— Ты забываешься, Саша, — строго, как всегда с подчинёнными, но прежде никогда с ней, сказал Воробьёв. — То, что ты дочь моего лучшего друга, ещё не даёт тебе права себя так вести! Немедленно в кабинет!
«Сукин сын! Думает, что может мной командовать? Так я его сейчас живо в этом разуверю!»
Воробьёв открыл дверь и втолкнул Сашу внутрь прежде, чем она успела воспротивиться. И, захлопнув дверь, резко повернулся к ней.
— Для начала успокойся, — велел он. — Что на тебя нашло?
— Что на меня нашло?! На меня?! Да она чуть было не умерла прямо на моих руках! А в больнице не было ни единой свободной палаты, не считая старой палаты Владимирцева в другом конце коридора, куда её попросту не донесли бы! Пришлось заниматься ею прямо на полу! И никто, никто не пришёл на помощь! Все почему-то только бегали вокруг с криками: «Ох, да это же сама Караваева!», визжали, падали в обморок и всячески мешали мне заниматься раной! Ах да, более выносливые, вроде князя или тёти Клавы, в обморок не падали, но искренне считали своим долгом публично усомниться в моих докторских способностях! Это звучало примерно так: «Да пусть она лучше умрёт, чем какая-то девчонка, которая даже-не-медсестра попробует её спасти!» И это тоже не добавляло мне уверенности, если вам вдруг интересно! Но я её всё-таки спасла, Викентий Иннокентьевич, спасла вопреки всему, и её — и вас заодно, потому что всем тут же сделалось очень интересно, где это пропадает самый главный в больнице специалист?! Вот у кого золотые руки, вот кто творит чудеса! Ну а ты, Саша, раз уж получилось — и то, наверное, по чистой случайности! — получай наши княжеские деньги в знак благодарности! Мало тысячи? Возьми пять! И вы ещё спрашиваете — что на меня нашло?!
Всё это она произнесла на одном дыхании, после чего упала прямо на колени и разрыдалась. Нервы не выдержали, сдали окончательно, и — вот беда — на глазах у этого подлого предателя, коему ни за что не следовало бы демонстрировать свою слабость.
«Сейчас он скажет, что работа доктора точно не для такой неженки, как я, и всё будет кончено ещё раньше, чем ему донесут о том, что я провалила задание Сидоренко», подумала Александра, и зарыдала ещё горше, закрыв лицо ладонями.
Она ожидала чего угодно, вплоть до пощёчины, чтобы привести её в чувство, но уж точно не участия и заботы. Конечно, все мы давно уже не питали иллюзий на счёт продажности доктора Воробьёва, но автор считает необходимым всё же напомнить, что Воробьёв Александру всегда любил, как родную. Девочка выросла на его глазах, и он прекрасно видел, какая она, и прекрасно знал её сильные и слабые качества.
И то, что они теперь играли на разных сторонах, его любовь к ней ничуть не уменьшало. Он сел рядом с ней, прямо на пол, и, обняв её, прижал к своей груди.
— Ну-ну, тихо! Не плачь, пожалуйста, — попросил он, и Александра от изумления и впрямь перестала плакать. — Когда плачут такие сильные личности, как ты, у меня неминуемо складывается ощущение вселенской катастрофы. Караваев со своими деньгами? Да пошёл он к чёрту! Тётя Клава со своими амбициями? Да когда она в последний раз держала в руках скальпель?! Пусть ещё хоть раз только попробует, слышишь, пусть только попробует в тебе усомниться! Саша, выше нос! Ты показала всем, что ты герой! Ты спрашивала, не хочу ли я поблагодарить тебя? О, да, конечно, хочу! Искренне, со всей душой, моя милая девочка. Спасибо тебе, спасибо! Ты спасла не только Караваеву, но и меня, и моё будущее. Это дорого стоит, и заставляет задуматься. А я был неправ. Я не имел права уходить вот так. Совсем забыл, что это уже стало привычным делом — привозить истекающих кровью княгинь в больницу во время моего отсутствия.
В ответ Александра лишь вяло улыбнулась, шмыгнув носом. Потом поднялась на ноги не без помощи Воробьёва, но сказать — так ничего и не сказала. Она, может быть, и считала себя немного неправой — грубить Викентию Иннокентьевичу, вдвое старшему её, определённо не стоило, да и с князем следовало бы помягче — но она действительно не испытывала необходимости извиняться.
Много чести для обоих!
Особенно для Воробьёва, который уже через минуту выгонит её из больницы, на радость Ивану Кирилловичу и Алёне.
Викентий Иннокентьевич подумал о том же самом в тот момент, и лицо его помрачнело. Не надо было её утешать… зачем? Чтобы потом, секунду спустя, тотчас же нанести удар, ещё более сильный? Представив её расстройство, Воробьёв замешкался — ну, помилуйте, как? Это же верх неблагодарности — наказывать её за несделанное вскрытие, в то время как на другой чаше весов было спасение жизни княгини Караваевой, вкупе с его добрым именем и репутацией больницы в целом! Как он мог сейчас взять и сказать ей, что, увы, но вскрытие было важнее — а она явно не успела его сделать, потому что Караваеву привезли около половины десятого, а Сашина практика начиналась с девяти. Вряд ли она управилась бы за полчаса, с учётом того, что сам Сидоренко к девяти ровно не приходил никогда.
«Вот оно, — подумал Викентий Иннокентьевич, собираясь с мыслями, — настал момент!»
Пора было действовать.
— Давай отвлечёмся на время от наших общих проблем, и поговорим о другой области твоей практики, — ровным, спокойным голосом сказал он. — Как твои пациенты? Никифорова ещё не обвинила тебя в краже миллионов из её тайника под подушкой? — Тут он даже позволил себе улыбнуться. — Владимирцев ещё не послал тебя к чёрту? И, разумеется, твоя работа с Сидоренко — где отчёт о проделанной работе? Я же просил тебя вчера написать заключение.
«Вот и всё», сказала себе Александра, и обречённо покачала головой.
— По порядку. — Для начала сказала она, подняв указательный палец. — У Никифоровой я ещё не была, ибо, знаете ли, как-то не довелось, из-за этой суеты с бедняжкой княгиней! На счёт Владимирцева вы совершенно правы — о, да, он послал меня к чёрту, и не раз, но я всё равно сменила ему перевязку. Рана открылась ночью и начала кровоточить, видимо, он неудачно повернулся во сне. Он, ясное дело, противился, и требовал вас, но вас-то не было, а сказать ему об этом я не могла, ровно как и не могла оставить его истекать кровью. Разумеется, он был в ярости, так что пришлось перевязывать его силой. Благодарностей, разумеется, я не дождалась, более того, они с Волконским на пару выставили меня за дверь, спасибо, что не толкали в спину. Впрочем, ничего другого я от них и не ждала. — С тоской добавила она, но тоска её была вызвана вовсе не этой несправедливостью, а как раз тем, что её оправдательная речь подходила к самому главному. — Что касается результатов вскрытия…
И тут она замолчала, не зная, как сделать этот самый шаг.