Кто-то машет рукой перед моим лицом, возвращая в реальность.
Это он.
– Что, Сэм, завел привычку следить за людьми? – сердито спрашиваю я.
Яркие голубые глаза удивленно моргают. Короткие светлые волосы мягко мерцают в ночи. Терпеть не могу эту свою способность подмечать подобные мелочи.
С Сэмом у меня отношения сложные. Его семья переехала в дом напротив, когда мне было шесть лет, и с тех пор мы живем по соседству. Мы всегда были друзьями – нет, не так, мы были лучшими друзьями. Все переменилось полтора года назад, когда Сэм сунул нос куда не следовало, и с тех пор я с ним не разговаривала.
– И вообще, это не я, а ты стоишь тут и пялишься на меня, как зомби. – Он мнет в пальцах рукав футболки и не сводит глаз с браслета у меня на руке. – И я, как положено заботливому соседу, решил, что обязан поинтересоваться, что с тобой стряслось.
– И вообще, ты, как положено заботливому соседу, должен бы уже усвоить, что не надо лезть куда не просят.
– Но, как и положено другу…
– Мы не друзья.
– Сара. – В его взгляде сквозит обида. – Ты же это не серьезно?
Я совершенно серьезна, в том-то и беда. С болью в сердце разворачиваюсь на пятках и шагаю обратно в дом. Телефон в кармане жужжит не переставая.
– Ты не можешь всю жизнь меня избегать, сама знаешь! – говорит он вслед.
Через мгновение слышу его преувеличенный вздох и грохот мусорного бака.
– Посмотри на меня, – бормочу я, обращаясь неведомо к кому. Неужели он еще не понял? Я мастер исчезать. Научилась у виртуозов своего дела.
Спросите падара.
Кроме того, у меня сейчас более важные заботы. Например, понять, почему мне в этом кошмарном доме явился призрак моей бабушки.
Глава 3
«Я хочу тебя кое с кем познакомить».
Сообщение от падара болезненно пульсирует, словно огромный прыщ, вот-вот готовый лопнуть. Не закрыв мессенджер, бросаю телефон на траву. Лежа на спине, сердито вглядываюсь в облака, плывущие над нашим двором. Две тайны сразу – это слишком много, меня хватает лишь на одну за раз, и знакомить меня с «кем-то» – все равно что бросить мне на колени улей с разозленными пчелами и ждать, что я улыбнусь и скажу: «Спасибо большое, падар-джан, этого я и хотела, как ты догадался!»
Я мысленно придаю облаку очертания падара и представляю, как прямо на лестнице на него падает пианино. Но стоит моргнуть – и облака превращаются в утренний летний пейзаж, где я в гараже помогаю падару носить доску за доской к верстаку. В то лето падар и мадар сделали мне сюрприз – типичный для Америки домик на дереве, да еще с туннелем и укромным уголком, где можно прятаться. Падар трудился над этой постройкой несколько недель, и поздними вечерами, когда родители думали, что я давно сплю в кровати, я смотрела, как они, склонившись друг к другу и потягивая чай, стоят над грудой инструментов и разбитых досок и без конца повторяют: «Как же хорошо, что мы оказались здесь, в месте, где наконец почувствовали себя дома».
Я тогда была еще маленькой, и волновали меня только жуки, поселившиеся в домике через несколько месяцев, да занозы от плохо оструганных падаром досок.
Вот не думала, что этим счастливым вечерам когда-нибудь наступит конец.
Не думала, что мы придем к тому, что сейчас имеем.
Сажусь, и очки запотевают – честное слово, от солнца. Понимаю, что надо бы ответить на сообщения падара. Это будет правильно.
Сжимаю в руках потрепанную фотографию биби.
Падар со своей чепухой подождет.
Позади меня распахивается парадная дверь, появляется мадар. Одной рукой удерживает целую стопку папок, поверх которой разрывается от звонков телефон, другой держит чашку кофе. Волосы непривычно стянуты в небрежный хвост. На глаза низко надвинута кепка. Мадар оборачивается ко мне, я ахаю и присматриваюсь внимательнее.
Мадар выглядит ужасно.
А она никогда не выглядит ужасно.
Обычно в нашей маленькой семейке троллем бываю я. Это не самоирония, а чистая правда. Я происхожу из семьи нестареющих афгано-узбекских вампиров. И мама – лучшее тому доказательство.
– Что ты тут делаешь в такую рань? – спрашивает мадар. Отпивает большой глоток кофе и машет хале Фарзане и хале Гульнур, которые как обычно вышли на оздоровительную прогулку.
– Занимаюсь фотосинтезом.
Мадар только моргает. Наверное, час слишком ранний для шуток.
– Я хотела спросить у тебя о вчерашнем дне. – Прикасаюсь к висящей на боку камере. Под внимательным взглядом мадар потеют ладони. – Я, честное слово, что-то видела, поэтому решила немного покопаться в вещах биби…
– Что-что?
– И нашла вот это. – Протягиваю ей снимок, держа его за самый краешек, словно он пылает огнем. – Это она. В том доме!
Мадар выхватывает фото и всматривается. Усталые глаза прищуриваются, потом она разворачивается и сваливает все папки на заднее сиденье машины. Вздыхает.
– Сара, это ничего не доказывает. Это мог быть любой другой дом.
– Но комната та же самая, что вчера!
– Во всех домах, построенных в то время, были одинаковые кошмарные паркетные полы. – Она кладет телефон в задний карман и о чем-то задумывается. – Знаешь, может, тебе не стоит помогать мне в Самнер-Корте.
– Почему? – кидаюсь в бой я.
Она протягивает мне фотографию.
– Не похоже…
Ее перебивает громкий настырный гудок. Мадар испуганно подскакивает, и по лицу расплывается неуверенная улыбка. К дому подкатывает изящный черный внедорожник. Из тонированных окон машут сразу пять пар рук, слышатся веселые крики. Вслед за ним подъезжают еще две машины. Приглушенные визги радостных ребятишек и громкий рев синтезированной узбекской музыки рябью колышут противошумовое ограждение нашего квартала.
Семейная кавалерия Амани прибывает в типичной афгано-узбекской манере – суматошно и без объявления.
Хала Фарзана и хала Гульнур возвращаются с прогулки. Энергично работая руками, прямиком направляются к нам во двор, словно магниты, притягивающиеся к себе подобным. Их бедра двигаются под электронный ритм и шелковистый голос Гульсанам Мамазоитовой.
Я сжимаюсь в предчувствии неизбежного столкновения. Три, два, один…
– ИДИТЕ В БОКОВЫЕ ВОРОТА К БАССЕЙНУ! НЕ ВРЫВАЙТЕСЬ В ПАРАДНУЮ ДВЕРЬ!
Дети халы Назанин гурьбой вываливаются из внедорожника. Двое младших – Харун и Мадина – со всех ног мчатся к заднему двору, накинув полотенца на плечи, будто супергеройские плащи. За ними по пятам скачет целый отряд карапузов – моих двоюродных братьев и сестер.
– Салам, джанем, рада тебя видеть. – Хала Гульнур целует каждую из сестер, выходящих из машины.
– Девочки, не забудьте как следует поцеловать ваших тетушек, и хватит уже морщить носы, – выговаривает хала Моджган своим двум дочерям-подросткам – Амине и Айше, когда они пытаются выскользнуть с заднего сиденья с пустыми руками.
– Назанин-джан, непременно дай мне рецепт того тортика, который ты пекла на прошлой неделе. – Хала Фарзана с радушной улыбкой берет в руки поднос с конфетами.
Они направляются к моей маме, а она… Что? Плачет?
Сестры Амани дружно шествуют по нашей траве. Возглавляет процессию хала Назанин, младшая из тетушек. Она заключает мою маму в объятия.
– Сегодня наш праздник, – шепчет она маме на ухо. – И забудь обо всем остальном.
Я смотрю, как тетушки уговаривают мадар взять выходной и суют мне в руки целые пакеты с булочками для гамбургеров и всяческими приправами, и тут до меня доходит: мадар откуда-то знает «кое о ком» папы. Следовательно, тетушки тоже знают.
Но на самом деле все не так. Я стою, сжимая пакеты, и еле сдерживаюсь, чтобы не закричать: «Эта ваша “кое-кто” – ерунда, пустяк, случайный глюк на радарах!» И их разлука – просто кочка на дороге. Разве они не понимают? У нас с мадар и падаром – танец.
Иногда мы, кружась, расходимся, но под конец танцоры всегда оказываются вместе.
Наш танец еще не окончен.
– Не отвлекайся, – бормочу я себе под нос, выходя на задний двор. – Все это просто досадные помехи. – Потому что если мои тетушки сумели как-то раздобыть эту информацию, то, может быть, за появлением моей биби в заброшенном доме скрывается гораздо больше, чем хочет показать мама.