Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

— Я не могу позволить, чтобы подобные факторы влияли на мое решение.

— Нет, можешь, — поддержал Эндера Миро. — Потому что, если бы не эти «факторы», я бы давно покончил с собой.

— Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.

— Если ты не поможешь нам спасти себя, можно считать, что именно так ты и поступаешь, — сказал Эндер.

Лицо Джейн исчезло с дисплея.

— Бегство тебе не поможет, — произнес Эндер.

— Оставьте меня в покое, — отозвалась Джейн. — Я хочу поразмыслить над этим.

— Не волнуйся, Миро, — сказал Эндер. — Она поможет нам.

— Верно, — согласилась Джейн.

— Что, уже поразмыслила? — поинтересовался Эндер.

— Я думаю очень быстро.

— Так ты присоединяешься к нам?

— Это будет мой четвертый проект, — сказала Джейн. — Сейчас я передаю ваши слова Хань Фэй-цзы и Си Ванму.

— Она просто красуется перед нами, — заметил Эндер. — Она может поддерживать одновременно несколько бесед, поэтому обожает подкалывать нас и демонстрировать, насколько мы ниже ее по развитию.

— Но вы действительно ниже меня, — сказала Джейн.

— Я голоден, — вдруг произнес Эндер. — И меня мучит жажда.

— Можно пообедать, — предложил Миро.

— А, вот теперь красуетесь вы, — заявила Джейн. — Демонстрируете мне, на что способны ваши тела.

— Прием пищи, — начал перечислять Эндер. — Дыхание. Выделения. Мы можем такое, чего не можешь ты.

— Другими словами, у вас неважно с мыслительным процессом, зато по крайней мере вы можете поглощать пищу, дышать и потеть.

— Вот именно, — ответил Миро.

Он достал хлеб и сыр, Эндер налил в кружки холодную воду, и они принялись за еду. Простая пища, но ее вкус показался им просто божественным, и они были довольны жизнью.

Глава 14

СОЗДАТЕЛИ ВИРУСА

— Я все время думаю, чем станет для нас полет от звезды к звезде.

— Помимо сохранения вида?

— Когда ты посылаешь рабочих на расстояния во многие световые годы, ты все равно можешь смотреть на мир их главами, да?

— И пользоваться их органами чувств, ощущать малейшую вибрацию. Когда они едят, я чувствую, как их челюсти перемалывают пищу. Вот почему в большинстве случаев о себе я говорю как о нас. Я облекаю свои мысли в форму, которую вы с Эндером можете воспринять. Я вижу то, что видят они, чувствую то, что чувствуют они.

— С деревьями-отцами дело обстоит несколько иначе. От нас требуются некоторые усилия, чтобы начать воспринимать жизнь друг друга. Но мы способны на это. По крайней мере здесь, на Лузитании.

— Не понимаю, почему ты так боишься, что филоты подведут вас.

— Ведь я смогу почувствовать то, что почувствуют они, ощутить листвой свет иного солнца, узнать о другом мире. Это будет подобно чуду, то же самое случилось, когда люди впервые приземлились на Лузитании. До этого мы считали, что все везде одинаково, мы видели перед собой один наш мир. Но они привезли странных существ, они сами по себе были необычны, они собрали машины, которые совершали чудеса. Другие леса никак не могли поверить тому, что рассказывали им жившие тогда деревья-отцы нашего племени. По сути дела, я помню, даже наши деревья-отцы долго отказывались верить рассказам братьев о человеке. Корнерой тогда принял все на себя, убеждая их, что это не ложь, не сумасшествие и не шутка.

— Шутка?

— Среди нас бытуют истории о братьях, которые забавы ради врали деревьям-отцам, но их всегда ловили на лжи и жестоко наказывали.

— Эндер говорил мне, что такие истории создаются специально для того, чтобы поощрять цивилизованное поведение.

— Искушение солгать дереву-отцу существовало всегда. Я и сам не раз грешил. Правда, не врал. Увиливал от ответа. Сейчас братья точно так же уворачиваются от прямого ответа мне — правда, крайне редко.

— И ты наказываешь их?

— Я запоминаю, кто из них солгал.

— Если рабочий вдруг выходит из повиновения, мы оставляем его, и он умирает от одиночества.

— Брат, который слишком много лжет, лишается возможности стать деревом-отцом. Они это знают. Они врут, чтобы поиграть с нами. В конце концов, они все равно рассказывают нам всю правду.

— А что, если сразу целое племя начнет врать своим деревьям-отцам? Как вы об этом узнаете?

— Ну, ты можешь еще спросить, что будет, если племя начнет срубать деревья или сжигать их.

— А что, такого никогда не происходило?

— А бывало такое, чтобы рабочие восставали против Королевы Улья и убивали ee?

— Как же такое может быть? Они же погибнут без нее.

— Вот видишь. Некоторые вещи настолько ужасны, что их даже представить нельзя. Я лучше подумаю о том, что чувствуешь, когда впервые пускаешь корни на другой планете, распрямляешь ветви в чужое небо и пьешь солнечный свет незнакомой тебе звезды.

— Очень скоро ты поймешь, что незнакомых звезд быть не может, что чужих небес не существует.

— Как это?

— Существуют просто звезды и небеса, во всем разнообразии. Все они обладают собственным ароматом, и каждый аромат хорош.

— Ты сейчас говоришь, словно дерево. Ароматы! Небеса!

— Я испробовала жар многих солнц, и каждый оказался по-своему мил сердцу.

— Ты просишь меня помочь тебе в восстании против богов?!

Ванму только ниже склонилась перед госпожой — перед бывшей госпожой — и ничего не сказала, хотя мысленный ответ у нее был готов: «Нет, моя госпожа, я прошу тебя помочь нам разбить цепи, в которые заковал говорящих с богами Конгресс. Нет, моя госпожа, я прошу тебя вспомнить об обязанностях перед отцом, которые даже говорящий с богами не может отрицать, если они нацелены на доброе дело. Нет, моя госпожа, я прошу тебя помочь нам спасти честный и беспомощный народ пеквенинос от ксеноцида».

Но Ванму ничего не ответила — это был один из самых первых уроков, полученных ею от Хань Фэй-цзы. Когда ты обладаешь мудростью и другой человек понимает, что нуждается в твоем совете, дари его от чистого сердца. Но когда человек еще не понял, что твоя мудрость пойдет ему на пользу, воздержись от слов. Еда выглядит аппетитной только в глазах страждущего. Цин-чжао не нуждалась в мудрости Ванму и никогда в ней не будет нуждаться. Поэтому Ванму ответила ей смиренным молчанием. Ей оставалось только надеяться, что Цин-чжао найдет собственный путь к пониманию праведных, сочувствию слабым и борьбе за свободу.

Любыми методами Цин-чжао следовало привлечь на их сторону. Ее блестящий ум немало поможет им. Ванму никогда в жизни так остро не ощущала собственную бесполезность, как сейчас, когда наблюдала за хозяином, в поте лица трудящимся над разрешением вопросов, заданных ему Джейн. Чтобы разобраться в проблеме барьера скорости света, он начал изучать физику, так чем могла помочь ему Ванму, только-только узнавшая кое-что о геометрии? Чтобы подступиться к вирусу Десколады, Хань Фэй-цзы обратился к микробиологии — Ванму едва начала постигать азы эволюции. А когда он погружался в размышления о природе Джейн, то здесь Ванму вообще была бессильна. Она выросла в семье обыкновенных рабочих, и будущее зависело от ее рук, а не от ее ума. Философия была далека от нее, как небо от земли. «Тебе только кажется, что небо очень далеко, — ответил Хань Фэй-цзы, когда Ванму пожаловалась ему. — На самом же деле оно вокруг тебя. Ты вдыхаешь и выдыхаешь его даже тогда, когда трудишься по колено в грязи. Это и есть истинная философия». Но она придала его словам несколько иной смысл. Она поняла лишь, что хозяин добр к ней и не хочет, чтобы она терзалась собственной никчемностью.

Цин-чжао, однако, очень пригодилась бы им. Поэтому Ванму передала ей листок бумаги с перечислением проблем и паролями доступа.

— Отец знает, что ты дала мне это?

Ванму снова промолчала. На самом деле это была идея Хань Фэй-цзы, но, как сочла Ванму, на данном этапе Цин-чжао лучше не знать, что Ванму явилась к ней в качестве эмиссара отца.

Цин-чжао снова заговорила, предположив, как Ванму и надеялась, что служанка пришла просить ее помощи втайне от отца, по своему собственному почину:

— Если бы отец попросил меня об этом, я бы ответила «да», потому что это моя обязанность. Я верна ему как дочь.

Но Ванму прекрасно знала, что теперь Цин-чжао не больно-то прислушивается к словам отца. Она может говорить, будто послушна его воле, но, по сути дела, подобное предложение отца шокировало бы ее. Цин-чжао даже не успела бы ничего ответить, она бы сразу упала на пол и весь день прослеживала жилки на половицах. Она бы вошла в противостояние с собой, ведь отец попросил бы ее ослушаться богов.

— Тебе я ничем не обязана, — сказала Цин-чжао. — Ты предала меня, оказалась неверной. Свет не видывал такой никчемной и бесполезной доверенной служанки, как ты. В моих глазах твое присутствие в доме приравнивается к появлению на обеденном столе навозного жука.