— Еще бы немного, и мне — конец! — вздохнул ван Миттен.
В этот момент благородная Сарабул, обратив внимание на господина Керабана, вовлекла в дело и его:
— Это вы пошли на… эту…
— Мистификацию[348], — подсказал торговец любезным голосом. — Это как раз точное слово — мистификация!
— Я отомщу за себя! В Константинополе есть судьи!
— Прекрасная Сарабул! — горячо заговорил господин Керабан. — Вам надо обвинять только себя. Из-за мнимого покушения вы хотели, чтобы нас арестовали, а это помешало бы нашей поездке. Во имя Аллаха! Каждый выпутывается как может. Мы выпутались благодаря мнимому браку и были, разумеется, по-своему правы.
После этого ответа Сарабул вторично упала на диван из-за нервного припадка, — это свойственно женщинам даже в Курдистане.
Неджеб и Амазия поспешили ей на помощь.
— Я уеду! Я уеду! — кричала она в истерике.
— Доброго пути! — отвечал Бруно.
В этот момент на пороге появился Низиб.
— В чем дело? — спросил Керабан.
— Телеграмма! Ее только что принесли из галатской конторы, — ответил Низиб.
— Для кого?
— Для господина ван Миттена, хозяин. Она прибыла только сегодня.
— Давайте! — сказал ван Миттен.
Он взял телеграмму, распечатал ее и посмотрел на подпись.
— Это от моего старшего приказчика в Роттердаме. Затем он прочитал первые слова:
— Госпожа ван Миттен… скончалась пять недель назад…
Со смятой в руках телеграммой потрясенный ван Миттен замер в неподвижности, и — не будем скрывать этого — глаза его наполнились слезами.
При последних словах Сарабул неожиданно и резко встала.
— Пять недель! — закричала она в восторге. — Он сказал «пять недель»!
— Неосторожный, — пробормотал Ахмет, — зачем надо было ему называть дату?
— Итак, — продолжала торжествующая Сарабул, — итак, десять дней назад, когда я оказала честь обручиться с вами…
— Покарай ее, Пророк! — воскликнул Керабан, возможно, немного громче, чем хотел.
— …вы были вдовцом, господин мой муж! — продолжала Сарабул с торжеством в голосе.
— Совершеннейшим вдовцом, господин мой зятек! — добавил Янар.
— И наш брак действителен.
Сокрушенный этой логикой, ван Миттен в свою очередь упал на диван.
— Бедняга, — сказал Ахмет дяде, — ему ничего не остается, как броситься в Босфор.
— Да, — согласился Керабан, — а она бросилась бы и туда спасать его… из мести.
Благородная Сарабул ухватила за руку того, кто на этот раз был ее законной собственностью.
— Вставайте! — приказала она.
— Да, дорогая Сарабул, — ответил ван Миттен, опуская голову. — Я готов.
— И следуйте за нами! — добавил Янар.
— Да, дорогой шурин, — ответил ван Миттен, совершенно Укрощенный и побежденный. — Готов следовать за вами, куда вам угодно.
— В Константинополь, где мы сядем на первый же пакетбот! — пояснила Сарабул.
— Отправляющийся?
— Отправляющийся в Курдистан! — уточнил Янар.
— В Кур… Ты будешь сопровождать меня, Бруно!.. Там без конца устраивают пиры! Это вознаградит тебя за все.
Бруно мог лишь утвердительно кивнуть. И благородная Сарабул с господином Янаром увели несчастного голландца. Друзья напрасно пытались его удержать, а верный слуга шептал про себя: «Я же говорил ему, что с ним случится несчастье», — но ни на шаг не отставал от хозяина.
Спутники ван Миттена и даже сам Керабан были как громом поражены.
— Вот он и женат! — чуть не заплакала Амазия.
— Из преданности нам, — страдальчески нахмурился Ахмет.
— И на этот раз — взаправду! — добавила Неджеб.
— У него в Курдистане будет только одно средство, — сказал Керабан самым серьезным тоном.
— Какое, дядя?
— Жениться на дюжине таких, чтобы они уравновесили друг друга!
В этот момент дверь открылась, и появился Селим с обеспокоенным лицом. Он запыхался, как если бы бежал сломя голову.
— Отец, что с вами? — встревожилась Амазия.
— Что случилось? — воскликнул Ахмет.
— Друзья мои, отпраздновать свадьбу Амазии и Ахмета невозможно…
— Что?
— По крайней мере, в Скутари, — докончил Селим.
— В Скутари?
— Это возможно только в Константинополе.
— В Константинополе?.. — насторожился Керабан. — А почему?
Потому, что судья Скутари наотрез отказывается зарегистрировать контракт.
— Отказывается? — побледнел Ахмет.
— Да… под предлогом того, что местожительство Керабана, а следовательно, и Ахмета, — не в Скутари, а в Константинополе.
— В Константинополе, — машинально повторил Керабан, нахмурив брови.
— Ну а сегодня — последний день срока, назначенного моей дочери, чтобы она получила завещанное ей состояние. Так что нужно не теряя ни минуты отправиться к судье в Константинополь.
— Поехали! — сказал Ахмет, направляясь к двери.
— Поехали! — прибавила Амазия, следуя за ним.
— Господин Керабан, вы против того, чтобы сопровождать нас? — спросила девушка.
— Ну же, дядя! — попросил, возвращаясь, племянник.
— Вы не идете? — спросил Селим.
— Неужели мне нужно применять силу? — добавила Амазия, нежно беря Керабана за руку.
— Я приказал приготовить каик, — сообщил Селим, — и нам остается лишь пересечь Босфор.
— Босфор? — вскричал Керабан. Затем он продолжил сухим тоном: — Одну минуту! Селим, этот налог в десять пара с человека все еще взимается с тех, кто пересекает Босфор?
— Да, без сомнения, друг Керабан, — сказал Селим. — Но теперь, когда вы сыграли шутку с оттоманскими властями, приехав из Константинополя в Скутари и не заплатив ничего, я надеюсь, вы не откажетесь…
— Я откажусь! — резко ответил негоциант.
— Тогда вас не пропустят на каик.
— Пусть так! Я не поеду!
— А наша свадьба, — вскинулся Ахмет, — наша свадьба, которая должна состояться сегодня?
— Вы поженитесь без меня.
— Это невозможно. Вы мой опекун, дядя Керабан, и хорошо знаете, что ваше присутствие необходимо.
— Ну что ж, Ахмет, подожди, пока я не обоснуюсь в Скутари… и тогда ты женишься здесь.
Все эти ответы были даны повелительным тоном, оставлявшим мало надежды на то, чтобы уговорить упрямую личность.
— Друг Керабан, — начал Селим, — сегодня последний день… вы понимаете, и все состояние, которое должна получить моя дочь, будет потеряно, если…
Керабан отрицательно покачал головой и добавил к этому еще более выразительный жест.
— Дядя, — воскликнул Ахмет, — не хотите же вы…