сказал он.
Аид знал, что он имел в виду веретено, которое дал ему Посейдон.
— Это не ответ, Сизиф, — сказал Аид.
— На что ты надеялся, продлевая свою жалкую жизнь?
— Жалкую?
Лицо Сизифа покраснело.
— Я был на пороге империи, а потом пришел ты и забрал все это. Почему бы не бросить тебе вызов? Что это может означать в моей загробной жизни? Ты уже приговорил меня к Тартару.
— Хм.
Взгляд Аида упал на карты перед ним, пальцы приготовились перевернуть.
— Почему ты спросил? — спросил Сизиф с ноткой истерии в голосе. — Зачем требовать ответа?
Аид решил промолчать, но пассивный страх Сизифа перед Тартаром разозлил его, поэтому он ответил.
— Потому что, Сизиф, твое существование в Тартаре будет всем, чего ты когда-либо боялся, всем, что когда-либо злило тебя. Ты получишь свою империю, а потом будешь терять ее, снова, и снова, и снова.
Аид перевернул свои карты — король и туз, двадцать одна. Идеальная партия.
Его глаза поднялись на Сизифа.
— Раскрывай свои карты, смертный.
На мгновение воцарилась тишина, и смертный пошевелился, но не для того, чтобы перевернуть свои карты, а чтобы вытащить оружие, пистолет.
Обычно Аид находил подобные проявления забавными, но, услышанное от Сизифа, привело его в ярость. Его глаза потемнели, и пистолет расплавился в руке смертного, покрывая его кожу горящим металлом. Его крики наполнили комнату, пронзительные и мучительные. Он упал на колени, подняв руку вверх, глаза его вылезли из орбит.
Аид вздохнул и наклонился вперед, переворачивая карты смертного.
Пятерка треф и червовая девятка — четырнадцать.
Аид встал, осушил свой бокал и поправил пиджак. Сизиф прижал руку к груди, потный и тяжело дышащий. Он посмотрел на Аида с ненавистью в глазах.
— Шулер, — обвинил он.
Аид ухмыльнулся.
— Играю по твоим правилам.
Он щелкнул пальцами, отправляя Сизифа в Тартар, и вышел из комнаты.
***
Неделю спустя Аид оказался в лаборатории Гефеста. Он откладывал это как можно дольше, страшась своего возвращения к Богу Огня после того, что он попросил его сделать всего несколько недель назад.
Когда бог вручил ему маленькую коробочку, Аид заглянул внутрь. Кольцо, которое он заказал, лежало на подушечке из черного бархата. Это была красивая, изящная работа, несмотря на многочисленные цветы и драгоценные камни, украшавшие кольцо, и оно вызвало боль и смущение, которые он испытывал, потеряв Персефону. Возможно, если бы он не был таким самонадеянным, возможно, если бы он не заказал это кольцо, он бы заполучил ее сейчас.
— Это прекрасно, — сказал Аид, закрывая коробку. — Но мне это больше не нужно.
Аид встретился взглядом с Гефеста, и бог поднял брови.
— Я щедро заплачу тебе за твою работу, — продолжил Аид, протягивая руку. Он вернул кольцо Гефесту.
— Ты не возьмешь его?
Аид покачал головой. Это был символ того, что у него могло бы быть, будущего, которого больше не было на горизонте, и ему было невыносимо видеть это или знать, что оно существует в том же царстве, что и он.
— Я не буду спрашивать тебя, почему ты больше не хочешь кольцо. Я могу догадаться, — сказал Бог Огня. — Но я не приму плату за то, что ты не хочешь хранить.
— Ты бы предпочел, чтобы я взял его?
— Нет.
Гефест улыбнулся.
— У меня такое чувство, что оно окажется в океане, и я сомневаюсь, что ты попросишь Посейдона вернуть его, когда оно тебе снова понадобится.
ГЛАВА XXXI
ЗАПОЛУЧИТЬ КОРОЛЕВУ
Аид издали наблюдал, как Персефона шла по большой сцене на своем выпускном вечере. Она выглядела прекрасно, ее медовые волосы блестели под ярким солнцем, ее кожа сияла, как золото, и улыбка изгибала ее идеальные губы.
— Она выглядит такой… счастливой, — сказал Аид, больше для себя, чем для кого-либо другого, но Геката была там, чтобы ответить.
— Конечно, она счастлива. Она только что закончила четыре года в чистилище.
— Университет, Геката, — поправил Гермес.
— Я думаю, ты имеешь в виду университет.
— Одно и то же, — парировала она.
— Она пригласила меня на афтепати, — сказал Гермес с усмешкой, и Аид попытался не ухмыльнуться, когда Геката ткнула его локтем в ребра.
— Ай! Остановись!
Он проследил за Персефоной, когда она покидала сцену, придерживая шляпу, когда дул ветер. Он уловил ее запах, оставивший у него чувство опустошенности. Именно тогда она остановилась и посмотрела в их сторону.
— О, о! Я думаю, она видит нас!
Гермес помахал рукой.
— Она не может нас видеть, мы невидимы!
— сказала Геката, снова толкая его локтем в ребра.
— Осторожно, Геката! Я превращу тебя в овцу!
— Только попробуй, перьевые ножки!
Аид вздохнул и закатил глаза, глядя на них двоих, но быстро снова сосредоточился на Персефоне. Она казалась встревоженной, между ее бровями пролегла морщинка, а уголки рта опустились. Именно в этот момент ему показалось, что он увидел правду в ее сердце — она была так же опустошена, как и он. Это было почти невыносимо, и нить, которая все еще соединяла их, пульсировала в его груди.
Он тосковал по ней, хотел ее, любил ее.
— Иди к ней, — подбодрила Геката.
— Она отвергнет меня, — сказал Аид.
— Может быть, — ответил Гермес.
Геката снова подняла руку, и бог вздрогнул, отступив на несколько футов. Она повернулась обратно к Аиду и поспорила.
— Она будет рада тебе. Она любит тебя.
— Она любила меня, — сказал Аид.
— Ты хочешь, чтобы я снова назвала тебя идиотом?
Аид сверкнул глазами.
— По крайней мере, она сказала тебе, что любит тебя, — сказала Геката, уперев руки в бедра. — Она все еще не слышала от тебя этих слов.
Он нахмурился и почувствовал стыд. Геката была права, он должен был сказать ей, что любит ее, как только осознал это. Все это время он твердил о том, что она была его богиней и королевой, и ему даже не удалось произнести трех слов, которые проиллюстрировали бы правду о том, что он чувствовал, потому что он боялся ее отказа.
Внимание Персефоны отвернулось от них, когда было названо имя Лексы. Она подбадривала свою лучшую подругу, проходя по сцене, и они обнялись, прежде чем вернуться на свои места. Несмотря на свои болезненные мысли, Аид поймал себя на том, что улыбается, наблюдая, как она продолжает жить.
За свою долгую жизнь он мало о чем сожалел, но одним из сожалений было то, что он никогда не говорил ей, как сильно он ее любит.
***
Геката распахнула дверь в покои Аида. Был полдень, а он все еще был в постели, измученный ночью горьких сделок в Невернайт.
— Вставай! — сказала она