Читать интересную книгу "Один на один с жизнью: Книга, которая поможет найти смысл - Илья В. Латыпов"

тем тяжелее нам его переносить в зрелом возрасте. Мы будем то прятаться в нем, как в скорлупе, убеждая себя, что нам никто не нужен, то цепляться за других, лишь бы не оставаться один на один с тем, кого вообще не понимаешь. Комфортное одиночество возможно, когда, находясь один на один с собой, мы не изолированы от самих себя. То есть мы осознаем свои потребности, способны распознавать и переживать весь спектр чувств (от радости до отчаяния), а не быть для самих себя загадкой, не понимая, чего хотим и к чему стремимся.

Часто все богатство эмоциональной жизни человека при самоотчуждении умещается в понятия «комфортно», «дискомфортно» и в смутные телесные ощущения. Изолированный от самого себя, самоотчужденный человек пугается оставаться наедине с самим собой, так как имеет дело с незнакомцем, живущим с ним под одной крышей. И хорошо, если этот незнакомец просто равнодушен, а то ведь может быть и агрессивен, и тогда одинокие часы жизни идут под аккомпанемент непрерывной и беспощадной самокритики: «Кому ты такой нужен?», «Ты обречена всегда быть одной»… Получается, чем внимательнее люди относились к нашим переживаниям, понимали их смысл, чем больше поощряли нас знакомиться с самим же собой, тем лучшим спутником в одиночестве мы станем для себя. Даже когда одиночество не доставляет радости, оно становится переносимым.

При этом экзистенциальное одиночество как невозможность быть полностью понятным и «увиденным» другим человеком, распахнуть ему свою душу без остатка остается с нами навсегда. Всегда будут моменты космического одиночества. Весь груз воспоминаний, сокровенных мыслей, побед и поражений, минут триумфа и позора, сомнений, трусости и решимости, самые сладкие и интимные и самые горькие и невыносимые моменты жизни – все это заключено в одном-единственном сознании и с нашей смертью умрет навсегда.

Для меня самым пронзительным изображением этой изоляции людей друг от друга является знаменитая финальная сцена в фильме «Бегущий по лезвию бритвы», где умирающий андроид Бетти произносит монолог под дождем: «Я видел такое, что вам, людям, и не снилось. Атакующие корабли, пылающие над Орионом, лучи Си, разрезающие мрак у ворот Тангейзера. Все эти мгновения затеряются во времени, как… слезы в дожде… Пришло время умирать». Я лишь относительно недавно понял, что именно так сильно трогает меня в этой сцене: ощущение безвозвратной утраты уникального опыта жизни, который невозможно передать другим. Экзистенциальная изоляция непреодолима.

К счастью, кое-чем мы можем делиться друг с другом. И по мере взросления все больше нуждаемся не в советах или одобрении других людей, а в простом общении во время бесконечной дороги под звездами: посидеть рядом у костра, поделиться интересными историями. А потом мы расходимся каждый в свое вселенское одиночество. Может, еще встретимся. И наши родители, и другие авторитетные для нас люди – такие же попутчики со своими историями и жизненным путем (а то и сбившиеся с пути). Жизнь каждого – это пестрое полотно, сотканное из разноцветных нитей: решений, поступков, слов. Не прямая дорога с расставленными вдоль нее указателями, а сложный лабиринт, узор, непрерывно ткущийся мойрами или норнами.

Иногда в гуще людей на меня вдруг накатывает чувство одиночества: кажется, что никому нет до меня дела, все поглощены собой. В этот момент очень хочется обидеться на всех и закрыться в себе. Это обычный способ справляться с одиночеством. Но накопленный опыт прошлых переживаний дает о себе знать, и я вспоминаю, что уже испытывал подобное чувство не раз в других ситуациях. И в этот момент приходит ясное понимание, что эти твои переживания появились не сегодня. Твое прошлое, связанное с травлей и изоляцией, настигло тебя, наложив отпечаток на нынешние чувства. Как испорченная сигнализация, которая вдруг сработала через год после пожара. Но на этот раз я не верю безоговорочно этому потоку, лишь наблюдаю со стороны, как накатывает волна одиночества и тоски и как она сходит на нет, и я снова осознаю: это прошлое пытается подменить настоящее. Старый кошмар закончился. Ты в новом мире: попробуй его освоить, когда сойдет волна…

И я возвращаюсь к людям.

Большой постскриптум. О любви

Высшим проявлением человеческих отношений, помогающим на время преодолеть изоляцию, является любовь. Я не возьмусь здесь говорить обо всех проявлениях этого сложного и прекрасного чувства, которое разными своими гранями присутствует в отношениях родителей и детей, друзей, людей и их домашних животных. Из размышлений о том, что есть любовь для взрослых людей, мужчин и женщин, и родилось это эссе-постскриптум. Мне кажется, это хорошая идея – завершить беседу об одиночестве, изоляции, отношениях и сопричастности разговором о любви.

Для любви тебя такого, как ты есть, уже достаточно. Нам, привыкшим к бесконечным «лучшим версиям себя», это очень трудно принять, но это так. Как раз в случае, если мы решаем, что нужно что-то в себе спрятать, а что-то «докрутить», «редактируем» себя стыдом, мы уменьшаем шансы на то, что нас разглядят любящие глаза. Но даже такие мы, напряженные, пугающиеся, что если люди нас как следуют разглядят, то непременно испытают отвращение, вполне достойны любви.

В отношениях, где есть эротика и секс, предисловием к любви будет «химия» – наша физиология, которой плевать на все, кроме каких-то особых химических валентностей, рождающих влечение. А потом – да, идет начало. Любовь начинается с неожиданной и никак не «завоевываемой» очарованности той непростой и несовершенной жизнью, которая переливается в другом человеке (или в нас). Часто она начинается со взгляда глаза в глаза: «Я смотрю на тебя, я любуюсь тем, как ты говоришь, как звучит твой голос, как ходишь, какие у тебя жесты. Как ты неловка в одних движениях и как изящна в других. Твое лицо может быть обычным, но волновать просто потому, что оно – твое».

А наряду с любованием есть еще и любопытство. Оно то сильнее, то слабее, но не прекращается. Нас достаточно столько, сколько нас есть, – хватит для любопытства надолго. Стараться, пыжиться для того, чтобы нас полюбили, не нужно. Любовь либо есть, либо нет. Никто внятно не скажет, за что кого-то полюбил, можно лишь сказать, чем ты очарован в человеке, которого любишь. Того, кого любишь, хочется узнать – просто узнать, а не для что-то в нем «подкрутить» и переделать.

Принятие в любви не значит восторженность: не все, что мы узнаем, нам будет нравиться. Люди несовершенны, сочетая в себе как красивое, завораживающее, так и уродливое. И именно эта сложность, неоднозначность человеческой натуры порождает сильные, контрастные переживания. Любовь не может питаться только нежностью, заботой и благодарностью, она сплетается и из злости, возмущения, ярости, страсти, смеха, разочарования – даже обиде есть место. Нежность нужна, чтобы быть бережным, забота – чтобы давать любимым то, что нужно именно им, жалость – чтобы смягчать боль, злость – чтобы чувствовать свои границы, не растворяясь в другом, страсть – чтобы жаждать обладания и рождать вихри энергии и воплощать их в наслаждение, ярость и обида – чтобы обнаруживать то, в чем мы слишком уж переплелись и запутались. Разочарование – чтобы увидеть и другие грани личности, не столько красивые, но столь же подлинные (потому что мы состоим не только из света). Тогда можно отстраниться для того, чтобы заново рассмотреть друг друга. Смех в отношениях разбивает пафос, делая нас обычными и человечными, а не героями романов.

В близости всегда останется место возникающим иногда смущению и неловкости – это сигнал о том, что мы заходим на новую территорию в отношениях, где раньше не были. Кроме того, эти чувства вполне понятны в ситуации, когда никому не гарантировано безусловное принятие. И еще всегда есть место уважению – той самой способности видеть в другом ценность, которую нельзя просто игнорировать. И благодарности – как выражению этой ценности. Нет места только намеренной жестокости. Если в отношениях рождается страх, то он убивает любовь.

Можно удивиться – как это нам не гарантировано безусловное принятие в любви? Увы, если мы не мать и младенец, условия есть. Вопрос лишь в том, сколько их. И, на мой взгляд, первый, самый глубокий уровень этой условности – то, как ты обходишься со мной. Уважаешь ли, можешь ли остановиться там, где это нужно, – сам или после моих сигналов?