– Это она, – шепчет девочка. Нагибается, чтобы поднять снимок. Маленькие пальчики застывают над ним, будто она боится к нему прикоснуться.
Я замираю.
– Откуда ты знаешь мою бабушку? – На сей раз я внимательно присматриваюсь к ней. Округлые глаза, нос не крючковатый, как у меня, а прямой, ноздри слегка раздуваются. Лицо мягкое, как у моей халы Назанин. Неужели это она? Или, может быть…
Малика?
– Твоя бабушка? – Она вскидывает голову. Лампа яростно раскачивается, оленьи глаза девочки темнеют. – Не может быть! – Она хочет схватить фотографию, но я проворнее.
– Это мое. – Отстраняюсь от нее подальше. Совершенно не хочется испытать это чувство еще раз. – Разве мама не учила тебя не брать чужое?
– Отдай! – Ее лицо морщится, лампа качается еще сильнее. В девочке нарастает гнев, пробивается сквозь одиночество, и я содрогаюсь всем телом. – Если ты не… – Ее маленький ротик раскрывается шире, она визжит.
– Прекрати, пожалуйста! – Я зажимаю уши.
Лампочка раскачивается быстрее, разгорается ярче.
И разлетается вдребезги.
Наверху суматоха. Громкий топот шагов. Резкий свет затапливает вход в подвал, и я прикрываю глаза.
Что это была за чертовщина?
Дверь подвала распахивается и тяжело стукается о стену.
– Ох, черт, прости, – звенит голос Сэма. – Я тут это, дыру заделывал.
У него из-за спины доносится другой звук – два голоса еле слышно спорят.
Сэм топает вниз по лестнице, натягивая маску. Пластиковые очки припорошены пылью.
– Вот ты где. Что ты тут… Знаешь, тут внизу надо обязательно носить маску.
Сердце колотится как бешеное. Никак не могу отдышаться. Кажется, если я перестану хватать воздух ртом, меня засосет обратно в эту бездну, в эту печаль.
– Ну, ну, тормози, тише. – Сэм торопится меня успокоить. – Если будешь так дышать, вырубишься.
– Куда она делась? – Верчу головой влево и вправо. Но девочки нет.
– Кто? – Сэм снимает перчатки.
– Она была вот прямо здесь. – Не слушая его, хожу вокруг, поддевая ногой игрушечные машинки и побитых молью кукол. Прохожу мимо бойлера и по большому кругу возвращаюсь туда, где сходятся лестницы. Вижу там Сэма. В его позе сквозит тревога.
– Ты и вправду ничего не слышал? – Под моими ботинками хрустит битое стекло.
– Нет. Что происходит? – спрашивает он.
– Ничего особенного, – бурчу я и делаю шаг к выходу. В первый раз я видела танцующую женщину. Сейчас – эту девочку. Мне нельзя тут оставаться. Надо проветрить голову. Подумать и разобраться.
– Эй, погоди! – Чистой рукой он держит меня за локоть. – По-моему, нам надо немного побыть тут внизу. Полюбоваться на… – Еще не придуманный предлог замирает у него на губах. – Ты все это время была тут? Боже мой. – Он торопливо стягивает маску и надевает ее на меня.
– Гадость какая. – Я пытаюсь оттолкнуть его, но он меня опережает. – Не хочу заразиться частичками твоего дыхания.
– Уж лучше частички моего дыхания, чем споры этой плесени. – Он указывает на подозрительные мокрые пятна на потолке. – Надо сказать Эрику, если он еще не знает.
– Наверное, труба протекает. Ничего страшного. – Маска пахнет сладкой мятой, а я терпеть не могу мяту. Между нами повисает тяжелое молчание. Сэм наконец-то осматривается внимательно. Я тоже. Замечаю то, чего не видела в темноте. Стены усеяны дырами величиной с кулак. Сэм подходит к одной из них, проводит пальцами. Что-то вспоминает.
Потом смотрит прямо на меня, и я понимаю, что мы мысленно вернулись к одному и тому же мгновению.
Мадар и падар ссорятся, звон стекла на мраморном полу, кулак падара пробивает штукатурку на стене.
Я, тринадцатилетняя, выбегаю в передний двор с одной-единственной мыслью – скорей сбежать отсюда.
Широко распахнутые глаза Сэма. Он гоняется за мной по газону, умоляя: «Погоди, Сара, погоди». Как будто его мольбы могут остановить маховик, который уже запущен.
Жаль, что жизнь устроена не так.
Мои пальцы дрожат, перед глазами плавают круги.
– Эй! – У меня подкашиваются колени, Сэм подскакивает и успевает меня поймать. – Дыши глубже. Все будет хорошо. – Он пытается успокоить меня.
– Да. Спасибо. – Мне надо идти. Надо выбраться отсюда. Надо…
– Ощущения от этого подвала мне тоже напомнили о той ночи. Здесь как-то… сердито, – произносит он медленно, словно разговаривает с перепуганной кошкой. – Понимаю, тебе трудно иметь дело с такими родителями. Но тогда ты просто отстранилась от меня. И я никак не могу понять – почему.
Нет сил посмотреть на Сэма. Чувствую его взгляд, ощущаю вопрос, который вспыхивает всякий раз, когда я забираю почту из ящика, стараясь не смотреть в сторону его дома. Он до сих пор не может этого понять.
– Это потому что я видел?..
– Меня не волнует, что ты видел, как мои предки ссорятся. – Я выдергиваю руку из его хватки и крепко встаю на ноги. – Весь мир наблюдал, чем они занимались.
– Тогда почему?
Ответить не успеваю. За меня отвечают крики с верхнего этажа.
– Я так и знал, что тут постаралась ты. – Голос падара. – Думаешь, у меня есть время ехать через весь остров, чтобы ее разыскать?
– Ну уж извини. Я не виновата, что ты не в состоянии нормально общаться с пятнадцатилетней дочерью!
– А кто, интересно, насоветовал ей игнорировать меня?
О господи…
– Ничего страшного не случится, – заверяет меня Сэм, но его лицо говорит об обратном.
– Не нуждаюсь в твоей помощи. Сама справлюсь. Чьи, в конце концов, предки – твои или мои?
– Сара, нет нужды постоянно строить из себя железную леди. Можно и…
– Я же сказала – спасибо, не надо. Я правда могу сама.
Сэм вздыхает и смотрит мне вслед. Я с трудом поднимаюсь по лестнице.
Уже у самой верхушки делаю вид, будто не слышу: «Сара, я по тебе скучаю», – потому что он и тогда не понял, в чем дело, и до сих пор не понимает, и это бесит меня даже сильнее дурацких ссор мадар и падара.
Первый этаж встречает меня шумом. Добро пожаловать обратно в реальность.
Бригада Эрика продолжает работу, но я прекрасно знаю их манеру, чувствую взгляды, которыми они провожают меня, думая, что я не замечаю. Жалость. Я практически читаю их мысли: «Бедная девочка. Каково ей иметь дело с такими родителями».
– Куда это ты смотришь? – накидываюсь я на одного из парней, который задерживает на мне взгляд на миг дольше положенного. Он пожимает плечами. Хочется объяснить им, что мы не всегда жили так, но чем ближе я подхожу к дверям, тем громче слышатся голоса спорящих мадар и падара.
У почтового ящика припаркован блестящий папин внедорожник «альфа-ромео». Они орут друг на друга: мадар с крыльца, падар с дорожки.
Это я виновата. Надо было отвечать на его сообщения.
Мадар достает телефон.
– Ты нарушаешь судебный запрет на контакты. – Она набирает номер, и ее каска поблескивает на солнце. – Не надейся, что я об этом не доложу.
– С ума сошла? – кричит падар, воздевая руки. – Я всего лишь хочу поговорить с дочерью!
В голове пульсирует боль. Прохожу мимо мадар. Пора изображать миротворца.
– Прекратите. Сегодня его очередь забирать меня.
В их постоянном перетягивании я играю роль каната. Нити, что удерживает их вместе, когда хочется разбежаться. Я машинально обнимаю мадар на прощание и надеваю свои боевые доспехи, маску, которую никогда не теряю – не могу себе позволить. Мадар держит меня в объятиях на миг дольше положенного, но я от этого не в восторге.
Я бы все объятия на свете отдала за то, чтобы отмотать время обратно, в ту пору, где мы еще не расстались, в те дни, когда мы жили под вечно сияющим солнцем, туда, где не бывает ссор.
– До встречи через пару дней. – Она целует меня в лоб, и я смотрю куда угодно, только не на нее.
Коротко машу на прощание и шагаю к падару. Под ногами хрустит гравий. Срываю маску Сэма и бросаю наземь.
Прямиком иду мимо падара.
– И это все твое приветствие? – Его пальцы подергиваются, словно он хочет остановить меня, но понимает, что нельзя. – Уже несколько дней пытаюсь с тобой связаться.