Читать интересную книгу К востоку от Эдема - Джон Стейнбек

— Как же она попала ко мне в колчан? Я никакой зазубринки не помню.

— Не помнишь и не надо. Но всё равно я скажу, что это ты стрелял.

— Нет, Кейл, — произнес благодарно Арон. — Не хочу. Скажем, что стреляли одновременно.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но вдруг Ли заметит, что стрела моя?

— А мы скажем, она была в моем колчане.

— Думаешь, поверит? Подумает, что ты врешь.

— Если подумает, что это ты стрелял, — ну что ж, пусть думает, — растерянно сказал Арон.

— Я просто хочу заранее тебя предупредить, — сказал Кейл. — Вдруг он заметит.

Кейл вытащил стрелу за наконечник, так что белые перья её окрасились темной кровью кроличьего сердца. Сунул стрелу себе в колчан.

— Неси кролика ты, — сказал великодушно.

— Пора домой, — сказал Арон. — Отец, может, уже приехал.

— А мы могли бы этого кроля зажарить и поужинать, а потом заночевать тут, — сказал Кейл.

— Нет, Кейл, ночью слишком холодно. Помнишь, как ты дрожал рано утром?

— Мне ночевка не страшна, — сказал Кейл. — Я никогда не зябну.

— А сегодня утром озяб.

— И вовсе нет. Это я тебя передразнивал, это ты трясся и стучал зубами, как в лихорадке. Скажешь, я вру?

— Нет, — ответил Арон. — Я не хочу драться.

— Боишься?

— Нет, просто не хочу.

— Ага, дрейфишь! Ну говори, я вру?

— Не хочу я ничего говорить.

— Значит, дрейфишь!

— Пускай дрейфлю.

Арон медленно пошел прочь, оставив кролика на земле. Рот у Арона был очерчен красиво и мягко, синие глаза широко расставлены. Так широко, что придавали лицу выражение ангельской безгрешности. Волосы шелковые, золотистые. Под ярким солнцем голова казалась лучезарной.

Арон был озадачен; брат часто его озадачивал. Арон знал, что Кейл чего-то добивается, до чего-то докапывается — а до чего, не понимал. Кейл был для него загадка: ход его мыслей непонятен и всегда удивлял Арона неожиданными поворотами.

Кейл был похож больше на Адама. Волосы темно-каштановые. Крупней брата, шире в кости, плечистей, и подбородок жестко квадратен, как у Адама. Глаза у Кейла карие, внимательные и подчас взблескивают черным блеском. А вот кисти рук несоразмерно маленькие. Пальцы короткие, тонкие, ногти нежные. Кейл оберегает руки. Он почти никогда не плачет, но если порежет палец, обязательно заплачет. Не притронется руками к насекомому, не поднимет мертвую змею. А когда дерется, то бьет палкой или камнем.

Кейл глядел вслед уходящему брату с уверенной улыбочкой.

— Арон, подожди меня! — крикнул он.

Поравнявшись, протянул ему кролика.

— Можешь нести его, — сказал дружелюбно и обнял за плечи.

— Не сердись.

— Ты вечно хочешь драться, — сказал Арон.

— Да нет. Я просто пошутил.

— Правда?

— Конечно. Неси же кролика. И раз ты хочешь, пошли домой.

И наконец-то Арон улыбнулся. Ему всегда делалось легко, когда брат переставал задираться. Из речного русла мальчики крутой осыпью поднялись в долину. Правая штанина у Арона была закапана кроличьей кровью.

— Вот удивятся, что мы несем кролика, — сказал Кейл. — Если отец вернулся, подарим кролика ему. Он любит на ужин крольчатину.

— Давай, — сказал весело Арон. — Знаешь что: подарим вместе и не скажем, кто подстрелил.

— Ладно, раз ты так хочешь, — сказал Кейл.

Пошли дальше молча. Потом Кейл сказал:

— Все это наша земля — и за рекой до самой-самой дали.

— Не наша, а отцовская.

— Ну да, но после него будет наша.

— То есть как это — после него? — спросил озадаченно Арон.

— Все ведь умирают, — сказал Кейл. — Как мистер Гамильтон. Он же вон умер.

— Ах, да, — сказал Арон. — Да, он умер. — Но связать, соединить в уме мертвого Самюэла и живого отца Арон не мог.

— Мертвых кладут в гроб, роют яму и опускают, — сказал Кейл.

— Я знаю, — сказал Арон.

Ему не хотелось ни говорить об этом, ни думать.

— А я знаю секрет, — сказал Кейл.

— Какой?

— Разболтаешь.

— Нет, не разболтаю, если секрет.

— Да уж и не знаю…

— Скажи, — уговаривал Арон просяще.

— А ты никому?

— Никому.

— Как по-твоему, где наша мама? — начал Кейл.

— Умерла.

— А вот и нет.

— Как это — нет?

— Она сбежала от нас, — сказал Кейл. — Я слышал, люди говорили.

— Врут они.

— Она сбежала, — повторил Кейл. — Но смотри, не выдай, что это я тебе сказал.

— Не верю. Отец сказал, мама на небе.

— Вот скоро я убегу из дому и разыщу её, — произнес Кейл негромко.

— Верну её домой.

— А где она, те люди говорили?

— Нет, но я её найду.

— Мама на небе. Отец врать не будет, — сказал Арон, взглядом прося у брата подтверждения. Кейл молчал. Что ж, по-твоему, она не с ангелами на небесах? — напирал Арон. Кейл по-прежнему молчал. — А кто они были, те люди?

— Какие-то мужчины. На почте в Кинг-Сити. Они думали, я не слышу. Но у меня слух острый. Ли говорит, я слышу, как трава растет.

— Да зачем ей было сбегать от нас? — спросил Арон.

— Откуда я знаю? Может, мы ей не нравились.

— Нет, — ответил Арон, подумав над этими кощунственными словами. — Врали они. Отец сказал, мама на небесах. И сам знаешь, как он не любит говорить об этом.

— Может, потому и не любит, что она сбежала.

— Нет. Я спрашивал у Ли. И он ответил: «Ваша мама любила вас и теперь любит». И показал мне звезду в небе. «Гляди на неё — быть может, это ваша мама. И любить она вас будет, пока горит звезда». Вот что Ли сказал. Он что, врет, по-твоему?

Сквозь подступившие слезы Арон видел жестко-рассудительные глаза брата. В них не было слез.

Кейл был приятно возбужден. Ещё одно оружие нашлось, тайное. Теперь когда надо, он будет пускать его в ход. Вон как дрожат губы у Арона. Но Кейл вовремя заметил, что ноздри Арона раздулись. Арон — плакса, но если доведешь его до слез, иногда лезет драться. А когда Арон и плачет и дерется, он опасен. Тогда он нечувствителен к ударам и ничем его не остановишь. Однажды Ли пришлось даже усадить Арона к себе на колени, обхватить, прижать ему к бокам руки, чтобы не молотил кулаками, и так, обняв, долго держать, пока Арон не успокоился. В тот раз у него ноздри тоже раздулись.

Кейл не ответил — спрятал свое новое оружие. Вынуть его всегда можно, и оно острейшее из всех, им найденных. Надо будет на досуге обдумать, как и когда им пользоваться.

Но Кейл спрятал его поздновато, — возмущенный Арон бросился на него, ударил по лицу кроличьим вялым тельцем. Кейл отскочил, крикнул:

— Я же просто пошутил. Честное слово, Арон, это шутка.

Арон застыл с недоумением и болью на лице.

— Мне такие шутки не нравятся, — сказал он, шмыгнул носом, утерся рукавом.

Кейл подошел, обнял брата, поцеловал в щеку.

— Больше не буду так шутить.

Пошли дальше — молчаливо, не спеша. Свет дня начал меркнуть. Кейл оглянулся на тучу, гонимую порывистым мартовским ветром, черно наплывающую из-за гор.

— Гроза будет, — сказал он. — Сильнющая.

— Ты правда слышал, как те люди на почте говорили? — спросил Арон.

— Может, они о ком-то другом говорили, — поспешил успокоить Кейл. — Ух ты, ну и туча!

Арон обернулся взглянуть на черное чудище. Оно мрачно вспухало, огромно клубилось вверху, а под собой тянуло длинный шлейф дождя, — и вот грохотнуло, блеснуло огнем. Косой ливень гулко ударил по тучно-зеленым холмам, по простору долины. Мальчики бросились бежать, а туча рокотала, догоняя их, и молнии распарывали вздрагивающий воздух. И вот гроза догнала их, первые тяжкие капли шлепнулись на землю из разодранного неба. Сладко запахло озоном. На бегу они жадно вдыхай этот запах грозы.

Когда сворачивали уже к дому, на подъездную аллею, дождь обрушился на них сплошным водопадом. Они мгновенно промокли; с волос, прилипших ко лбу, вода заструилась в глаза, индюшиные перья на висках согнулись под тяжестью ливня.

Теперь — промокшим — бежать им стало незачем. Они остановились, переглянулись, засмеялись радостно. Арон крутнул тушку кролика, выжимая из меха воду, подбросил в воздух, поймал, кинул Кейлу. А тот, дурачась, надел кролика себе на шею горжеткой. И оба мальчика покатились со смеху. А дождь шумел в дубах, и ветер лохматил их величавые кроны.

2

Подходя к дому, близнецы увидели, что Ли, продев голову в прорезь желтой клеенчатой накидки-пончо, ведет к навесу какую-то чужую лошадь, запряженную в легонькую коляску на резиновых шинах.

— У нас гости, — сказал Кейл. — Гляди, коляска.

И они побежали бегом, потому что приезд гостей целое событие. У крыльца перешли на шаг, осторожно обогнули дом, потому что при гостях они всегда робели.

Вошли в заднюю дверь, в кухню, остановились; с них текло. В гостиной слышались голоса — отцовский и ещё какой-то, мужской, чужой. И вдруг раздался третий голос, от которого екнуло под ложечкой и спину щекотнуло мурашками. Женский голос. А женщин в доме здесь мальчики ещё не видели. Они на цыпочках прошли в свою комнату, переглянулись.