— Достойный ван Миттен! — сказал Керабан своему племяннику. — Какая сцена предстоит ему с его курдистанкой!
— Не нужно, однако, забывать, — ответил Ахмет, — что это из-за нас его преданность довела беднягу до женитьбы.
— Поэтому мы придем ему на помощь, племянник! Ба! Он ценился, когда под угрозой тюрьмы его принудили заключить новый брак. А для западного человека это — основание считать такое бракосочетание абсолютно недействительным. Так что ему нечего опасаться… нечего.
— Я знаю это, дядя, но когда госпожа Сарабул получит удар в солнечное сплетение, она будет прыгать, как обманутая пантера[347]. А шурин Янар взорвется, как пороховой погреб!
— Во имя Мухаммада! — воодушевился Керабан. — Мы призовем их к разумности. В конце концов, ван Миттен ни в чем не был виноват, и в караван-сарае Рисара честь благородной Сарабул никогда не подвергалась даже тени опасности.
— Никогда, дядя. Но ясно, что эта нежная вдова старалась любой ценой снова выйти замуж.
— Несомненно, Ахмет. Поэтому она не колеблясь заарканила доброго ван Миттена.
— Железной рукой, дядя Керабан.
— Стальной! — ответствовал торговец.
— Но, в конце концов, дядя, если речь идет о том, чтобы сейчас же расторгнуть этот ложный брак…
— То так же идет речь и о том, чтобы заключить настоящий, верно? — ответил Керабан, потирая руки так, как если бы он их намыливал.
— Да… мой! — сказал Ахмет.
— Наш! — поправила его девушка, которая только что подошла. — Мы ведь это заслужили?
— Вполне заслужили, — улыбнулся Селим.
— Да, моя маленькая Амазия, — подтвердил негоциант, — десять раз заслужили. Что там десять! Тысячу раз! Милый ребенок, когда я думаю, что по моей вине, из-за моего упрямства ты чуть было…
— Ну, не будем больше об этом говорить! — потребовал Ахмет.
— Нет, никогда, дядя Керабан! — подтвердила девушка, закрывая ему рот своей ручкой.
— Поэтому, — продолжал Керабан, — я дал зарок… Да! Я дал зарок больше не упрямиться в чем бы то ни было!
— Хотела бы я увидеть это, чтобы поверить! — воскликнула Неджеб, разражаясь смехом.
— Гм? Что она сказала, эта насмешница Неджеб?
— О, ничего, господин Керабан.
— Да, — продолжал тот, — я никогда больше не хочу быть упрямым… разве только в своей любви к вам обоим.
— Если господин Керабан перестанет быть самым упрямым из людей… — пробормотал Бруно.
— Это будет значить, что у него больше нет головы! — ответил Низиб.
— И еще чего-нибудь! — прибавил злопамятный слуга ван Миттена.
Тем временем благородная курдчанка подошла к своему жениху, который задумчиво сидел в углу и несомненно находил свою задачу тем более трудной, что ее осуществление возлагалось на него одного.
— Что с вами, господин ван Миттен? — спросила она. — Я вижу, вы озабочены.
— В самом деле, зятек! — прибавил господин Янар. — Что вы здесь делаете? Я думаю, вы не для того привезли нас в Скутари, чтобы мы ничего здесь не видели. Покажите-ка нам Босфор, как через несколько дней мы вам покажем Курдистан.
При этом страшном названии голландец вздрогнул, как если бы получил удар от электрической батареи.
— Пойдемте же, господин ван Миттен! — продолжала Сарабул, вынуждая его подняться.
— К вашим услугам… прекрасная Сарабул! Я полностью к вашим услугам! — ответил ван Миттен.
При этом в уме он непрерывно повторял фразу: «Как же мне растолковать ей, что к чему?»
В это время, отведя богатую драпировку от окна, молодая цыганка весело закричала:
— Посмотрите! Посмотрите! В Скутари большое оживление. Будет очень интересно погулять здесь сегодня.
Все гости виллы подошли взглянуть.
— В самом деле, — сказал хозяин виллы. — Босфор покрыт лодками, и все — украшены флагами. На площадях и улицах полно акробатов и жонглеров. А музыка, — слышите? На набережной — толпа! Уж, наверно, она собралась там не зря, есть на что поглядеть.
— Да, — отозвался Селим, — в городе праздник.
— Очень надеюсь, что это не помешает нашей свадьбе, — заметил Ахмет.
— Нет, конечно, — заверил господин Керабан. — Она состоится во время этого празднества, которое, кажется, дано в честь нашего друга ван Миттена!
— Он будет смеяться надо мной до бесконечности, — пробормотал голландец. — Но это у него в крови! Не стоит сердиться.
— Друзья мои, — оживился Селим, — займемся сейчас самым главным нашим делом! Сегодня последний день…
— Не будем забывать об этом! — подтвердил негоциант.
— Я сейчас пойду к судье Скутари, — продолжал Селим, — чтобы подготовить контракт.
— И мы с вами! — вскочил Ахмет. — Вы знаете, дядя, что ваше присутствие необходимо?
— Почти так же, как и твое! — воскликнул Керабан, подкрепляя свой ответ громким добрым смехом.
— Да, дядя… даже еще более необходимо, если хотите… учитывая, что вы — опекун.
— Итак, — заключил Селим, — через час отправляемся к судье Скутари!
И он вышел из салона в тот момент, когда Ахмет прибавил, обращаясь к девушке:
— Затем, после подписания контракта у судьи, милая Амазия, — посещение имама. Он прочитает нам лучшую молитву… затем…
— Затем… мы поженимся! — воскликнула Неджеб, как если бы речь шла о ней.
— Милый Ахмет! — прошептала невеста.
Тем временем благородная Сарабул вторично подошла к ван Миттену, который, становясь все более и более задумчивым, сидел в другом углу салона.
— Почему бы нам не прогуляться до Босфора в ожидании этой церемонии? — спросила она.
— До Босфора?.. — ответил вопросом на вопрос ван Миттен с тупым видом. — Вы говорите о Босфоре?
— Да, о Босфоре, — вмешался господин Янар. — Можно подумать, что вы не понимаете.
— Нет… нет!.. Я готов, — сказал ван Миттен, ощутив мощную руку своего шурина.
— Да… о Босфоре! Но до этого я желал бы… я хотел бы…
— Вы хотели бы? — повторила Сарабул.
— Я был бы счастлив переговорить… частным образом… с вами… прекрасная Сарабул!
— Переговорить частным образом?
— Пусть так! Тогда я вас оставлю, — сказал Янар.
— Нет… оставайтесь, брат, — остановила его Сарабул, пристально смотря на своего жениха. — Останьтесь! Я предчувствую, что ваше присутствие не будет бесполезным.
— Интересно, как он вывернется, бедняга, — прошептал Керабан на ухо племяннику.
— Это будет трудно! — вздохнул Ахмет.
— Поэтому не будем уходить далеко отсюда, чтобы поддержать ван Миттена, если потребуется.
— Его наверняка растерзают, — пробормотал Бруно.