш кивнул и, не выпуская девушку из объятий, поднялся. — Или ты сама договоришься. Мама просила…
— С твоей мамой я разговаривать не стану! — решительно перебила девушка. — Я её боюсь. Это во-первых.
— А во-вторых?
— И во-вторых тоже это… Пусти меня, пожалуйста.
— Не хочу. Мне и так удобно.
— Пусти, Дим. Я попрощаться хочу.
Нехотя демон выпустил девушку и ревниво следил за тем, как она подходит к кровати, как опускается на колени, прижавшись лицом к бледной тонкой руке, хмурился, слушая, как она шепчет слова прощания, перемежая их с обещаниями и клятвами.
И ласточка тоже смотрела и слушала до тех пор, пока парочка не покинула палату, а затем птичка сорвалась с места и взметнулась вверх так стремительно и так целенаправленно, словно слышала только ею слышимый зов.
Но, конечно никто её не звал. Ласточки самые свободолюбивые, самые независимые птицы, они летают, где хотят и когда хотят. И ведёт их лишь сила их любопытства.
А может, какая другая сила. Может, и не сила вовсе, а воля к жизни. Так или иначе, но ласточка влетела в сад, где среди экзотических цветов, над которыми носились то ли маленькие птички, то ли огромные бабочки, среди сладких насыщенных ароматов, у круглого озерка, под зеркальной гладью которого лениво шевелили плавниками гигантские золотые рыбки, на увитой плющом скамье сидел темнокожий мужчина. Он отрешенным взглядом обвёл окружающее его богатство красок и тихо выдохнул, закрывая глаза.
Ласточка присела на край скамьи, недоумённо рассматривая пугающе неподвижного человека. А тот вдруг шевельнул толстыми губами и тихо проговорил:
— Не смотри.
Взвилась вверх с колотящимся сердцем, а в следующее мгновение поняла, что человек обращается не к ней.
— А уж если всё равно смотришь, то хотя бы не молчи, — произнёс мужчина и распахнул неожиданно голубые на почти чёрном лице глаза. — Зачем ты здесь, Крылатый?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Джунгли экзотического сада шевельнулись, выпуская из своего влажного плена светлокожего мужчину с огромными иссиня-чёрными крыльями за спиной.
— Что значит, зачем? — приятным голосом спросил он. — Разве не могу я соскучиться по единственному брату?
— Не можешь, — ответил Онса и подвинулся, освобождая Урсе место. — Нельзя соскучиться по ненависти. А ты меня ненавидишь.