Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Как и король Медина в первый раз видел Кальдерону; как и король он нашел ее прелестной.

И еще раз также как и король, по окончании спектакля, осведомившись о месте, где жила молодая актриса, герцог решил, что, не мешкая, он отправится к ней, чтобы формулировать свои любовные предложения.

Не тогда как Медина направился по самой краткой дороге к жилищу Кальдероны, Филипп, руководимый Оливарецом, избрал самую длинную.

И когда, около полуночи, его величество постучал в дверь актрисы, герцог Медина уже с полчаса был у нее.

На что же Медина употребил эти полчаса? Мы сейчас объясним, начав рассказ несколько раньше.

* * *

Когда Кальдерона играла, Кальдерон имел обыкновение ожидать ее у театрального входа, чтобы проводить домой.

Но в этот вечер, в одно и то же время и счастливый и несчастный вследствие откровенного разговора, более даже несчастный, чем счастливый, поэт удалился: после этого разговора, он убежал как сумасшедший, хотя со всех сторон кричали ему: «Король в театре…»

Но однако, уходя, Кальдерон просил одну из подруг артистки, Барбару Коранель, исполнить на этот раз его роль, роль проводника, и Кальдерона без спора приняла это изменение.

Прежде всего, она была уверена, что Кальдерон будет на нее некоторое время зол за ее откровенность. Потом, как артистка, она была слишком восхищена этим вечером, чтоб позволить господствовать над ней, как над любовницей, вследствие дурного расположения духа.

По предсказанию Инесы, король во время всего спектакля, казалось, имел глаза и уши только для нее…

А если это предсказание сбудется до конца! Если король? Почему нет… Но монастырь, в который она должна будет заключиться, после того, как король перестанет ее любить! Э! пусть он только ее полюбит! Она чувствовала в себе силу удержать его в своих руках, так что монастырь представится еще не скоро.

То была, как вы видите, девушка с характером. Но она была воспитана в таких прекрасных правилах ее приемной матерью, Марией де Кордова, которая уже около месяца жила в Севилье, удерживаемая своими семейными делами. Кальдерона оставалась одна со своею горничной в самом скромном обиталище, в нижнем этаже одного из домов улицы св. Иеронима.

Прошло минут двенадцать, как она вернулась домой, куда ее привела старая Барбара Коранель. Она занималась в своей спальне ночным туалетом, тогда как в соседней комнате камеристка готовила ужин.

– Если вам угодно, сеньорита, – закричала Инеса, – все готово!

– Вот и я! – ответила Кальдерона.

И она уселась за стол напротив своей камеристки. О! она не была горда! Chorizo[24], кисть винограда и по две или по три фиги каждой… хлеб и вода для обеих – вот и все….

После подобного ужина, по крайней мере, не рискуют увидать дурной сон.

Кальдерона уничтожала свою порцию, Инесса – свою, когда постучались в дверь, выходившую на улицу.

– Стой! – прошептала служанка и добавила громко: – Кто там?

– Герцог Медина дела Торес, – отвечал голос за дверью.

– Герцог Медина дела Торес! – тихо повторила со вздохом Кальдерона. Однако, она встала и подошла к двери…

– Что вам угодно, сеньор?

– Говорить с Кальдероной… говорить с вами, потому что я узнал ваш голос.

– Но я вас не знаю… Я никогда вас не видала…

– Отоприте: вы увидите и узнаете меня.

Мария глазами советовалась с Инесой, в тоже время внутренне советуясь сама с собой. Герцог не король… но это почти то же блюдо… Во всяком случае можно посмотреть!

Инеса движением головы сказала ей: «Отоприте!» В одно время с нею, Кальдерона сказала самой себе: «отпереть!»

Она отперла.

И ее первым впечатлением при виде посетителя, было вовсе не сожаление, – напротив! Герцог был молод и красив; моложе всех вельмож двора Филиппа IV. Двадцати трех лет, он обладал стройной талией, благородными и нежными чертами лица.

Он поклонился актрисе и поцеловал у нее руку.

– И при том, – сказал он голосом, в котором слышался самый легкий оттенок надменности, – и притом, сеньорита, разве слишком поздно теперь; когда вы меня знаете, уделить мне несколько минут вашего внимания?

Он подчеркнул эти слова «слишком поздно». Кальдерона покраснела, чем доказывалось, что, она отлично поняла смысл этих слов.

– Нет, ответила она, – нет, сеньор, не слишком поздно.

– Dios sea leado! (Благословен Бог!) Поговорим же сейчас! – весело вскричал Медина. Он сел.

– Прошу вас сюда, сеньор! – сказала актриса. Около стола еще уставленного простыми кушаньями, ей не нравилось беседовать с блистательным вельможей.

– Как вам угодно! – ответил он.

Между спальней Кальдероны и ее приемной матери, была маленькая комната, которая при случае могла сойти за залу, говорим при случае потому, что она ничем не отличалась по своей обстановке от прочих комнат. В нее то Кальдерона, предшествуемая Инесой со светильником, ввела герцога.

И этот последний, от которого не ускользнула чрезмерная простора убранства, вывел из этого благоприятное для себя заключение, что цитадель, нуждаясь почти в самом необходимом не долго выдержит осаду.

Камеристка вышла.

– Мое милое дитя, – приступил Медина, – я не буду несправедлив, сомневаясь в вашем уме. Вы знаете зачем я у вас сию минуту. Вы прекрасны, я – богат. Я хорошо понял ваш ответ: у вас нет любовника. У меня нет любовницы. Хотите быть моею? Неправда ли, да? Подпишем контракт.

Проговорив эти слова, герцог обнял Кальдерону за талию, но она вырвалась, и еще вся пунцовая, но однако улыбающаяся, сказала:

– Вы чересчур поспешны, сеньор.

Он рассматривал ее с изумлением.

– А! это вам не нравится? – возразил он. – Вы предпочли бы, чтоб близ вас я оставался холодным и бесчувственным?…

– Но мне в первый раз говорят так, как вы. Я скромна!..

– Тем лучше, per Dios! Условие нашего взаимного договора будут более для вас выгодны… Молода, прелестна, скромна… Посмотрим: за молодость дом на площади Алькада! Довольно?

– О сеньор.!

– За красоту тысячу дублонов в месяц. Достаточно?…

– Сеньор!

– А за скромность… О! я уже и не знаю что… скромность неоценима!.. Ну, за скромность две тысячи дублонов в месяц и целый дождь поцелуев каждый день… Достаточно? Хочешь больше? Приказывай! Но… подпишем, подпишем…

Он снова сжал ее в объятиях.

Он был красив, очень красив!..

И при том, казалось, деньги ему так мало стоили… Грезы Кальдероны осуществлялись: у нее будут полные руки золота!

Она подписала.

Тук! тук! – во второй раз постучались в наружную дверь актрисы, стук дошел до слуха любовников, сидевших в зале.

– А это что? – спросил герцог, уже сожалея о том, что он прибавил за скромность. – Ждете вы кого-нибудь?

– Нет! клянусь вам!

Она сказала это так искренно, что он устыдился своего сомнения.

Тук! тук! тук! – стучал кто то, по-видимому, нетерпеливо.

Прибежала Инеса,

– Сеньорита, слышите? Это двое мужчин. Я, их видела из залы. Двое мужчин, закутанных в плащи.

Медина вынул свою шпагу.

– Если б их было четверо, десятеро, целая сотня, – гордо сказал он, – там, где герцог Медина, – другим нет места!

Он хотел броситься вперед.

– Умоляю вас, сеньор! – сказала Кальдерона, думая о Кальдероне. – Повторяю вам я никого не жду… Но вас я тоже не ждала, а вы между тем пришли… Быть может это друг, может быть театральная подруга, которая имеет во мне нужду – позвольте же мне…

Тук! тук! тук!.. тук! тук!.. – Ясно, что теряли терпение.

– Хорошо, ступайте!.. – сказал Медина.

Но он стоял на пороге залы, между тем как актриса ж служанка подошли к двери выходившей на улицу.

– Кто там? – спросила Кальдерона.

– Король! – ответил Оливарец. – Отпирайте скорее!..

Король!.. Бледный, как мертвец, Медина на цыпочках подскочил к Кальдероне и задыхающимся голосом прошептал:

– Отоприте! но если вы не хотите моей гибели, ни слова его величеству, что я здесь.

Герцог вернулся в залу.

– Отоприте, Инеса, – сказала Кальдерона.

Король и Оливарец, когда наконец открылась дверь актрисы, скорее проскользнули, чем вошли к ней. И первые слова, с которыми они обратилась к ней выражали дурное расположение духа.

– Право, моя милая! – сказал король. – Вы очень долго не отвечаете. Что вы делали? Полагаю, вы еще не ложились? – спросил министр.

Стоя около Инесы, с опущенными глазами, Кальдерона, казалось, была жертвой такого смущения, которое отняло у ней дар слова.

– Скажите, милое дитя, – начал более нежно Филипп, – почему вы не отпирали?…

– Боже мой! государь, потому что… вовсе не полагая что это ваше величество удостаивает чести свою преданную служанку, стучась в ее дверь, я не спешила отпереть… я не имею обыкновения принимать в это время посетителей… потом… потому что я была занята… вместе с камеристкой в моей спальне чтением письма, которое я получила от моей доброй и любимой приемной матушки, сеньоры Марии де Кордова… Взгляните, государь!..