Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– Вы поместите нас в Лувре…

– Признавая, что ваш царственный любовник поселится в Лувре…

– Что, по-видимому, случится не скоро.

Мадам да Но и мадам де Баланьи хохотали как сумасшедшие, выражаясь таким образом, и обе с почтением поклонились Габриэли.

В эту минуту снаружи донесся шум: опускали подъемный мост. Габриэль бросилась к окну.

– Бельгард! – воскликнула она. – Бельгард!.. Но он не один! Посмотрите Ипполита, посмотрите Диана, с ним другой вельможа?

–Да это король! – сказала мадам де Баланьи, которая узнала Генриха IV, потому что видела его в прошедший год в Компьене, где она была с мужем.

– Король! – воскликнула Габриэль.  И смотря на карты лакея дворянства и на Августа, которых она еще держала в руках она повторила в одно время с сестрами:

– Король! ах вот что странно!..

Между тем каковы бы ни были честолюбивые мысли пробужденные в ней внезапным появлением в Кэвре короля, – появлением столь совпадавшим с предсказанием карт, – Габриэль в это первое свидание приняла очень холодно Генриха IV. И если согласиться с Капефигом, то это объясняется очень легко.

Хотя Генриху IV в это время было только тридцать семь лет, он не был обольстителен. «Заботы, военные труды, удовольствия уже покрыли лицо его морщинами, его темная кожа стала почти черной, как кожа древних Басков. В последнюю компанию он имел столько забот, что его волосы и борода поседели, его нос необычайно длинный и кривой, доходил почти до подбородка, так что едва оставалось место для рта, осененного почти седыми усами. Черты Гасконца, довольно красивые в юности, приняли в зрелом возрасте определенные очертания, чувственные, насмешливые, и да позволять мне это сравнение, выражение похожее на итальянского полишинеля, и вместе с этим веселые глаза, насмешливую улыбку, совсем желтые и дрожащие зубы, как следствия любовных наслаждений и военных трудов».

* * *

В сравнении с Бельгардом, – одним из прекраснейших жантильомов Франции, – Генрих IV был жалок. Таким образом, хотя он был и король, Габриэль мало занималась им в первую встречу. Но если король не понравился Габриэли, то Габриэль очень понравилась королю.

– Ты прав! – сказал он Бельгарду, – она красивее Марии Бовильер.

Гордясь посещением короля, маркиз д’Эстре захотел его отпраздновать. Лучшие бутылки вина были откупорены в честь царственного гостя. Обыкновенно, Генрих пил много, на этот раз он воздержался. Бельгард надеялся на противное. Он рассчитывал на обычную привычку его величества, на его пристрастие к хорошему столу, и надеялся воспользоваться несколькими часами свободы со своей любовницей, блестящие глаза которой доказывали, что и она не менее его желает поговорить с ним наедине. Обман влюбленных, за которыми следил ревнивец. После ужина, Габриэль, под предлогом внезапной мигрени, просила позволения удалиться в свою комнату, и король благосклонно дозволил ей это, сказав:

– Ступайте, mademoiselle, мы были бы в отчаянии, если бы из-за нас глупая боль слишком долго отягощала столь прелестную головку.

Но через нисколько минут, когда великий конюший пожаловался на внезапную болезнь и просил позволения удалиться из за стола…

– Ла! ла! – вскричал король, – мы оставим веселье мой друг! Если ты болен, пей!.. Ничто так не восстановит вас, как несколько стаканов бургонского. А вино нашего доброго хозяина – превосходно! Ventre saint-gris! Выпьем господа! Чокнемся!..

Бельгард выпил.

"Когда бутылки опустеют, нужно же будет лечь спать", – подумал он.

Но когда бутылки опустели, их сменили другими.

Маркиз приказал приготовить самые лучшие комнаты для короля и великого конюшего. Он сам в сопровождении лакеев, несших светильники, счел своим долгом проводить в них своих гостей. После обычных приветствий маркиз удалился; Генрих был в своей комнате, Бельгард в своей.

– Наконец!.. ворчал герцог.– Наконец то!..

Тем не менее, из блогоразумия, он подождал минут двадцать прежде, чем отправиться к своей красавице, без сомнения очень удивленной, что он запоздал… Идет!.. Король должен быть в постели!..

Оставив свою шпагу, Бельгард задул все свечи в своей комнате и тихо отворил дверь…

– Ба!.. Ты куда, Белыард?

Король!.. Король прогуливался по коридору со свечой в руках…

– Государь!

– Разве ты все еще болен?

– Нет, государь!..

– Тем лучше!.. тем лучше!.. Войди на минуту ко мне, я тебе расскажу….

Генрих впустил Бельгарда вперед, сел рядом с ним и начал, понизив голос:

– Держу пари, что у тебя была одна со мной идея, Бельгард. Ты вышел за тем, чтобы сообщить мне ее?

– Какую идею государь?

– Э! что с моей стороны было глупостью так легкомысленно довериться гостеприимству дворянина, которого я очень мало знаю, которого я почти не знаю совсем… Предположим, что как только я явился в этот замок, маркиз послал известить врагов, находящихся в окрестностях… Славную штуку удерем мы, ты и я, против четырех или пятисот лигеров!.. Д’Эстре не похож на предателя, я согласен, но в это время волнения, кто честный человек и кто плут? Э! э! за меня сегодня дорого бы заплатили мусье де Майен и Испанцы!.. Наконец я знаю, что ты также беспокоишься этим как и я, мой друг. Быть может мы с тобой заблуждаемся, и господин д’Эстре есть цвет честности. Все равно! Завтра утром мы оставляем этот замок и целую ночь проведем вместе… Ventre saint-gris! нужно будет сначала разбить эту дверь, чтобы достигнуть до нас!..

Генрих встал, чтобы запереть дверь, ключ от которой он положил себе в карман. Бельгард смотрел на него как остолбенелый; столь изумленный и комический в своем остолбенении, что самый серьезный из королей не мог удержаться, и против его воли насмешливая улыбка пробежала по его губам. Эта улыбка открыла все великому конюшему.

– По истине, государь, – с горестью сказал он, – вы не великодушны!

– Как! Что ты под этим подразумеваешь, Бельгард? В чем я выказал свое невеликодушие?

– Играя мною, как вы это делаете сейчас, государь! Вы подозреваете гостеприимство маркиза д’Эстре!.. Вы боитесь измены в замке одного из вернейших своих слуг!.. Хитрость, чтобы удержать меня, слишком груба!.. Почему не сказать мне прямо, что теперь, когда вы узнали мадемуазель д’Эстре, вас печалит, что я люблю и любим!..

– Гм!.. Ты думаешь?.. О! мой милый Бельгард! клянусь тебе!..

– Прошу вас, государь, оставьте бесполезные клятвы!.. Это моя вина, и я за нее наказан как за грех!.. Восхваляя вам красоту мадмуазель д’Эстре, я должен был предвидеть, что из этого произойдет. Между тем, так как вы не только мой соперник, но и повелитель, покорность служителя сумеет заставить молчать, – так как это мой долг, – страдания любовника. Покойтесь в мире, государь;  серия моих почтительных упреков кончена, и если я, против воли, сожалею о потерянном счастье, мои вздохи не потревожат вашего покоя…»

Склонив голову, с нахмуренными бровями, Генрих прохаживался взад и вперед по комнате, тогда как герцог Бельгард говорил. В глубине души Беарнец сознавал, что его великий конюший был прав, и что его поведение относительно было совершенно законно. Даже, при последних словах любовника Габриэли, произнесенных жаждущим тоном, можно было подумать, что стыдясь своего поступка, Генрих хотел его поправить… Он искоса взглянул на герцога, который закрыл лицо руками, и как будто хотел подойти к двери. Но, как совершенно справедливо говорили о нем, очень снисходительный во всем остальном, Генрих IV не терпел в любви противоречия. Он был влюблен в Габриэль; тем более влюблен, что она ему казалась влюбленной в другого. Готовый уступить доброму чувству, Генрих остановился, – он представил себе, как Бельгард бросится в объятия любовницы, чтобы возвратить потерянное время, он видел восхитительную девушку, которая не чувствовала к нему ничего, кроив равнодушия, даря предмету своей нежности самые страстные поцелуи…

Картина была слишком жестока для человека, чувства которого и воображение говорили сильнее, чем его сердце…

– Нет! прошептал он, нет!.. Это невозможно!.. – И он бросился на свою постель, на которой вскоре заснул.

Утром, его величество проснулся и приказал, чтобы все было готово к его отъезду, Бельгард все еще сидел на том же самом месте, в комнате Генриха, как будто ожидая, что он позволит ему удалиться.

Такая безропотность умилила короля. И притом в эту минуту ему нечего было опасаться сближения Бельгарда с мадмуазель д’Эстре.

– Чего ты от меня желаешь? сказал он ему, фамильярно ударяя по плечу. И так как великий конюший не отвечал. – Ventre saint gris! продолжал Беарнец. – Так тебе очень трудно принести мне маленькую жертву…. Обещаю тебе, что я отблагодарю тебя за нее!..

– Я уверен, с важностью ответил великий конюший, – что ваше величество может видеть, что я не делаю ничего, чтобы уменьшить эффект моей маленькой жертвы. Мадмуазель д’Эстре должна меня теперь ненавидеть, а между тем я и не попробую доказать ей, что я не заслуживаю ее ненависти!..