– Нет, мы не беглые, – замотал головой Василий. – Мы добровольно советской власти сдались. Нам и документ об том комендант омский самолично выдал.
Василий расстегнул полушубок, достал завёрнутый в носовой платок листок и протянул председателю. Внимательно изучив документ, тот вернул его Боеву:
– Да-а-а, вроде бы всё в порядке. И подпись коменданта, и печать в наличии. Хорошо, я тебе верю.
– Тогда возьмите до Полтавки, братцы? – попросил Василий. – Не дойти ведь нам, сами знаете.
– Хорошо, довезём, – пообещал председатель и обратился к помощнику: – Иди с казаком к своему тестю и скажи, чтоб взял до Полтавки станичников.
– Нет, не пойду, – вдруг заупрямился тот. – Мы с ним разругались вдрызг вчера ещё. И мелькать у него лишний раз перед глазами не хочется.
– Ладно, поступим по-разумному, – сказал председатель и сел за стол. Он нацарапал на клочке бумаги несколько строк, сложил лист вчетверо и протянул Боеву. – Сейчас помощник тебе укажет, куда идти, передашь хозяину дома мою записку. Думаю, он возьмёт вас до Полтавки. А теперь прощай, станичник…
Помощник подвёл Боева к дому своего тестя:
– Вот, сюда тебе надо.
– Дык, как же я в избу в эдакий час войду? – задумался Василий. – Ведь даже света в окнах не видно.
– А свет сейчас мы зажжём, – пообещал помощник. Он схватил пригоршню снега, слепил комок и запустил его в окно дома «любимого» тестя. – А дальше ты сам, я пошёл. Смотри, будь осторожен, рука у моего тестя тяжёлая, можешь и по шее схлопотать ненароком…
Потоптавшись в нерешительности, Василий открыл калитку и вошёл во двор. Из темноты вдруг вынырнул злобно рычащий пёс и, даже ни разу не гавкнув, набросился на него. Казак успел лишь вскинуть правую руку и… Пёс вцепился в неё под мышкой. Придя в себя, Василий схватил собаку левой рукой за ошейник, изловчился, вывернулся и вместе с ней упал на снег. Он придавил пса к земле своим телом, после чего осторожно освободил правую руку. На крыльцо вышел хозяин.
– Эй, кто там, заходи!
Переступив порог, Боев привычно снял с головы шапку и перекрестился.
– Эй, ты чего? – удивился хозяин, во все глаза глядя на него.
– Как чего, я в избу с добром вошёл, – ответил Василий. – И в том, что я крестным знамением себя осенил, ничего худого нет.
– Ладно, крестись, если хочешь, а от меня-то тебе что надо? – хозяин отступил назад, чтобы получше рассмотреть гостя. «Высокий, здоровый и рябой, – подумал Василий, в свою очередь разглядывая его. – А кулаки, как наковальни кузнечные. Такой вдарит по башке одним только пальцем, и голова, наверное, целый день трещать будет…»
– Я вот записку от председателя принёс, – сказал он, протягивая листок.
Из-за печи вышла старушка и присела за стол.
– Подойди, сынок, – сказала она Боеву. – Ты сегодня кушал чего-нибудь?
– Ничего не кушал, – признался Василий. – Меня уже давно не кормил никто.
Старушка достала из-под стола горшок с молоком, налила стакан и подала казаку. Василий с жадностью выпил. Она дала ему кусочек хлеба, и он принялся его жевать.
– Это хорошо, что Бога чтишь и не забываешь, сынок, – сказала она тихо. – Господь – это любовь и добро. Люди вон сбесились все, храмы рушат, богохульствуют, стыд и совесть потеряли, а ты…
– Всё, мама, всё, – оборвал её на полуслове сын, дочитав записку. – Сколько можно говорить, что нет Бога и рая нет!
– Не гневи Господа, Костя, – нахмурилась старушка. – Бог есть, и он видит с небес грехи ваши, отступники! Вы ещё пожалеете об своём отступничестве от веры святой и время то скоро наступит!
Она встала из-за стола и удалилась на своё место за печь, а Василий…
– Собака тебя не покусала? – осведомился хозяин, с усмешкой глядя на жующего хлеб Боева.
– Есть немного, – сказал он. – Вся рука от крови мокрая.
– Ничего, тебе не привыкать, – ухмыльнулся хозяин. – Видать, с цепи сорвался, чертяка хвостатый. Ну, так сколько вас, кто в Полтавку ехать хотит?
– Вместе со мной шесть человек, – ответил Василий.
– Ладно, беру вас, – сказал хозяин, надевая валенки. – Поедем рано утром. Не явитесь вовремя – ждать не буду!
14.
Рано утром к дому приютившего казаков старика лихо подкатила двойка, запряжённая в широкие без бортов сани. Резвыми лошадьми управлял мужик, который пообещал Боеву отвезти их в Полтавку. Казаки сразу же поспешили к саням и стали рассаживаться на них, устраиваясь поудобнее.
– Спасибо, мил человек, – поблагодарил его Боев. – А мы в самый раз к тебе идти собрались.
– Пока вас дождёшься, вечер наступит, – буркнул в ответ мужик. – Решили нынче пораньше выехать, вот я и заскочил за вами.
Проходившие мимо женщины остановились возле саней, разглядывая казаков.
– Да заморозишь ты их, покуда до Полтавки довезёшь, – заговорили они взволнованно. – Сорок вёрст ведь по морозу!
– А я чего, – хмурился мужик. – У меня одёжки зимней лишней нет. Не хотят ехать, пущай здесь остаются.
– Обожди, не уезжай, сейчас мы…
Сердобольные женщины поспешили по домам и быстро вернулись. Они принесли всё, что жалко было выбросить, но казаки были благодарны им за это. Старую, ветхую, но способную держать тепло одежду быстро разделили и напялили на себя и стали похожи на самых настоящих бродяг, каковыми была полна послевоенная Россия.
– Эдак покажемся дома, все со смеху помрут, – улыбались они, разглядывая друг друга. – Ничё, всё теплее будет. В наших худых поддергайках мы бы сорок вёрст не выдюжили. Бабоньки, красавицы, спасибочко превеликое вам!
Возница взмахнул кнутом, и увлекаемая лошадьми «платформа» на полозьях рванула с места. Казаки не раз вспомнили добрым словом женщин, пожертвовавших для них лохмотья. Всё теплее было ехать под ледяным, обжигающим, морозным ветром.
«До станицы, Господь даст, доберусь, все энти лохмоты у околицы брошу, – думал Василий. – Со стыда сдохнуть можно, ежели увидит кто-нибудь. Эх, Господи Боже мой милостивый… Разве мог я когда-то подумать, что вот эдакое барахло на себя напяливать буду? Стыд и срам на мою головушку, но…»
Василий вспомнил, каким красавцем был когда-то давно. Коренастый, подтянутый, с выпущенным из-под фуражки чубом. Наипервейший жених в станице! Девицы заглядывались на него, а он «не замечал» их. Жили не тужили, а потом… Потом всё изменилось до неузнаваемости. Когда он вернулся с германской войны, не узнал родную станицу. И гумны, и амбары пустые, и люди изменились, злыми стали и подозрительными. И получилось так, что вернулся он с войны на войну. Другого не оставалось. Не взял бы в руки оружие, так…
Он задремал, а когда открыл глаза, увидел, что подъезжают к какой-то деревне.
– Эй, мил человек? – крикнул Иван Инякин вознице. – Энто что за селение такое, дозволь спросить?
– Полтавка это, – обернувшись, ответил тот.
– Как Полтавка? – оживились казаки. – Мы что, уже сорок вёрст отмахали зараз?
– Нет, поменьше, – отозвался возница. – Я дорогу во много крат срезал. Наш обоз ещё на половине пути к Полтавке, а мы уже здесь!
– А те, односельцы твои? Они что, короткого пути не знают?
– Знают, но ездить той дорогой предпочитают. Там деревенек много и есть где переночевать.
Уже въезжая в село, возница обратился к казакам:
– А где вас высадить, станичники? У кого из вас здесь сродственники есть?
– Нету никого, – ответили они. – Мы уже голову ломаем, где ночку провести, а днём мыслить будем, как дальше быть.
– Без денег, за просто так, вас никто на ночлег не пустит, деревня татарская, – огорчил их возница. – Можете в баню на ночлег попроситься или на худой конец на вокзал. Хорошо попросите, может быть, позволят одну ночь провести. Это я точно знаю…
– Тогда к бане вези, – сказали казаки. – Глядишь, помыться дозволят, да и заночевать где-нибудь в предбаннике?
К счастью, баня оказалась открытой. Казаки вошли и попросили разрешения помыться.
– А вы кто будете, шаромыжники? – спросил банщик, молодой красивый татарин лет тридцати. – Бродяги бездомные или…
– Мы не бродяги, а казаки. Домой вот возвращаемся из Омска, – ответил за всех Василий. – Дозволь нам помыться и переночевать где-нибудь в уголочке? Мы не здешние и не знаем, к кому на ночлег попроситься.
Банщик осмотрел их придирчивым цепким взглядом:
– Хорошо, помыться разрешаю, но только недолго. А ночевать здесь позволить не могу. Это баня, а не постоялый двор.
Внутри баня оказалась просторной и хорошо протопленной. Воды, как горячей, так и холодной, было достаточно. Казаки, вывернув одежду, вынесли её на улицу вшей вымораживать, а сами мылись отведённый банщиком час, наслаждаясь купанием.
Одевшись, они вышли на улицу и в нерешительности остановились.
– Жрать и спать охота, мочи нет, – вздохнул Михаил Комаров. – Ну что, станичники, айдате побираться и ночлежку искать?