Читать интересную книгу Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник) - Орбел Татевосян

За этим фиаско мать смилостивилась, поняла, что здесь есть шанс в иной разряд перейти всей семьей (таких и знакомых у нас не было, чтобы дети в МГУ учились). Заняла у своего брата Левона 600 рублей. Я её понимаю. Тут ведь как: пан или пропал. Но при «пане» сын в люди выйдет, а при «пропал» – от силы год потери.

Смысл есть! Да и то сказать: престижно-то как! Внук безграмотного деда-крестьянина – и диплом МГУ.

И отца ведь уговорила. Нет, он остался при своём «негативе» к этой идее. Но поддался, даже записку написал начальнику вокзала Еганяну, чтобы тот выделил один билет до Москвы (отец был депутатом горсовета от станционного района, его там знали). Поезда же были единственным транспортом в Москву в том далёком 57-ом. От нас они шли 73 часа, а из Еревана – все 80. Тащили их паровозы. Магистраль электрифицировали года 3–4 спустя. А тепловозов в СССР было несколько штук на всю страну, не накатаешься.

Провожали меня братья: Арсо, за мной следующий, и двоюродный Альберт, старший сын дяди Телемака (он на 6 лет старше, срочную отслужил). И отец «благословил», как же-с! Сидя за столом, брился, когда я выходил из дому. Положил станочек, сидя же пожал руку: «Счастливо» – пробормотал и продолжил бритье. Я, мол, никуда тебя не посылаю, в случае чего пеняй на себя. И за это – поклон его памяти.

Повезло с попутчиками, особенно с одним, из соседнего Степанавана. Был он доцентом Горьковского (теперь Нижегородского) мединститута. По-русски говорил с чудовищным акцентом. Но говорил! А я каждое предложение в голове обдумывал-переводил и произносил с затяжкой времени. По приезде в Москву он и сопроводил меня до Ленгор, помог выяснить, что после 19 часов вопрос общежития не может быть решён, утром надо прийти. Съездил со мной на Киевский, договорился с гостиницей, чтобы меня на ночь приютили. Когда добрались обратно до Курского, откуда ему ехать в Горький, опростоволосились: вышли на перрон, а его поезд с закрытыми уже дверьми уходил на восток. Но беды не было: перекомпостировали билет на следующий (часа на два позже уходящий) и расстались. Жизнь больше нас не сводила. Но я и по сей день не забываю его благородного содействия. Армяне не выжили бы в этом жестоком мире, не будь у них беспримерной взаимовыручки по всему миру (но если при этом не сталкиваются корыстные интересы).

Наутро поселили меня в общежитие на Стромынке, у Матросского моста (это здание вскоре было выведено из состава МГУ, разок успело даже гореть, сейчас там Институт связи, который, конечно же, переименован в «университет», а суть та же). Соседи – сплошь медалисты, ибо во второй половине июля в тот год шёл только приём медалистов, при громадном конкурсе. У нас на геологическом после зачисления золотомедалистов (по «собеседовании») оставалось 11 мест из выделенной «квоты». Претендентов же оказалось 159 «абитуров» – отсев после собеседования (им разрешали повторно испытать судьбу, сдав математику) и «серебряные». Конкуренция жесточайшая.

В общежитии быстро определились, кто чего стоит. В нашей комнате (12 коек с одним круглым столом в центре – и обеденный, и рабочий) ко второму дню постоянное столпотворение: решаю задачу за задачей «в поте лица», допоздна. Лишь после 9 вечера убегаем с Ниночкой из Клетни Брянской области к метро «Сокольники», в сквер рядом с «пожаркой» (нынче гостиница там встала) целоваться вусмерть. Ничего другого не умели!

Через два дня – письменный. Решив все задачи (их пять, но только одна серьезная), вышел первым, через час сорок. «Болельщики» в коридоре сочувственно: «Безнадёга, не решается?» Да нет, говорю, задачи довольно легкие, всё решил. Посмотрели на меня как на очередного кавказского хвастунишку.

Перед устным экзаменом вывесили оценки за письменный. У меня нежданная четвёрка. Возмущён. Всё правильно решил, твердо знаю. После того, как при сдаче устного взял билет и сел вроде готовиться, первым делом «побазарил» с экзаменатором по поводу этой четвёрки. Он принёс саму мою работу и показал: «Видите, главная задача решена длинным путём?». Я ему: так это ж черновик! А вот и чистовик, сложили его вчетверо, видимо, даже не посмотрели. Мужик вменяемый, молодец: тут же пошел к зав экзаменационной комиссией (та тоже принимала экзамен тремя рядами поодаль), поправили на пятёрку, оба расписались. Удовлетворенный, стал отвечать без подготовки на билет. Мой экзаменатор быстро понял: билет – это несерьезно. Стал задавать задачку за задачей. Одновременно под его эгидой – 5–6 сдающих. Так он и ходит вдоль ряда и, кто готов к очередной, решил предыдущую, добавляет новую задачу. Вот опять дошел до меня, увидел непонятную цифру 43 и, недоумённо: «Это откуда взялось?» Номер Вашего очередного задания, говорю. Не так уж и смутился, не сразу отстал. «Ладно, последняя: что больше – логарифм из числа 3 при основании 2 или из числа 2 при основании 3?». Получив ответ, поставил вполне мною заслуженную пятёрку, забрал бумаги с решениями, подписал у той же заведующей и выпустил меня ликовать. Первым делом телеграмму домой: «10 баллов! Уверен, примут». На последние деньги!

В день приезда у меня в кармане оставалось 300 рублей (230 билет стоил, еще 70 потратил по дороге, три дня ведь, еда-вода). Прожил на них 11 дней. Дальше-то на что жить? Армянин один в общежитии (уже защитившийся) посоветовал: сходи в Вузком комсомола, у них на такие экстраординарные случаи и денежки кое-какие водятся. Съездил на Ленгоры на 10-й этаж главного корпуса, где общественники – партком, профком и комсомол. Сочувственно выслушали. Предложили поехать в подшефный колхоз, поработать с только что зачисленными математиками. Те же медалисты, дня два как уехали. Там ночлег и кормят. Всякие полевые работы – сенокос, прополка Объяснили, как добраться автобусом от станции Можайск. Денег на дорожку дали…

Явился я туда на следующий день после полудня. Ребята все москвичи, разговоры у них столичные. Я себя вообще-то считал начитанным парнем. А тут мелькают такие имена! Пришвин, Куприн, Дидро, Паустовский какой-то… Таких имен не слыхивал. Или: у Гайдна больше 100 симфоний. Врут? Как успел? У Бетховена одних только фортепианных сонат за 30. Или еще: как наклонять тарелку с супом – к себе или от себя? Я про себя думаю: во дураки, проще ж прямо из самой тарелки и допить…

Но больше всего меня поразил эпизод, что перед глазами по сей день. Ходили в выходной на Москву-реку купаться. Вот искупались, вышли из воды, кто где переоделся… Одна из девчонок же надела платье, под его прикрытием при всех стащила плавки с себя и пошла так до деревни без трусов. Я сгорал от стыда, возненавидел её. Всем остальным хоть бы хны! Странный же народ эти русские!

Во второй день работы в поле обратил на меня внимание глава колхоза, проездом притормозивший у нашей бригады пропольщиков. По комплекции я заметно выделялся из общей толпы (математики ведь народ мелковатый). Подошёл: «Пойдёшь в кузню молотобойцем? Я тебе и деньги заплачу. А то мой-то запил, кузнец простаивает в эту страдную пору». Что же, говорю, дело знакомое, позапрошлым летом целый месяц в отцовской МТС кузнецу помогал. Наутро в кузню. И «Сам» пришёл, посмотрел, остался доволен своим выбором. А под конец заплатил 112 рублей. Так что вернулся в Москву богачом. Меня ждал еще и перевод из дома в университетской почте (234 отделение, поди, по сей день в зоне «В») «до востребования» на 200 рублей. Должно хватить до первой стипендии. Она, уже выяснял, бывает 9-го числа месяца.

И проблема ночлега решилась весьма успешно. Муж двоюродной сестры, Галуст, был аспирантом в ИНЭОН, институте Президента Академии Наук Несмеянова. Комнаты в их общежитии на двоих. Но сосед Галуста уехал на каникулы (август же). Так что спать было где. А в Москве разгар Фестиваля молодёжи и студентов, праздник, бардак! Не с моими деньгами в такое общество соваться. И Галуста стеснять, по мне, неприлично.

Опять в Вузком, опять Можайский район, теперь с журналистами (сборная солянка: от второго до пятого курса включительно, и тут – все москвичи). Из всей оравы один только Игорь Кудрин станет потом известным журналистом, долгие годы окажется собкором Центрального телевидения в Испании (с КГБ его отношения не выяснял, хотя уверен, без сотрудничества с разведкой сгорел бы быстро). Лет через пять еще Галю «синеглазую» (с этим именем было четверо девчонок, я их всех окрестил по-своему) встретил в коридоре журфака. Я первокурсник, а она преподавала здесь же русский язык. Слава Богу, не в нашей группе. Было бы очень неудобно: мы же несколько раз встречались в Москве после «колхоза» и даже целовались.

Работаем: лён теребим, сено косим-ворошим, умные разговоры ведем. Хорошо! А мои отношения с журналистами прервались неожиданно досрочно. Денька за три до завершения нашего пребывания одна из девчонок, уже не помню, с какой стати, походя бросила: «Ну, какой ты мужчина!» И в самом деле пока я был мальчиком. А обида смертельная! Сформулировал в голове ответ и, улучив момент, когда мы опять оказались рядом, выдал: «Я плевать на тебя не хочу, тем более – доказывать свои мужские способности». Она в рёв. Ревёт час, два. Весь день! Стерва какая! Как самой хамить – так язык без костей, а как ответ достойный – истерика! И так – всю жизнь. Не могу понять женщин, хоть убей. Что у них за психика…