Читать интересную книгу Третья диктатура. «Явка с повинной» (сборник) - Орбел Татевосян

Лет 14 спустя, по случаю защиты Наташей диплома на нашем же факультете, довелось побывать там. И с Лазаревич виделся (давно уже не зам. декана, просто доцент), и с Есиным. Постарел Борис Иванович, а уже и кафедрой заведует (Архипова, рассказал, «ушли», связался со своей аспиранткой, коллеги возмутились… «Может – от зависти, а, Борис Иванович?», «Так и зависть – мощное оружие» – посмеялся). Шведов к тому времени скончался – рак. Столкнулся случайно с Сашей Забаркиным, сокурсником. Защитился, тут и преподает, на кафедре телевидения. «Хошь, развеселю тебя?» Ну, как тут отказаться! «Давеча пацан, первокурсник вроде, рассказывает другому эпизод с Хрущевым, как бы из факультетских легенд. Прислушался – привирает, чертенок, все несколько иначе было. Пришлось поправить его. С тебя причитается. Легенду поддержал и скорректировал!».

Да на любом факультете МГУ найдете такие «легенды». Тут редко бывал сплошь тихий народ, бунтарей хватало. Поменее, чем дураков, но достаточно, чтобы наследить в истории университета. Вон в зиму 57-го ребята на Ленгорах бойкот столовым объявили, дня три никого в них не пускали. Человек 25 тогда исключили с разных факультетов, «организаторы»-де. А столовые же стали кормить нормально, по-людски! Это могу подтвердить сам, полгода спустя после тех событий ежедневно в них обедал. Кстати, спустя год-два втихаря всех исключенных и восстановили, благо, при Хрущеве ст. 58 УК уже не косила всех подряд. Да и Иван Георгиевич Петровский, тогдашний ректор МГУ (притом беспартийный), был управленческий гений, дорожил каждой личностью, когда они проявлялись. Не только из преподавателей. И к студентам относился точно так же. И то сказать: каждый такой факт – часть (да, наверное, и честь!) истории МГУ, верно? Прикоснешься, и поймешь, откуда берутся герцены, белинские. Отбор идет среди бунтарей, никак не среди послушных. Иван-то Георгиевич (земля ему пухом), по-моему, достоверно знал сие. Откуда же сами эти бунтари берутся? Это, по-моему, чистая природа.

Расскажу, например, откуда, в частности, данный «экземпляр».

Отзывы

«А я, старик, даже жалею, что все это мимо меня прошло. Я же с начала 3-го курса перешел на заочное, обо всей этой истории знаю только понаслышке. Неужели Архипов сморозил такую фразу? Жалко, что не присутствовал. Я совсем и не думал, кстати, что опасность исключения была для тебя столь велика. Читается очерик, ничего. Пиши дальше».

В. М.

(Друг мой Володя Морозов всегда так только и подписывался. – авт.)

Предки

Вот мои генетические предшественники. Судьбе было угодно, чтобы обоих моих дедов звали практически одинаково. Дед по отцу был Татевос (девятерых своих внуков от сыновей, в том числе меня, он записал на новую фамилию, образованную от своего имени). Деда же по матери звали Татос, сокращение того же имени. Разница в их возрасте была невелика, лет не то 6, не то 8 в пользу первого. С него и начнем. Эта линия богаче, да я ее и лучше знаю. Не только я, кстати. В конце прошлого века была издана книга генеалогического древа отцовского рода (фолиант страниц в 200), носящего фамилию Оганян (брат Арсо и сестра Астхик тоже были Оганянами, дед считал полезной такую мешанину).

На старом деревенском кладбище отчего села есть могила основателя рода. Он переехал сюда в первой половине 19-го века (сельским попом был, говорили старики). Его обновленный могильный камень гласит: «Оган Оганян 1801–1848. По состоянию на 1973 год живых потомков мужского пола насчитывается 306 человек». Поколения после него известны мне поименно, их к 1973 году было всего семь. Плодовитые какие, а? Теперь представьте себе еще и семейные традиции: это очень послушные, чинопочитающие, хорошо воспитанные представители «мужского пола». Хотя и разнообразия хватает.

Дед Татевос был последним из сыновей в семье своих родителей, внуком того самого Огана. Как младший, «любимчик», пользовался имуществом старших без зазрения совести. Кутила, бабник, гулена с молодых лет. И удачливый невероятно. Рассказывал: в какую деревню ни попаду, какую дверь ни открою, куда ни приду – пьянка, свадьба, кайф. Повсюду его знали, на почетное место сажали, в его присутствии на функции тамады никто не смел претендовать. И образованный был, как же, окончил целых два класса церковно-приходской школы в Караклисе (потом – Кировакан, теперь – Ванадзор…). Пел, танцевал, беседы вел… И детей учил тому. Все они пели до конца дней своих – и соло, и хором семейным (отцову кассетку с пятью песнями в его исполнении храню более 30 лет). Многажды при мне хвастал: Арменаку (старшему его сыну) было 11, Телемаку (второму) 10, когда старшему дал в руки плуг, младшего посадил править парой волов, и сказал: пашите! А сам сел на коня и попер по деревням пьянствовать.

Колоритный был старик. Крестьянин, ненавидящий крестьянский труд. Поэт, до конца жизни писавший неуклюжие стихи. Жена его, на 10 лет младше, умерла в возрасте 64 лет (говорили – рак, но это – диагноз дилетантов, баба Интизар умерла у себя дома, в селе, окруженная детьми, их в живых тогда было семеро). В день и час ее смерти в Ереване, стольном граде армян 20-го века, случился потоп, говорили о тысячах жертв. Преувеличивали, наверное, в 46-м жертв никто считать не умел, никто даже не знал истинного количества живых. Дед, говорят, на похоронах жены, опуская ее в могилу, при всех сказал: «Ханум (госпожа – по-тюркски) джан, вот ты и ушла. А я поживу десяток лет, понравится – еще поживу, нет – тоже приду». Такое ощущение, что это не может быть правдой, это просто легенда. Но мне о том говорили многие присутствовавшие на похоронах бабушки задолго до смерти деда. А он взял и выполнил свое «обещание», умер минута в минуту через 10 лет, 26 мая 56-го в 9-50 утра. Не болел, не жаловался… Просто за два дня до смерти не вышел на свою традиционную утреннюю прогулку, неохота было. Да и в постель лег. И в следующий день не вставал: плохо себя чувствовал. На третье утро, в «запрограммированный» час, умер. По всей Армении, включая Ереван, с 9-30 до 11 в то утро (я писал выпускное сочинение по армянскому в школе, заканчивал ее в тот год) была пурга, метель, валил снег, холодный ветер с ног сшибал. Бога нет, говорите? Хорошо, хорошо, наверное, это так. А кто-то же отмерил и столь точно соблюл установленный дедом срок? Верно, от самовнушения умереть не запретишь: сказал дед – не понравится, приду, вот и ушел. Не понравилось, стало быть. А пурга и метель, случившиеся 26-го мая в Араратской долине, по всей вероятности (не сверялся с синоптиками), всего-то один раз за всю известную историю – совпадение простое, согласен. И тот потоп – тоже. Но попробуйте отогнать от себя ощущение неестественности такого стечения обстоятельств!

Дед всегда хвастал и тем, как он легко решал материальные проблемы семьи. Вообще-то семья – голь перекатная, клочок земли ее кормить не мог ни по каким стандартам. Восемь детей (девять их было, но перед рождением девятого 11-летняя дочка Мери погибла, сорвалась со скалы) нередко кормились собирательством, как доисторические предки, – съедобные травы, лесные ягоды, корнеплоды дикие… А дед хвастал: кормил семью легко и просто. Примеров ему было не занимать. Вот один из них, почти дословно.

«Возвращаюсь с очередного похода по деревням. В доме шаром кати. Еды никакой. Муки нет. Ладно, говорю, отосплюсь, утром решу ваши проблемы. Наутро на сельском сходе (в самом центре села, у церквушки, обычно с утра мужики обменивались новостями) приказчик со стройки железной дороги: надо шесть штук деревянных шестов длиной 5 метров, но не толстых, не более 8-10 сантиметров в диаметре. Спрашиваю, что дашь? Принесешь сегодня – хоть по 3 рубля возьму, сказал. Чтобы ты понял: дойная корова стоила в то время 10–12 рублей. Лады, говорю, принесу. Зашел к духанщику (сельский магазин так назывался – „духан“): дай, говорю, 2 рубля. Он мне – зачем тебе? Выпить хочешь – налью сколько душе угодно. Обругал его: дурак, меня напоит любой, деньги нужны реальные. Дал. Пошел взял ножовку и колун, и к нашему объездчику лесов. Дал ему эти два рубля, договорились, что он меня не видел. Заготовил шесты, довез на коне до станции и получил обещанные деньги. Взял в духане мешок муки, отнес домой. Жена: ай-вай, где ж ты взял? А я выложил ей рупь. У нее шары на лоб: откуда? Я ей еще один. Так и отдал ей все, рубль за рублем. Себе рупь только и оставил, на корм коню. О себе чего думать? Меня накормят везде, даже поблагодарят».

Дед Татевос не любил работать на земле, был городским по натуре. После смерти жены, до возвращения второго сына Телемака с семьей в отчий дом, за пару сезонов сумел «учредить» новую поговорку для армян – «Таты бостан» («сад Тата»). Смысл: «халява». В его большом саду были десятки фруктовых деревьев. Пользоваться могли кому не лень – хозяин в отъезде, не появляется вовсе, не пропадать же добру в голодные послевоенные годы! Поговорка и сегодня употребительна. Но мало кто ведает о ее происхождении.