Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

— Стало быть, насколько я припоминаю, многие философы пришли именно к такому заключению: воли, желаний не существует и не может существовать. Вольная воля — иллюзия, не более, потому что причины нашего поведения настолько сложны, что мы просто не можем их осмыслить. Представь себе, ты толкнул одну костяшку домино, она сбила другую, та — третью, в общем, попадали все. Здесь ты всегда имеешь право сказать: «Вот, смотрите, эта костяшка упала, потому что вот эта уронила ее». Но когда количество костяшек домино бесконечно и они могут падать в бесконечном числе направлений, тебе ни в жизнь не найти, откуда пошла вся цепочка. И поэтому ты заявляешь: «Вот эта костяшка упала, потому что ей так захотелось».

— Bobagem, — пробормотал Миро.

— Что ж, признаю, такая философия не несет в себе никакой практической ценности, — ответил Эндер, — Валентина как-то объяснила мне эту систему. Даже если такого понятия, как собственная воля, в природе не существует, мы все равно должны обращаться друг с другом так, будто она есть, чтобы сохранить общество, в котором живем. Потому что иначе каждый раз, когда кто-нибудь совершит нечто ужасное, ты не сможешь наказать его. Он ничего не мог с собой поделать — его гены, окружающая среда или сам Господь заставили его так поступить. И каждый раз, когда кто-то поступит благородно, ты не сможешь склониться перед ним, потому что и он всего марионетка. А если ты считаешь, что все вокруг марионетки, так чего ж с ними разговаривать? Зачем стремиться куда-то, что-то создавать, раз все твои замыслы, твои создания, мечты или грезы — всего лишь сценарий, вложенный в тебя твоим кукольником.

— Безнадежность, — подвел итог Миро.

— Поэтому мы принимаем самих себя и всех окружающих за созданий, обладающих собственной волей. Мы обращаемся друг с другом, будто нами движет возникшее в уме намерение, а не какой-то неведомый творец. Мы наказываем преступников. Мы награждаем альтруистов. Мы строим планы на будущее и претворяем их в жизнь. Мы обещаем и ожидаем исполнения данного слова. Все это шито белыми нитками, но, когда каждый уверует в то, что действия ближних — это результат свободного выбора, и будет соответственно относиться к правам и обязанностям, исходным результатом станет цивилизация.

— Весьма оригинальная теория.

— Так мне объяснила Валентина. Это действует, если воли как таковой не существует. Я не знаю, верит ли она сама собственным словам. Но догадываюсь кое о чем: если она считает себя человеком цивилизованным, то, следовательно, должна сама уверовать в эту теорию; в таком случае она должна верить в существование воли и считать, что вся идея о создании мира Господом Богом — чушь. Но если воля действительно существует, значит, она тоже в нее будет верить, и получается замкнутый круг: кто вообще может утверждать что-либо?

И Эндер рассмеялся. Валентина тоже рассмеялась, когда много лет назад впервые поведала ему эту запутанную теорию. Они тогда только вышли из детского возраста, он работал над «Гегемоном» и пытался понять, почему его брат Питер совершил в жизни столько великого и столько страшного.

— Не смешно, — хмыкнул Миро.

— А мне показалось, очень даже.

— Либо мы свободны, либо нет, — сказал Миро. — Либо эта теория правдива, либо нет.

— Смысл в том, что, если мы хотим жить как цивилизованные создания, мы должны поверить, что это правда, — подчеркнул Эндер.

— Наоборот, бессмыслица какая-то, — возмутился Миро. — Ведь если эта теория лжива, зачем нам вообще о чем-то беспокоиться и жить цивилизованно?

— Потому что, если мы поверим в нее, у человечества появляются шансы выжить, — сказал Эндер. — Потому что гены требуют от нас поверить во все это, чтобы мы передали эти самые гены дальше, чтобы наши потомки продолжали жить в будущем. Потому что человек, который не верит в эту теорию, начинает действовать разрушающе, считаясь только с собственными желаниями, и тогда общество — стадо — отвергает его. Его возможности к воспроизведению уменьшаются до минимума — например, его посадят в тюрьму, — и гены, вызвавшие его неверие, вскоре исчезнут.

— Таким образом, кукловод настаивает на том, чтобы мы уверовали, якобы мы не марионетки. Нас заставляют уверовать в свободу воли.

— Именно так Валентина и сказала.

— Но сама-то она в это не верит?

— Конечно, не верит. Гены не позволяют ей уверовать.

Эндер снова улыбнулся. Но Миро не мог отнестись к его словам с легкостью, как к философской игре. Он, вне себя от ярости, сжал кулаки и неловко погрозил рукой дисплею. По терминалу пробежала тень, закрыв на секунду часть переплетений филотических лучей, создав на их месте настоящую пустоту пространства. Только сейчас Эндер увидел, как внутри дисплея перемещаются небольшие пылинки и отражают свет, падающий из окна и открытой двери дома. Его взгляд привлекла особенно громадная пылинка, похожая на короткую волосинку, крошечный клочок хлопка, переливающийся там, где раньше проходили филотические лучи.

— Успокойся, — приказал Эндер.

— Нет! — заорал Миро. — Мой кукловод заставляет меня беситься!

— Заткнись, — снова приказал Эндер. — И послушай меня.

— Я уже устал от твоих слов! — И тем не менее он замолчал.

— Мне кажется, ты прав, — сказал Эндер. — Мне кажется, мы действительно свободны, а не уверовали в иллюзию просто потому, что она обеспечивает нам право на выживание. И, как я считаю, свободны потому, что мы не включаемся в одном лишь теле, действующем по написанному сценарию. И мы не какие-то там души, которые из ничего создал Господь. Мы свободны, потому что существовали всегда. С самого начала времен, только начала как такового не было, поэтому мы существовали всегда. Не было такой причины, по которой мы возникли. Ничто нас не создало. Мы просто есть и были всегда.

— Филоты? — догадался Миро.

— Может быть, — ответил Эндер. — Как вон та пылинка в дисплее.

— Где? — спросил Миро.

Само собой, она уже снова стала невидимой, потому что голографический дисплей воссоздал над терминалом картинку филотических лучей. Эндер сунул руку в дисплей, на голограмму снова упала тень. Он подвигал рукой, пока не нашел ту огромную пылинку, которую видел раньше. Или, может быть, это была какая-то другая пылинка. Впрочем, какая разница.

— Наши тела, весь мир вокруг нас — они напоминают голографический дисплей. Они достаточно реальны, но не показывают настоящего положения вещей. Только одного мы никак не можем понять, тупо уставившись на дисплей Вселенной: почему же все это происходит. Но если посмотреть сквозь, проникнуть взглядом за эту пелену, там-то мы и найдем истинное объяснение происходящему. Это филоты, которые существовали всегда, которые всегда делали что хотели.

— Ничто не вечно, — заявил Миро.

— Кто это сказал? Предполагаемое рождение Вселенной было началом существующего порядка — причиной существования этого дисплея, всего остального. Но кто сказал, что филоты, которые следуют естественным законам, начавшим действовать в момент рождения Вселенной, не существовали до этого? И если Вселенная вдруг снова свернется, почему бы филотам просто-напросто не освободиться от этих законов природы и не вернуться в прежнее состояние?

— В какое это состояние?

— В состояние хаоса. Тьмы. Беспорядка. Они превратятся в то, чем были до того, как эта Вселенная свела их воедино. Так почему же они — мы — не могли существовать всегда и не могут продолжать существовать вечно?

— Хорошо, тогда где же был я между рождением Вселенной и тем днем, когда появился на свет? — язвительно спросил Миро.

— Не знаю, — сразу ответил Эндер. — Эта теория возникла у меня только что, и я еще работаю над ней.

— И откуда тогда взялась Джейн? Что, ее филот просто болтался где-то, а потом — бах! — она вдруг очутилась в гуще компьютерных программ и приобрела личность?

— Может быть, — пожал плечами Эндер.

— Даже если существует какая-то естественная система, непонятно как отвечающая за распределение филотов между каждым живым организмом, когда-либо рожденным из утробы матери, из икринки или из почки, то Джейн никакая природная система породить не могла. Она на свет не рождалась.

Джейн, конечно, слушала весь их разговор и теперь решила вмешаться:

— Может, все так и есть, — сказала она. — Может быть, я не обладаю собственным филотом. Наверное, я вообще не отношусь к живым существам.

— Нет, — замотал головой Миро.

— Очень может быть, — подтвердил Эндер.

— Значит, я не могу умереть, — продолжала Джейн. — Может быть, когда меня отключат, выяснится, что я всего лишь очень сложная компьютерная программа, которую на время вывели из строя.

— Может, ты права, — снова кивнул Эндер.

— Нет, — решительно возразил Миро. — Если тебя отключат, то совершится убийство.