377
Важнейшее поворотное значение в судьбе Художественного театра имела пьеса Вс.Иванова “Бронепоезд”, выросшая на материале его повести. В этом спектакле на сцене МХАТ впервые появились герои новой, революционной действительности.
Из газеты “Сов. искусство” — вчера!
Говоря о лучших произведениях советской прозы — первых лет, докладчик подчеркивает, что в таких книгах, как “Чапаев” Д.Фурманова, “Железный поток” А.Серафимовича, “Бронепоезд” и “Партизанские повести” Вс.Иванова, уже был создан образ положительного героя нашего времени. Становление советской литературы проходило в обстановке острой борьбы мировоззрений. Именно этот период ознаменовался для советской литературы борьбой с различными декадентскими школами, которые были выражением идейного упадка. Русский декаданс, сложившийся в основном под влиянием французского символизма и эпигонской философии Ницше и Бергсона с их культом подсознательного начала, сказался в творчестве не только прямо враждебных нам писателей, но и некоторых советских художников.
Из “Лит. газеты”,—
сегодня,— доклад А. Фадеева
на совещании молодых писателей.
Воскресенье, 9 марта 1947 г.
Выдержки из двух газет. Выдержки из жизни. Вчера обсуждали в сценарной студии мой сценарий “Главный инженер”. Родственник и друг Фадеева режиссер Герасимов атаковал меня с чудовищной яростью и нахальством, объявив меня халтурщиком, негодяем, бездарностью и вообще преступником. Если б такой же сценарий был представлен одним из этих негодяев, боже мой, какой бы они подняли трезвон. А тут болтали такую чепуху, что я, разозлясь, сказал, что над сценарием работать не буду, и ушел.
Вечером ужинали у Хатунцева28. По непонятным соображениям, Б. Михайлов, старый мой знакомый, решил со мною поссориться29. Он придрался к Тамаре, которая бранила Храпченко за бездарность, назвал ее разговоры сначала бабскими и обывательскими, а второй раз — “ничтожной, мелкой и озлобленной женщиной”. Кончилось тем, что мне пришлось сказать ему — “негодяй и подлец” и покинуть сей дом с его странным гостеприимством. Или Михайлова бранили за то, что он печатал мои произведения в Париже, или он наслышался от литературных брехунов о необходимости меня презирать, или он чего-то боится,— во всяком случае вся эта ссора была осуществлена им намеренно. Утро было отвратительное.
Чтоб рассеяться — сел и написал две статейки — одна для “Сибирских огней” с приветствием по случаю 25-летия этого журнала30, а вторую — приветствие “Известинцу” по случаю 30-летия
“Известий”31. На семейном совете, после того как я прочел статейку для “Известинца”, была забракована вставка, которая, собственно, и представляла известный интерес. Я рассказывал в ней, как по незнанию и политической неграмотности, я в начале революции вступил в две партии и как был выброшен из них.
После обеда зашел М.Бажан, отправляющийся в Лондон. Ему, впрочем, не столько хочется поехать в Лондон, сколько в Париж. У всякого свои несчастия.— Приехали министры ин[остранных] дел Англии, Америки и Франции. Кома был у сына Молочкова32, там живо обсуждалось, что Молочков нарушил все дипломатические традиции, приехав на встречу Маршалла с 6-летним сыном.— Начало пьесы, представленной во МХАТ: “Действие первое.— Роскошное зало. Направо — дверь в соседнюю комнату, налево — в кухню”.— Милиционеры в новой форме.
Переделывал “Главного инженера”,— зря, наверное. Но, так как что бы я ни написал, все будет признано теперь порочным, то надо тащить эту ношу. Боюсь показаться читателю будущих моих записок нытиком, но другого выхода нет, друзей я не имею; от чтения книг устаю, а жизнь, к сожалению, идет, и мне не хотелось бы, чтоб в будущем,— если мои работы будут как-то оценены,— кто-нибудь завидовал мне. Впрочем, найдутся чудаки, которые позавидуют. Так им и надо.
Мусульманская легенда. Умер человек, его похоронили. К могиле приходит ангел, стучится и спрашивает: “Кто твой господин, ты, умерший”. Умерший отвечает: “Бог — господин мой”. Ангел спрашивает: “Какая твоя вера, о, ты, умерший”.— “Ислам — моя вера”,— отвечает умерший.— Ангел спрашивает: “Как называется твоя любимая книга, о, ты, умерший”.— Умерший отвечает: “Коран моя любимая книга”. Ангел спрашивает: “Куда направлен твой взор, о, ты, умерший”. Умерший отвечает: “Мой взор направлен к Мекке”. Ангел спрашивает: “Во что ты веришь, о, умерший”. Умерший отвечает: “Нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его”. И тогда ангел скажет: “Покойся же с миром, раб божий” и уйдет.
Март 1947 года
18/III.
Дома. Читал. Записывал для пьесы “Главный инженер” и запутался. Никак вылезть не могу. Вечером читал статью А.Блока — человек был возвышенный, но узкий, как готический собор.
379
19/I I I.
Первое действие “Главного инженера” — начисто. Который раз переписываю и не знаю — не меньше десяти. Выбросил массу действующих лиц и много выиграл.
20/I I I.
Заседание Моссовета. Зал, где гулял Онегин. Докладчик о бюджете 1947 года, построенном исключительно на доходах торговли. Рынок, сбор с рынка, приносит дохода больше, чем легкая промышленность.
22/I I I.
Еще раз переписал второй акт.— Статья о Пастернаке в газете “Культура и жизнь”33; уезжаем в “Горки” к Н.А.34 на дачу.
26/I I I.
Переписал начерно третий акт.— Дома. Звонил И.Судаков, прося ознакомить с пьесой. Может быть, прочту ему завтра три действия. С воскресенья — дождь. В Англии наводнение. Хотя мы соперники, но тут, похоже, сольемся.
29/I I I.
Гулял. Отдыхал. Читал О'Генри и Тургенева. Об изменениях в пьесе. Свобода? — Заходил Шкловский, рассказывал о провалившихся крышах. У него провалилось сердце — не может забыть смерть сына35.
30/I I I.
Написал ночью рассказ “Джунгарский цветок”36.— Исправлял пьесу. Из дома не выходил.
Апрель 1947 года
2/IV.
Днем — Гослитиздат, разговор о моей книге: “Избранное”. Вечером — замечательная встреча с начальником депо ж[елезно]-д[орожной] ст[анции] Торжок. Боже мой, какой талантливый человек!
380
3/IV.
Дома. Переделки третьего акта.— Начало рассказа “Липовый медведь”37. Туман, к вечеру солнце. Всюду наводнения.— В газетах наводнение статей об Америке.— Читал ОТенри и Лабиша.
4/IV.
Ходил по городу. Читал О'Генри — золотые гроши благородства и счастья.— Очень устал, не сегодня, а вообще, и поэтому третий акт застопорился.— Ледоход — крайне серьезный ледоход... Я не стар?
5/IV.
Дома. Подняты даже мои мощи: статья Щербины в “Известиях”, восхваляющая писателей, писавших статьи во время войны и призывающая их делать то же самое сейчас. Третий акт пьесы, набело — уже забыл который раз.
8/IV.
Дома. Работал над четвертым действием пьесы: — с трудом. Устал. Переписал половину акта. Так как в пьесе нужна песня, то предложил написать ее Коме38.
9/IV.
Дома. Доканчивал четвертый акт. Придумал сцену “Собаки рычат” — из казахской свадьбы.— Кома написал песню. Буду читать четвертый акт И.Судакову. Судаков одобрил — и пьесу и стихи.
11/IV.
Гулял. Исправил остальное в пьесе. В воскресенье буду читать пьесу в Художественном театре. Любопытно, как примут и кто будет? Туманное небо.
12/IV.
Посещение “Советского писателя”. “Книги-подарки”. Ужасный цинизм: “Мы делаем подарок писателю тем, что выплачиваем ему все за издание после выхода книги”.— “А сейчас?” — “А сейчас — ничего”. Я вышел совершенно ошеломленный.
381
13/IV.
МХАТ. Читал пьесу. И, совершенно неожиданно — был почтен безмерными похвалами. Старики, правда, не были, так как пасха и все кушали куличи. Мы, по безденежью, разговлялись треской в томате.
14/IV.
Гулял. Чичеров из секции драматургов: “Мне звонил Радомыс-ленский. Пьесу приняли на "ура"”? Ну, что мне делать? Никто на мои чтения в клуб не ходит, однако я согласился — иначе обидятся. И зачем, в конце концов, мне их обижать? Судаков: “Никто не хотел браться за пьесу, а теперь все режиссеры жаждут. Для меня — это возрождение”. Я обещал его поддержать.