И если памятный мне кривоплечий амэнец, пытаясь подчинить мою волю, действовал почти что осторожно, лишь постепенно наращивая свою силу, то сейчас неведомый противник старался смести мою защиту, не заботясь о последствиях ни для меня, ни для себя. Похоже, у него была лишь одна цель — смести защищающие мои воспоминания и волю границы, а дальше — хоть трава не расти!
Сцепив зубы, чтобы не застонать, я сосредоточила все свои силы на поддержке защиты, надеясь лишь на то, что мощь неведомого противника иссякнет все же раньше, чем моя возможность противостоять ей…
Атакующий, точно почувствовав мои намерения, немедля удвоил свой натиск. Казалось, он готов сжечь себя в этой безумной атаке…
Скорее всего, матерь Ольжана тоже почувствовала это, потому что. вскинув руку в предупреждающем жесте, произнесла:
— Довольно!
От ментального удара, что последовал сразу же за этими словами, у меня на миг в глазах потемнело, но защита выдержала и эту атаку, а Хозяйка Мэлдина. резко встав с кресла и повернувшись лицом в сторону моего невидимого противника, вскинула руки. С ее пальцев словно бы сорвались мертвенно-бледные молнии, и я ощутила исходящий от них ледяной холод. А еще через миг давление на мое сознание исчезло, а из угла раздался сдавленный, полный боли, стон.
Опираясь на ручку кресла, чтобы не упасть — после перенесенного на меня накатила предательская слабость, да и голова кружилась — я встала и обернулась, чтобы посмотреть на своего доселе неизвестного противника. У стены, прямо на полу сидела рыбьеглазая жрица. Держась рукой за сердце, она судорожно ловила ртом воздух, а ее кожа была бледной, как мел.
— Ты ослушалась моего указания, Брина. За своеволие ты будешь отстранена от таинства на месяц. А теперь ступай с глаз моих, — произнеся эти слова, матерь Ольжана. презрительно поморщившись, вновь опустилась в свое кресло, а рыбьеглазая опять застонала, вытянув вперед руку с дрожащими пальцами. Но Хозяйка Мэлдина словно бы и не заметила этой мольбы — отвернувшись от Брины, она улыбнулась мне так, словно ничего и не произошло, сказав:
— Я все поясню.
— Это будет трудно, — я чувствовала, что теперь и мне становится тяжело дышать, но не из-за магической атаки, а от вскипающего в душе гнева. Корчащаяся у стены Брина была мне сейчас не так противна, как улыбчивая матерь Мэлдина. Тем более, что ее настоящее лицо я уже видела минуту назад.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, но подобное испытание было необходимо. — Старшая едва заметно откинулась на спинку кресла, а я, глядя на эту наигранную безмятежность, с трудом подавила готовый вырваться на волю гнев. Ни обвинениями, ни возмущенным криком я сейчас ничего не добьюсь. Разве что уроню себя в глазах матери Ольжаны.
А та, словно бы не замечая ни моих эмоций, ни все еще находящейся в комнате Брины продолжала продолжала:
— Лучше всего колдовские способности проявляют себя при неожиданной угрозе — именно тогда можно увидеть всю глубину отпущенных тебе сил, и никакое сосредоточение с этим не сравнится. Но если ты считаешь, что проверка была для тебя слишком болезненной или оскорбительной, я, конечно же. сделаю все, чтобы загладить это недоразумение, и накажу Брину так. как ты того пожелаешь. Тем более, что она перешла меры допустимого.
Закончив свою речь, матерь Ольжана вопросительно взглянула на меня, ожидая ответа. По всему было видно, что все произошедшее для нее — скорее, привычная обыденность, чем происшествие, а судьба выполнявшей ее наказ жрицы не значит для Хозяйки Мэлдина ровным счетом ничего — она запросто отдаст жизнь служительницы на откуп моему возмущению или страху. Вот только я не имела склонности к тому, чтобы пинать упавших и не нуждалась в подобной жертве.
— Все обошлось, вреда мне не причинили, так что с Брины хватит и того наказания, которое вы ей уже назначили, — к счастью, мне уже удалось справиться со слабостью, но вот со своими чувствами я все еще не совладала, и звенящий от напряжения голос выдавал меня с головой. — Но подобная проверка кажется мне неоправданной. Что будет, если испытуемая таким образом жрица не сможет удержать защиту?
— Ничего, потому что обычно до такого не доходит, — спокойно возразила Матерь, и тем самым подтвердила мои худшие опасения, — Брина не в первый раз выступает в такой роли и умеет действовать мягко и аккуратно, но сегодня в нее словно демон вселился. Да простит меня Малика за подобное сравнение… — Впрочем, нет худа без добра — теперь я полностью понимаю Матерь Дельконы, которая решила отправить тебя к нам. Оставлять такой дар без огранки сродни преступлению, а в своем храме ты никогда бы не достигла тех высот, которые могут открыться тебе здесь при должном прилежании…
Тихое торжество, звучащее в голос Ольжаны. и привело к тому, что я не смогла удержаться от колкого замечания:
— Значит ли это, что вы считаете Дельконских сестер малосведущими в своем деле, а в переданных вам письмах видите лишь ложь?.. Такое недоверие к Матери храма действительно оскорбительно. Тем более, в самом начале вы считали, что меня прислали, как соглядатая, а теперь и вовсе подвергли сомнению слова Старшей!
После этой отповеди маска спокойного торжества слетела с Ольжаны — ее глаза недобро сузились, рот скривился, но уже в следующий миг она совладала с собой и притворно громко рассмеялась:
— Что ты! У меня и в мыслях не было оскорбить сестер из Дельконы… Я неправильно выразилась, а ты, в свою очередь, неверно истолковала мои слова… Просто я не ожидала встретить столь сильный дар! Вот и все! — на этих словах смех хозяйки Мэлдина оборвался так же резко, как и начался, и она устало произнесла. — Впрочем, иногда я действительно бываю излишне подозрительной — ничто так не портит доброе имя храма, как сплетни и кривотолки.
Поле нашей словесной баталии осталось за Ольжаной. и я, решив, что разговор закончен, повернулась к выходу. Это-то движение и привело к тому, что я встретилась взглядом с кое-как пришедшей в себя Бриной. За время нашего разговора с Матерью Ольжаной, жрица все же сумела подняться на ноги и теперь медленно и неуверенно, то и дело, опираясь о стенку, подобралась к дверям, но уже у самого входа обернулась. В ее бесцветных, рыбьих глазах я увидела ненависть и лютую, поглощающую все иные человеческие чувства, злобу.
Мы смотрели друг на друга не более, чем сердце успело ударить два раза, а потом Брина отвела взгляд и вышла из комнаты Старшей, низко опустив голову. А еще через миг стало ясно, что настроение жрицы не было тайной и для Старшей, так как она, едва рыбьеглазая скрылась за дверью, произнесла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});