когтями.
— Нет, я хочу, чтобы твой член был внутри меня, — сказала она. — Сейчас.
Он подчинился, практически выпрыгнув из бассейна. Она толкнула его на спину, обхватила рукой его член и направила его внутрь себя, наполняясь им полностью. Он застонал, впиваясь руками в ее кожу.
— Двигайся, черт возьми, быстрее, — скомандовал он. Они оба были злы и подначивали друг друга, и внутри Аид почувствовал, как его магия поднимается. Он взывал к ней, тьма дразнила свет.
— Заткнись, — огрызнулась она, свирепо глядя на него сверху вниз.
Аид ответил, сжимая ее груди, поднимаясь, чтобы пососать ее соски. Персефона застонала и прижала его к себе, обхватив ногами его талию. Он едва мог отдышаться, но подбодрил ее. Он потеряет из-за нее рассудок.
— Да, — прошипел он. — Используй меня. Ещё. Быстрее.
Он кончил с ревом и накрыл ее рот своим, но экстаз был недолгим, когда она оттолкнула его и встала, оставив его сидеть на холодном мраморе. Она собрала свои вещи и поспешила вверх по лестнице. Аид последовал за ней.
— Персефона!
На ходу она натягивала свою одежду. Он поспешил догнать ее, выставленную напоказ в коридоре перед банями.
— Черт!
Добравшись до нее, он схватил ее за руку и потащил в тронный зал. Он закрыл дверь и втолкнул ее внутрь, заключив в клетку своими руками. Она толкнула его в грудь, но он не сдвинулся с места.
— Я хочу знать почему! — потребовала она, ее голос был хриплым от слез, и Аид возненавидел себя за то, что причинил эту боль. Ненавидел то, что он был причиной того, что она была сломлена, но он чувствовал что-то еще внутри нее, что-то мощное, пробуждающееся тем сильнее, чем злее она становилась.
— Была ли я легкой мишенью? Ты заглянул в мою душу и увидел кого-то, кто отчаянно нуждался в любви, в поклонении? Ты выбрал меня, потому что знал, что я не смогу выполнить условия сделки?
— Все было не так.
Это было что-то совершенно другое. Если бы он только мог объяснить, но он не хотел начинать с Судеб, потому что, несмотря на то, что они вплели ее в его будущее, он все равно хотел бы ее. Когда он смотрел на нее, он видел ее силу, он видел ее сострадание, он видел свою королеву.
— Тогда скажи мне, как это было!
— Да, у нас с Афродитой есть контракт, но сделка, которую я заключил с тобой, не имела к этому никакого отношения. Я предложил тебе условия, основанные на том, что я увидел в твоей душе — девушка, запертая в клетку собственным разумом.
Он знал, что то, что он сказал дальше, разозлит ее, но ей нужно было это услышать.
— Ты та, кто назвала контракт невозможным, но ты могущественна, Персефона.
— Не смейся надо мной.
— Я бы никогда не стал.
Она прорычала:
— Лжец.
Было мало вещей, которые он ненавидел больше, чем это слово.
— Я много кем являюсь, но точно не лжецом.
— Тогда не лжец, а самозваный обманщик.
— Я всегда давал тебе только ответы, — сказал он, с каждой секундой становясь все злее.
— Я помог тебе вернуть свою силу, и все же ты не использовала ее. Я дал тебе способ выйти из-под контроля твоей матери, и все же ты не будешь претендовать на это.
— Как? Что ты сделал, чтобы помочь мне?
— Я боготворил тебя! — огрызнулся он. — Я дал тебе то, в чем отказывала твоя мать — поклоняющихся.
Если бы Деметра представила Персефону обществу при ее рождении, ее силы расцвели бы, в ее честь были бы построены аллеи и храмы, она поднялась бы по служебной лестнице, превзойдя олимпийцев по популярности. В этом он был уверен.
Она моргнула, глядя на него снизу вверх.
— Ты хочешь сказать, что вынудил меня заключить контракт, когда мог бы просто сказать, что мне нужны поклонники, чтобы получить свои силы?
Это было не так просто, и она это знала. Она отвергала Божественность, как будто это была чума. Он не верил, что она сделала бы что-нибудь с этим знанием, кроме как спрятаться, боясь неизвестности.
— Дело не в силах, Персефона! Это никогда не было связано с магией, иллюзией или очарованием. Все дело в уверенности. Речь идет о вере в себя!
— Слишком запутано, Аид…
— Правда? — сказал он, обрывая ее. Он не хотел слышать, как она говорит ему, каким он был ужасным, каким он был обманщиком и лжецом.
— Скажи мне, если бы ты знала, что бы ты сделала? Объявила о своей Божественности всему миру, чтобы обрести последователей и, следовательно, свою силу?
Она знала ответ, и он тоже.
— Нет, ты никогда не могла решить, чего ты хочешь, потому что ты ценишь счастье своей матери выше своего собственного!
— У меня была свобода до тебя, Аид.
— Ты думала, что была свободна до меня? — спросил он, наклоняясь к ней.
— Ты просто поменяла стеклянные стены на другой вид тюрьмы, когда приехала в Новые Афины.
— Почему бы тебе не продолжать говорить мне, какая я жалкая, — выплюнула она.
— Это не то, что я…
— Неужели? Позволь мне сказать тебе, что еще делает меня жалкой. Я влюбилась в тебя.
Черт. Блять. Блять. Его сердце, казалось, задыхалось в груди. Она выглядела такой же опустошенной, как и он, и ему захотелось прикоснуться к ней, но она яростно оттолкнула его, увеличив расстояние между ними.
— Не надо!
Он сделал, как она просила, хотя все его тело хотело отвергнуть ее просьбу. Единственное, чего он хотел, — это быть рядом с ней, потому что она любила его. Потому что он любил ее.
Он должен сказать ей.
Но она была так зла и обижена.
— Что бы получила Афродита, если бы ты потерпел неудачу?
Он не хотел отвечать, потому что знал, что она подумает. В этот момент она чувствовала, что все, чему учила ее Деметра, было правдой. Она могла бы подумать, что Аид сделает все, чтобы удержать своих людей в своем царстве, даже обманет ее, но он все равно ответил.
— Она попросила, чтобы одного из ее героев вернули к жизни.
Просьбу, которую он с радостью удовлетворил бы, если бы это означало, что она останется.
— Что ж, ты победил. Я люблю тебя, — сказала она, и ему захотелось упасть в обморок. — Это того стоило?
— Все было не так, Персефона! — сказал он, отчаянно желая, чтобы она поняла, и когда она отвернулась от него, он спросил:
— Ты бы поверила словам Афродиты, а не моим действиям?
Она остановилась и повернулась к нему лицом, и