И не глядя в зеркало понимаю, что подруга из меня никудышная. К тому же, я нарушаю тонну законов.
– Прости, Сэм, – бормочу я и выезжаю со стоянки на шоссе, ведущее на восток. – Но я должна сделать это немедленно.
Глава 7
Припарковываюсь под рокот грома. Телефон звонит не переставая. Папин рингтон. Выключаю телефон, бросаю его на заднее сиденье. Слякоть под ногами мешает идти. Неподалеку в тени притаился и поджидает Самнер. Стараясь не думать об этом, смотрю только на ворота.
Прутья обмотаны толстой цепью, содрогающейся под напором ветра.
– Ну конечно, заперто. – Колочу кулаком по замку. Не поддается.
Гром рокочет, словно ждет моего следующего шага. Деревья угрожающе покачиваются. А дом смотрит. По краям здания клубится тьма.
Должен же быть какой-то способ попасть внутрь. Оглядываю ворота с боков. Полностью закрыты и слишком высокие, не перелезть. Бью кулаком по табличке «Осторожно, злая собака», которую Эрик наверняка притащил из предыдущего дома. Когда они успели поставить новые ворота?
Под дождем холод пробирает до костей. Выругавшись, бегу обратно к машине за телефоном. Темнота, ничего не видно. Включаю фонарик на телефоне. Полоска света бежит по траве. Вверх по холму, до боковой стены дома. В окно второго этажа.
Молния.
Силуэт.
Я отшатываюсь, теряю равновесие. Плюхаюсь задом в мягкую грязь, пачкая джинсы.
Хочется кричать. Неужели меня настигла карма за то, что я бросила Сэма одного? Это мое наказание за предательство?
Нет, так мне внутрь не попасть. С горящими от стыда щеками бреду под проливным дождем. Плащ промок насквозь и никуда не годится. Придется съездить за инструментами. Нужны кусачки для болтов или ключ. Лучше, конечно, ключ.
Протираю мокрые очки, и вдруг…
Крррррттттт.
Ворота приоткрываются. Самнер выглядит невинно, слегка светлея на фоне темных дождевых туч, словно приглашает зайти.
От неожиданности я поскальзываюсь и подворачиваю ногу.
Не может быть. Стряхиваю со щек прилипшие мокрые волосы и ковыляю к воротам. Может, мне сначала померещилось. Фонарик телефона светит все тусклее и тусклее. На воротах покачивается цепь, но замка нет.
Дождь хлещет как из ведра. Сердце колотится где-то у горла. «Не входи», – умоляет оно. Но я открываю ворота и иду по растрескавшейся дорожке. И какая-то другая сила тоже шепчет: «Останься».
– Это же всего-навсего дом, – бормочу я, поднимаясь на парадную веранду. Окна и двери занавешены простынями. – Он ничего тебе не сделает. – Вглядываюсь сквозь простыни. – Ты пришла сюда ради биби. Ты справишься.
Кромешная тьма. Лишь мелькают тени дождевых капель. Парадная дверь заперта, поэтому я ищу другой путь внутрь и возвращаюсь на дорожку. Она ведет к гаражу. На боковой стене гаража виднеется крохотное окошко. Стекло покрыто трещинами. Подхожу ближе. Укутываю кулак рукавом и, шепнув: «Была не была», – выбиваю остатки стекла и ногами вперед ныряю в дыру.
Света практически нет, только тоненький лучик от моего телефона. Спотыкаюсь обо что-то, фонарик мигает. Ну а как же.
Решаю не терять времени и пробираюсь к двери гаража. Она ведет в подвал.
– Эй! – с опаской то ли шепчу, то ли кричу я, наконец очутившись в подвале. – Есть тут кто-нибудь? Отзовитесь!
Тишина огорчает. А еще сильнее огорчает то, что телефон разряжается. Впервые осознаю, что я тут одна. В темноте. Страх стискивает лодыжки, поднимается по ногам и сковывает все тело. Бывают такие мгновения, когда от страха вы не можете шевельнуться и перебираете в памяти все просмотренные фильмы ужасов. Припоминаете? Вот именно это и случилось со мной. Я, как моя кошка, настораживаюсь и ловлю малейший звук.
– Биби, будь добра, скажи что-нибудь.
Мой голос дрожит, нога спотыкается о ступеньку. Слава богу, вот и лестница. Держусь за перила, как утопающий за соломинку. Бегу вверх по ступенькам, оставляя грязные следы, – ну и пусть. Мне надо куда-нибудь попасть. Куда угодно. Избавиться от давящей тяжести в груди, пока она не навалилась всерьез. Пока от страха не перехватило дыхание.
По величественному вестибюлю мечутся тени. Люстра покачивается, наполняя зеркала своим паукообразным отражением. Осторожно иду к парадной двери. Под ногами стонут половицы. Вот уж провал так провал. Никого тут нет. К лучшему или к худшему, но, наверное, таким способом Вселенная говорит мне уходить, пока не поздно. Может быть, в этом-то все и дело. Может, меня тут никто и не ждал.
Отпираю парадную дверь, и в вестибюле снова раздается стон. Вглядываюсь в темноту.
– Биби-джан?
Люстра перестает раскачиваться. Тени замирают.
Жду еще секунду и поворачиваю дверную ручку. Вестибюль наполняется вздохами, сверху доносится тихое пение. Оборачиваюсь и всматриваюсь в лестницу, ведущую на второй этаж. Звук тихий, печальный. Негромкий звон, в котором слышится… сожаление.
И плач.
Это не песня. Там по-настоящему плачет человек.
Плач проникает мне в душу, зовет за собой.
Пальцы выпускают ручку двери, и я, как завороженная, поднимаюсь по лестнице. Перила убраны, и только ступеньки соединяют с низом.
– Есть тут кто-нибудь? – окликаю я, добравшись до верхней площадки. – Вам плохо?
Песня становится тише, всхлипы тоже. Они слышатся слева, зовут меня в хозяйскую спальню. Двустворчатые двери закрыты. Делаю еще шаг, и пение смолкает. Тянусь к дверной ручке, и, несмотря на холод, дождь и страх, несмотря на боль в лодыжке, в тот миг, когда пальцы поворачивают ее, меня охватывает совершенно неожиданное чувство.
Тепло.
Открываю дверь. Створка медленно уплывает от меня. В темную комнату льется лунный свет. В углу, спиной ко мне, стоит женщина. Вздрагивает, оборачивается. Лицо залито слезами, черными от туши, и при виде него я замираю как вкопанная.
Она неслышно направляется ко мне. Протянуть руку – и можно коснуться. Женщина щурится, изнуренное лицо морщится, полупрозрачная рука скользит ко мне.
Тихим шепотом она спрашивает:
– Малика?
Потом ее ладонь касается моей щеки. Меня пронзает слепящая боль. Никогда такого не испытывала.
Хуже, чем холод, которым в прошлый раз обожгла Малика.
Мое сознание словно раскалывается надвое, сохнет, тает, и скоро от него ничего не останется.
Может быть, так чувствуешь себя, когда умираешь?
Если это смерть, то вот уж не думала, что она будет такой. Я рассчитывала дотянуть хотя бы до двадцати. Двадцать лет – хороший, полноценный возраст, когда можно уже и уйти. А после него открывается черная бездна взрослой жизни.
– Почему ты кричишь, джанем? – спрашивает знакомый певучий голос на фарси.
Она убирает руку, и боль мгновенно улетучивается. Я тяжело дышу, сознание постепенно возвращается.
– Биби-джан? – шепчу я, сжимая руки в кулаки. Боюсь коснуться ее.
Она стоит, растерянная, в своем тяжелом платье. Шею туго стягивает ожерелье, густо усыпанное драгоценными камнями. На миг мне хочется спросить, не больно ли ей. Чувствует ли она, как металл впивается в кожу.
– Ты не Малика? – Черные следы от слез на молодом лице становятся еще заметнее. Кажется, она вот-вот исчезнет, словно была порождена лишь моим воображением.
– Погоди! – Я протягиваю руки. Ну как схватить… не знаю что. – Я ее видела.
Она настораживается.
– Правда?
– Да, она ищет тебя. – Ее полупрозрачная фигура твердеет. У меня перехватывает горло, я сглатываю подступивший комок. – Когда я в прошлый раз заглядывала, она была в подвале. Ты наверняка ее видела. – Не совсем правда, если учесть, где я только что побывала. Там я ее уж точно не видела.
– Девочка, можешь отвести меня туда? – Ее беспокойные глаза умоляюще вглядываются в меня, и у меня разрывается сердце. Этот взгляд предназначен не мне, она рвется к кому-то другому. А меня как будто не узнаёт. Словно и не догадывается о моем существовании.
– Ты меня не помнишь? – шепчу я ласково. – Совсем?
Она застывает, паря над самой землей. Изящные брови слегка хмурятся.