Читать интересную книгу Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах - Эд Лейси

Наверное, это случилось в мае — помню, стало уже тепло. Прихожу и вижу: у нас лысый коротышка с мерзкой физиономией — правую ноздрю ему кто-то, видно, откусил и не вернул. Сидят они с Йозефом, чаевничают. Я сразу поняла: это и есть Вилли Кислый. И еще я поняла: Йозеф был очень недоволен тем, что я пришла так рано. Кислый был форменный извращенец, он все поглядывал на меня да отпускал какие-то скабрезные шуточки. Хотя я не понимала их язык, мне долго ломать голову не пришлось, что он там такое про меня говорил. Он быстро ушел. А Йозеф с того дня стал сам не свой. Он опять ходил с пистолетом, а в рукаве прятал страшный нож. Я не спрашивала, что случилось, но он сам мне сказал:

— Liebling, скоро у меня будет много денег. Мы уедем далеко-далеко. Тебе не о чем беспокоиться.

В тот день после моего ночного выступления я вернулась к себе. Йозеф уже сидел в моей гримерной — это был угол грязной кухни, отделенный от пьянчуги-повара занавеской. Йозеф был весел, но, когда обнял меня, я почувствовала в рукаве нож. Он ушел на кухню и, пока я переодевалась, болтал о чем-то с поваром — кажется, по-итальянски. Домой мы поехали на такси — обычно мы шли пешком, — и он спросил, какие у меня планы на завтра. Я сказала, что хочу сделать укладку. — Роуз замолчала. — Я так подробно рассказываю потому, что все детали теперь очень важны.

— Давай-давай, — буркнул я, а сам думал, много ли в ее рассказе правды.

— Йозеф спросил, когда я должна быть в салоне. Я назвала час. Понимаешь, даже тогда, похоже, ему хотелось быть уверенным, что я не буду ему мешать. А утром…

— Мешать в чем?

— Сейчас дойду и до этого. Слушай. На следующее утро он рано встал. Все было как обычно, да только я смотрю: он собрал свои плотницкие принадлежности. Он ими очень дорожил. Йозеф попросил меня в одиннадцать уйти из квартиры и дожидаться его в салоне. Сколько бы времени ни прошло, я должна была сидеть там и ждать. Вопросов я не задавала. Час походила по магазинам, перекусила. В салон я пришла в полдень и села читать журналы. В два я освободилась и села в зале. Мне стало скучно. Все журналы я прочитала. В полчетвертого я позвонила нашему домоуправу. У него на первом этаже было служебное помещение. Я попросила его проверить, дома ли Йозеф, а он, в свою очередь, спросил, где я нахожусь. Я сказала, не понимая всю странность его вопроса. Он попросил не вешать трубку, а сам пошел к нам наверх.

Я так просидела с телефонной трубкой несколько минут и вдруг услышала на улице вой полицейской сирены. Машина притормозила прямо у салона. Вошли двое легавых — один из них направился ко мне. Меня отвезли в участок. Там я узнала, что Йозефа закололи ножом. Я…

— Убийство повесили на тебя? — перебил я Роуз. Мне всегда казалось, что она скрывается от полиции и что на ней висит убийство.

— Нет! Почему ты меня вечно в чем-то обвиняешь?

— Я просто подумал… Это вполне логично.

— Полиция точно знала время смерти Йозефа — в двадцать две минуты второго. Домоуправ видел, как около часа дня к нам в квартиру поднялся коротышка с изуродованным носом, — он как раз драил дверь парадного. Потом в двадцать минут второго — домоуправ болтал с почтальоном — они услышали из нашей квартиры крики, а через две минуты Йозеф распахнул дверь и скатился с лестницы. Он истекал кровью и умер у них на руках. Через несколько секунд прибыла полиция, но убийца сбежал по пожарной лестнице. Естественно, перво-наперво они взяли меня. Но я могла доказать, что между половиной первого и половиной четвертого находилась в салоне — меня там видели человек десять!

Я сел.

— Ну тогда ты чиста как стеклышко! От кого же ты удираешь?

— А я и говорила, что ничего такого не совершила, — холодно заметила Роуз. — Но все равно я в бегах. От законников. Законники хотят меня убить!

— Как это прикажешь понимать?

— А так и понимай. Уж не знаю почему, но они несколько раз пытались меня убить. Ребята с полицейскими жетонами.

— Но ты же сказала: они проверяли твое алиби и поняли, что ты не могла его убить?

 — Да они охотятся за мной вовсе не из-за убийства Йозефа! Я сама не знаю почему! Ты спросил, от кого я прячусь. Так дай закончить. Легавые меня не трогали — поначалу. Они не только знали, что у меня алиби, они знали, что убийца — мужчина, лысый коротышка с изуродованным носом. Домоуправ не видел, как он выходил из квартиры. Полицейские спрашивали меня о моих любовниках, думали, может, это убийство на почве ревности. Я рассказала им, как познакомилась с Йозефом, как мы поженились. Все рассказала. Это заняло два часа. И когда мне уже казалось, что они готовы от меня отстать, они начали о чем-то перешептываться, точно возникли какие-то новые факты. Меня оставили в крохотной каморке. Наедине со стулом. Потом пришли какие-то новые люди — помоложе и получше одетые, чем полицейские. Они сказали, что из Вашингтона. И…

— Из Вашингтона? Это были фэбээровцы?

Роуз покачала головой.

— Не знаю. Знаю только, что из Вашингтона. Они ни слова не сказали про убийство, только спрашивали, где мы жили, с кем общался Йозеф, выясняли даже, в какие рестораны мы ходили и чем весь день занимались. Я им все рассказала — то же, что и тебе сейчас. Когда же я упомянула о его письмах, они заинтересовались и стали спрашивать, о чем были эти письма и где они хранятся. И были ли у него деньги. А я им прямо сказала, что я не знаю, что он читал, писал и говорил, потому как все это было на иностранном языке. Я им даже старалась помочь, рассказала им про Кислого-немца, про азиатку, чье имя он выкрикивал во сне. А ребята все наседали на меня. Я перепугалась. У меня разболелась голова. Я поняла, что им кажется, будто я что-то от них утаиваю. Но ведь я им все, что знала, рассказала — или почти все.

— Что значит «почти»? — удивился я.

— Ну, я только об одном никому не рассказывала — о своей работе. У меня же не было разрешения, так что незачем было осложнять жизнь себе и хозяину бара. Моя работа не имела никакого отношения к убийству Йозефа, а попадись я в черный список, моя песенка была бы спета. Ребята из Вашингтона все выколачивали из меня имена, названия городов. Они просто отказывались верить, что я ничего не знаю. Меня повезли в квартиру. Там все было в крови. Все перевернуто. Кто-то явно что-то искал. Они и сами устроили обыск: перетряхивали, вспоротые матрасы, подушки, обои от стен отодрали. Самое неприятное — мне так и не сказали, что же они ищут. Наконец меня повезли в Нижний Манхэттен — не в полицейское управление, а в какое-то огромное учреждение, где на дверях кабинетов не было табличек с фамилиями. А был уже вечер, и я проголодалась так, что меня тошнить стало. Да и разозлилась я не на шутку. Они по новой устроили мне допрос — откуда у него деньги, да кто его друзья. Я им говорю, мол, голодна, а они мне: сможешь поесть, когда все расскажешь. Они уже со мной не церемонились — грубили, обзывались. Называли дурой, шлюхой… Другие старались вести себя приветливо, предлагали сигаретку и печально говорили, что я вляпалась, советовали все рассказать начистоту. Я все рассказывала, что знала, да только их это мало интересовало. Я опять назвала все адреса в других городах, где мы жили, убеждала их, что у меня нет друзей и что я никого из знакомых Йозефа никогда не видела — за исключением этого самого Кислого.

Когда же я вспомнила, что Йозеф свои деньги носил в ремне и что банковского счета у него не было, они мне сообщили, что у убитого нашли всего сотню долларов. Наконец я рассвирепела и стала спрашивать у них, арестовали они меня или как… Потом я сказала, что воспользуюсь своим конституционным правом не давать показаний и требую вызвать моего адвоката. А минут через десять мне вдруг разрешили идти. Сказали как ни в чем не бывало, точно ничего не произошло. Но так все и началось.

— Что началось?

— За мной стали следить и несколько раз пытались убить. Как только я вышла из их здания — а это было почти у самого порта, первое, что я сделала, пошла в бар выпить и перекусить. Сам знаешь, каково смазливой блондинке зайти одной в бар ночью — тут же на тебя вылупляются двадцать пар глаз, и вся эта пьянь думает, что не грех бы такую девицу окрутить. Потом я поймала такси и поехала к нам на квартиру собрать вещи. Там сидел какой-то хмырь, он предъявил какое-то удостоверение и сказал, что я не имею права ни до чего дотрагиваться. Высокий симпатичный парень с тонкими губами и премерзейшей харей. Мне даже показалось, что я мельком видела его в том учреждении. Он нагло заявил, чтобы я перестала ломать комедию, была умницей и стала с ним сотрудничать, иначе меня ждут крупные неприятности. Я спросила, что за неприятности и как мне надо с ним сотрудничать. Он обвел рукой разгромленную комнату и спросил, не здесь ли это спрятано. А когда я спросила, что это такое, он заорал на меня и выхватил «пушку». Он мог убить меня — он так и заявил, что застрелит меня, если я не «расколюсь». Мы были в квартире вдвоем, и я страшно испугалась. И сказала, что это где-то в духовке. Парень помчался на кухню и, пока он копался в духовке, я огрела его стулом по темени и бросилась вон. Было уже около полуночи, в кармане у меня — двадцать семь долларов. Я поехала на такси в центр, сняла номер в дешевом отеле. Портье, понятное дело, меня всю глазками-то обшарил. Сам понимаешь — яркая блондинка без багажа снимает номер на одну ночь. Я завалилась спать, но всю ночь телефон в номере не переставая трезвонил. Словом, я не выспалась и наутро была на грани помешательства.