— Его наверняка растерзают, — пробормотал Бруно.
Господин Керабан, Ахмет, Амазия и Неджеб, Бруно и Низиб направились к двери, оставляя свободным пространство для боя.
— Смелее, ван Миттен! — сказал негоциант, проходя мимо своего друга и пожимая ему руку. — Я не уйду далеко и буду наблюдать за вами из соседней комнаты.
— Решайтесь, хозяин, — добавил Бруно, — или берегитесь Курдистана!
Через минуту благородная курдчанка, ван Миттен и господин Янар остались одни в салоне, и голландец, потирая свой указательный палец, меланхолично прошептал:
— Не знаю, как и начать.
— Что вы хотите сказать нам, господин ван Миттен? — спросила без околичностей Сарабул достаточно сдержанным тоном.
— Да, говорите, — произнес Янар несколько более суровым голосом.
— Не присесть ли нам? — предложил ван Миттен, чувствуя, как у него подгибаются ноги.
— Все, что можно сказать сидя, можно сказать и стоя! — ответила Сарабул. — Мы слушаем вас!
Ван Миттен призвал на помощь все свое мужество и начал следующей путаной фразой:
— Прекрасная Сарабул, будьте уверены, что… с самого начала… и даже вопреки себе… я сожалею…
— Вы сожалеете? — спросила властная женщина. — О чем вы сожалеете?.. Не о вашем ли браке? Но он, в конце концов, является справедливым возмещением…
— О! Возмещение… возмещение! — отважился вполголоса сказать ван Миттен.
— И я тоже сожалею… — с иронией ответила Сарабул, — да, конечно.
— А! Вы сожалеете?
— Я сожалею, что тот дерзкий, кто проник в мою комнату в караван-сарае Рисара, не был ни господином Ахметом…
Она, разумеется, сказала правду, и ее сожаления вполне понятны.
— …ни даже господином Керабаном! — прибавила она. — По крайней мере, я вышла бы замуж за мужчину…
— Хорошо сказано, сестра! — вмешался господин Янар.
— Вместо…
— Еще лучше сказано, сестра!
— Но, позвольте… — вспыхнул ван Миттен, задетый этими замечаниями в свой адрес.
— Кто бы мог подумать, — продолжала Сарабул, — что покушение совершит замороженный голландец!
— Ну, знаете, я восстаю против этого! — вскричал сын Голландии, вконец оскорбленный таким эпитетом. — И прежде всего, госпожа Сарабул, не было никакого покушения!
— В самом деле? — сказал Янар.
— Да, — продолжал ван Миттен. — Была ошибка. Нас неправильно осведомили. Возможно, даже в силу коварства! Я ошибся комнатой!
— Да ну, — удивилась Сарабул.
— Простое недоразумение, которое под страхом тюрьмы мне пришлось уладить женитьбой… да еще столь поспешной!
— Поспешной или нет, — стояла на своем курдчанка, — но вы от этого не перестаете быть моим мужем! И поверьте, сударь, то, что началось в Трапезунде, закончится в Курдистане!
— Да… поговорим о Курдистане, — предложил ван Миттен, начиная сердиться.
— И, раз я замечаю, что общество друзей делает вас нелюбезным ко мне, то уже сегодня мы покинем Скутари и отправимся в Мосул, где я сумею влить вам в жилы немного курдской крови!
— Я протестую! — закричал ван Миттен.
— Еще одно слово и мы отправимся сию минуту!
— Вы отправитесь, госпожа Сарабул! — поправил невесту голландец, чей голос принял ироническую окраску. — Вы отправитесь, если вам нужно, и никто не подумает вас удерживать! А я не поеду!
— Вы не поедете? — закричала Сарабул, выведенная из себя этим неожиданным сопротивлением барана двум тиграм.
— Нет!
— Вы собираетесь противиться? — спросил Янар, скрещивая руки.
— Да, собираюсь!
— Мне… ей, курдчанке?
— Да хоть бы она в десять раз более была курдчанкой!
— Так знайте, господин голландец, — сказала благородная Сарабул, наступая на своего жениха, — так знайте, что я за женщина! Уже в пятнадцать лет я была вдовой.
— Да… уже, — повторил Янар, — а когда к этому привыкают так рано…
— Пусть так, сударыня! — перебил ван Миттен. — Но узнайте также, в свою очередь, кем я никогда не позволю вам стать, при всей вашей привычке!
— Кем же?
— Моей вдовой!
— Господин ван Миттен, — закричал Янар, кладя руку на свой ятаган, — для этого хватит одного удара!
— Вот в этом-то вы и ошибаетесь, господин Янар, и даже ваша сабля никогда не сделает госпожу Сарабул вдовой… по той милой причине, что я никогда не мог быть ее мужем!
— Да?
— И наш брак недействителен!
— Недействителен?
— Потому что, если госпожа Сарабул имеет честь быть вдовой после своих первых мужей, то я не имею чести быть вдовцом после моей первой жены!
— Женатый! Он женат! — закричала благородная курдчанка, выйдя из себя от этого уничтожающего признания.
— Да! — ответил ван Миттен, увлекшись спором. — Да, женат! И я принес себя в жертву лишь для того, чтобы спасти своих друзей и не дать арестовать их в караван-сарае Рисара…
— В жертву! — повторила Сарабул, падая на диван.
— …хорошо зная, что этот брак не будет действительным, — продолжал голландец, — поскольку первая госпожа ван Миттен более мертва, чем я вдовец… И она ждет меня в Голландии!
Поддельная супруга уже встала и в ярости обернулась к господину Янару:
— Вы слышите, брат!
— Слышу!
— Вашу сестру обманули!
— И оскорбили!
— И этот предатель еще жив?
— У него осталось лишь несколько мгновений!
— Да они взбесились! — закричал ван Миттен, сильно обеспокоенный угрожающим поведением курдской пары.
— Я отомщу за вас, сестра! — закричал господин Янар, двинувшись к голландцу с поднятой рукой.
— Я сама за себя отомщу!
И, говоря это, благородная Сарабул устремилась к ван Миттену, издавая яростные крики, которые, к счастью, были услышаны снаружи.
Глава пятнадцатая,
в которой читатель увидит господина Керабана еще более упрямым, чем когда-либо.Дверь салона тотчас же открылась, и господин Керабан, Ахмет, Амазия, Неджеб и Бруно появились на пороге.
Керабан сразу же освободил ван Миттена от мертвой хватки Сарабул.
— Сударыня, — сказал Ахмет, — людей вот так не душат из-за недоразумения!
— Черт, — пробормотал Бруно, — мы пришли вовремя.
— Бедный господин ван Миттен! — сказала Амазия, испытывавшая искреннее сострадание к своему спутнику по путешествию.
— Решительно ему не жена нужна! — добавила Неджеб, качая головой.
Между тем ван Миттен понемногу пришел в себя.
— Ну как, тяжело было? — спросил Керабан.
— Еще бы немного, и мне — конец! — вздохнул ван Миттен.