Читать интересную книгу Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник) - Орбел Татевосян

Часов около 9 вечера мужики навалились на меня: ты же видишь, она вот-вот с ума сойдёт, тебе придётся уехать. Собрал нехитрые пожитки, вышел на дорогу без какой-либо надежды. А до Можайска – 14 километров. И повезло, какой-то автобус пустым возвращался в райцентр, подхватил меня, довез до станции, где на вокзальной скамье и переночевал до начала 6-го утра, а там первым рабочим поездом – в Москву (тут были тепловозы, и эту магистраль электрифицировали несколько позже).

К Галусту, куда же еще. Его доброта без края, а мне все равно стыдно. Езжу каждый день в учебную часть факультета. На второй или третий день я им основательно надоел, дали направление в общежитие, предупредив: оно еще не готово, там ремонт. Конечно, я поехал. Оно тоже в Черёмушках, только на другой трамвайной линии, 22 маршрута (101-й корпус). Действительно, пока никого нет из обитателей, один только комендант с семьей. Отставной майор КГБ. Живёт тут же на первом этаже, в служебном коридоре. Могу только, говорит, 520-ю на пятом этаже предложить, единственно отремонтированная и меблированная комната. Мне одно место и надо! На пятые-шестые сутки стали появляться и «коллеги». В нашей комнате интернационал: осетин Мурад Шавлохов, грузин Тамаз Иванидзе, русский Игорь Карташов (?) и аварец, сын председателя Радиокомитета Дагестана, Роальд (фамилию не помню). Все – голь перекатная, кроме дагестанца. У меня была одна рубашка, у Игоря и Тамаза – по две, у Мурада – три, в придачу к скрипке (хочет научиться хорошо играть на ней, то и дело пиликает танец маленьких лебедей). А у этого «буржуйского» сынка – шесть! Он их носит по два дня и раз в неделю по три штуки отдаёт в стирку.

Вот и «физик» Костя Юдин приехал из Пятигорска (193 см!). Один из тех, кто ходил ко мне на Стромынке задачки решать. Столкнулись лицом к лицу, пожали руки, перекинулись парой слов, и он мне: «Ты когда умудрился язык выучить? Тебя понять нельзя было месяц назад». Утешил. Значит, по-русски я начал уже сносно говорить.

Ещё был интересный эпизодец, сыгравший роковую роль в моей бурной жизни. Небольшого роста грузин (тоже забыл имя) пожаловался: не могу познакомиться с девушкой, как это делать, подскажи. Пойдём, говорю, покажу наглядно. Вышли на улицу, двое девчат навстречу. Я их останавливаю. Извините, говорю, мой друг хочет познакомиться, а сильно робеет. Разрешите вас познакомлю? Они смеются и разрешают. Оказалось, обеих зовут Валя, одна Сапрыкина (посимпатичнее), другая Самусенкова (не в моем вкусе). Одноклассницы. Обе уже ушли из школы. Самусенкова даже в педучилище продолжает учиться, работает воспитательницей в детсаде. А Сапрыкина на сборочном конвейере Второго часового трудится. Походили вниз-вверх по нашему «Бродвею» (трамвайной линии, тогда называлась 5-я Черемушкинская, а теперь именуется Кржижановского), девушкам уже и домой пора. Выбираю Сапрыкину проводить. Грузину поручаю вторую Валю. Ничего у них, понятно, не получится: она на голову выше ростом. Знать бы, чем эта идиотская бравада мне обернется через год-два…

Учёба давалась легко. Всё понятно, всё запоминается. Из дому прислали старое пальто отца, перелицевав, с сатиновой подкладкой. У нас же понятия не имеют о зимних пальто. Но я считал себя обеспеченным на зиму. В этом пальто и на демонстрацию по случаю 40-летия их революции ходил (единственный раз в жизни), когда Мао еще благоволил (тоже в последний, правда, раз) стоять на трибуне Мавзолея с нашими «вождями».

Первую сессию сдал всё на «отлично», в основном досрочно. Академик Иван Георгиевич Петровский, беспартийный наш ректор, преподнёс подарок отличникам за казенный счет: человек 25 отправил в Питер, оплатив билеты туда и обратно и обеспечив общежитием в тамошнем университете. Мы там были две недели. Первую из них потратили на Эрмитаж. Ходили к открытию (благо, недалеко, в пешеходной доступности), переходили из зала в зал до самого закрытия. Там обычно и перехватывали чего-нибудь подешевле из еды. Можно сказать, выучили наизусть всю экспозицию. И, надо же такому случиться, никто из нас не сообразил залезть на третий этаж. Не знали, «дикари», что там тоже есть картины. Да какие! И никто не подсказал. А там, на Невской линии, французские импрессионисты. Вряд ли кто из наших имел о них хоть какое-то понятие. Лично я впервые услышал о них года полтора спустя от Лени Хрусталенко, сына киевского художника, безуспешно пытавшегося поступить на физфак МГУ. Но о физфаке потом, потом…

Ну, в дополнение к моему ликбезу, наши студенческие привилегии. Первым делом еда. Мы не успевали в общежитии завтракать, разумеется. Встал, умылся, натянул штаны, беги на трамвай, в 9 начало занятий. Входили в главное здание обычно через «клубный» вход, ближайший к остановкам транспорта. А в фойе… Изобилие бутербродов на лотках! С черной икрой (1,40), с красной (1,10), с копченой или вареной колбасой, с сыром-маслом (конечно, эти куда дешевле). И в столовых добрый выбор. Абонемент на 10 комплексных обедов – 10 процентов скидки. Цены – на любой карман: по 2.50 за обед, 3.50 и 5 рублей (последний для немногочисленных «буржуйских» сынков да состоятельных аспирантов и сотрудников, для них же на 2-м этаже, рядом с Актовым залом, было и нечто похожее на ресторан, за которым укрепилось название «профессорский»).

В клубе у нас – и кино, и театры приезжают, и лекции познавательные случаются. Вот академик Келдыш, будущий президент АН СССР, к 65-летию одного из коллег-академиков (фамилию не запомнил) осанну поет (из которой я ничего и не понял). Или кинокритик Абрамов, прежде чем показать нашумевший голливудский фильм, битый час рассказывал об этой индустрии, ее методах работы. Оказывается, например, там есть даже фирма, поставляющая смешные эпизоды. Создали картотеку из всех предыдущих произведений, поняв, что в этой области очень трудно что-либо принципиально новое выдумать, и по заявкам режиссеров выдают несколько вариантов смешных решений для их сценарных ситуаций. Представляете? Никаких компьютеров, лишь картотека! И театры бывали разные. Свой, с Моховой, а то и знатные городские.

Касательно Актового зала, что над главным входом МГУ: он для классики. Раза два-три в месяц приезжают московские оркестры – и «Гос», и филармонии, разок был даже оркестр Большого театра с дирижером Гауком. Да и вообще многие знатные дирижеры по сей день считают за честь выступить в Актовом зале МГУ. В мое время бывали и Курт Зандерлинг, и Кирилл Кондрашин, а вослед Хайкин, Дударова, Светланов… За год заметно «отяжелел» в культурном отношении, жадно глотая до того мне неведомое. Летом на каникулы домой поехал. Уже крышу оформляли в только что отстроенном отцом доме (перед отъездом я дня 2–3 участвовал в копке фундамента). Как раз успели полностью завершить крышу, затащить шифер, и пора возвращаться в Москву. А там прямо с первой недели сюрпризец тот еще.

Трое с нашего курса москвичей пьянствовали с какой-то девушкой. Как она утверждала, побили её, изнасиловали, и она явилась часа в четыре утра в милицию с жалобой на них. Ребят арестовали перед самым началом учебного года. Сообщили на факультет. Тут, понятно, «персональное дело»: исключить и из комсомола, и из университета. Я был первым (но не единственным), кто на собрании высказал сомнение. Какого чёрта, говорю, ещё ничего не доказано, а мы их будем исключать. Ну, была у них девушка, пила с ними спиртное, но ещё надо доказать, что её насиловали. Пока же идёт следствие. Вот будет суд, признают виновными, тогда пожалуйста – исключайте. А сейчас-то за что? Никто из нас там не был, никаких оснований поверить какой-то девке у нас нет, а своих товарищей, с которыми мы больше года учимся, так сразу и исключать (все это – по логике простолюдина, никаких законов по этому делу я не знал). Но толпа сочла, что у нас просто так не сажают, и исключила всех троих из комсомола. А там и с приказом об исключении из МГУ задержки не было.

Двойная ирония судьбы: после более чем года разбирательств и мучений по тюрьмам и пересылкам мужиков оправдали подчистую, даже вынуждены были восстановить их в МГУ. Но никто не извинился за украденный из их жизни год.

Поди знай, что та же участь ждала меня, их рьяного защитника! По прошествии 2–3 недель после того собрания и меня забрали из постели около полудня, посадили в кутузку (114 отделение) по обвинению в изнасиловании девы, что ночевала у меня, стала женщиной (наутро сам же и проводил ее домой). История была из банальнейших, тысячелетиями ежедневно повторяющихся. Был в фойе Актового зала бал целинников (тогда еще Кремлевского Дворца Съездов не существовало, либо в Колонном зале устраивались после летних работ на целине, либо в нашем Актовом). Мы уже жили тут, на втором курсе нас переселили в общежитейские корпуса-пристройки к главному зданию… Только под конец вечера я спустился туда. Пару танцев с девушкой по имени Юлия, и кончился бал около 12. Предложил ей забрать пальто из гардероба (он тоже закрывался) и пойти ко мне. Она согласилась. И осталась на ночь. Около шести утра проводил ее до дома (3-я Фрунзенская), назначили с ней следующее свидание на вечер понедельника, и я вернулся домой отсыпаться (воскресенье). А эта дурёха перед матерью решила «оправдаться» (мать-то у неё о-го-го – преподаватель Института иностранных языков!). Та её потащила в милицию, заставила написать заявление, повела на судмедэкспертизу… Вот меня и «изолировали».